– Можно подумать, что вас избивали человек четырнадцать.
– Я шам! Я шам ражбилша! По шобштвенной воле! На полном ходу ш поежда! Жа этим прештупником! Он шпрыгнул раньше! Я не мог его ражишкать! А то бы жадушил твоими руками!
– Гошподи! – вырвалось у бабушки Анфисы Поликарповны.
– Не дражнитешь! – Жорж Свинкин обиженно шмыгнул тем, что совсем недавно было носом, а стало чем-то вспухшим, величиной с крупную картофелину и цвета свеклы. – Где у ваш жеркало? – Он подошёл к трюмо, долго разглядывал свое отображение. – Ш ума шойти. На улишу не пойду. Вше в штороны шарахаютша. Жнашит, прештупник не у ваш?
– Нет, нет, – заверил Шурик, – я шам…
– Перештань!
– Простите, Жорж Робертович. Я сам его жду.
– А ешли он ражбилша вдребежги?
– Я считаю, – испуганно и тем не менее авторитетно заявила бабушка Анфиса Поликарповна, – надо немедленно заявить обо всем в милицию. Ведь вы потеряли золотые зубы!
– Жубы я шобрал. И жолотые, и штальные. Так что беж милишии обойдемша. Куда делша прештупник? Вот вопрош.
– Расскажите, пожалуйста, что с вами произошло, – попросил Шурик.
Позвольте мне, уважаемые читатели, в последующем рассказе Жоржа Свинкина не передавать его шамканья.А то вы всё равно будете хихикать, а потом, чего доброго, ешшо нашнёте его передражнивать, и вам от вжрошлых попадёт. Да и мне доштанетша.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
О том, как Егорка Хряков превратился в Жоржа Свинкина и что из всего этого получилось
Егор Романович Хряков, он же Жорж Робертович Свинкин, был не только с виду уморительным субъектом, но, как и предполагал Шурик Мышкин, личностью предельно подозрительной и на редкость хитрой, хотя, добавил бы я, и достаточно глуповатой.
Сейчас он и вправду числился футбольным тренером, но команды пока не существовало, а было только название «Питатель». Дядя Коля, бывший поп Попов, и оказался первым игроком, который по неопытности согласился иметь дело с такой подозрительной личностью, как Жорж Свинкин, да и то с условием, что он, будущий вратарь «Питателя», обязательно посоветуется со своим другом Шуриком Мышкиным, хорошим человеком.
А обманывать хороших людей Жоржу Свинкину было не привыкать!
Но он никак не мог даже и предполагать, что на пути исполнения его замыслов встанет всего-то навсего маленький, взъерошенный, похожий на озабоченного воробья Шурик Мышкин! Именно он и только он помешает бескомандному тренеру Жоржу Свинкину увезти замечательного вратаря и такого же человека дядю Колю Попова.
Увезти же его надо было обязательно и немедленно: ведь послезавтра кончался срок, в который этот тренер должен был найти хотя бы одного достойного игрока. Если такого не случится, Жоржа Свинкина тут же переведут в ночные сторожа, и тогда долго ему ещё, а может быть, и никогда, не видать лёгкой, красивой, обеспеченной жизни.
Вот о чём сейчас и тревожился изо всех сил тренер без команды!
И, прежде чем продолжить наше повествование, позвольте, уважаемые читатели, хотя бы в общих чертах описать превращение Егорки Хрякова в Жоржа Свинкина.
Если бы его, Жоржа Свинкина, спросили, какие годы в его жизни были самыми ужасными, он бы с нескрываемым гневом ответил:
– Когда мои родители насильно принуждали меня учиться в школе.
А если бы Жоржа Свинка спросили, какой же день самый счастливейший в его жизни, он бы со значительным восторгом признался:
– Когда мои родители грубо сказали мне, что такому тупоголовому остолопу, как я, нет ни малейшего смысла учиться в школе.
Сказано действительно грубо, но зато ведь и точно, да не очень уж и грубо, если учесть причины, по которым у родителей вырвались такие слова. Произносить их, такие слова, родителям было, конечно, больнее, чем сынку выслушивать.
Самое же любопытное и, на первый взгляд, совершенно необъяснимое заключалось в том, что
родители Егорки,
старший и младший братья,
сестрёнка,
бабушки и дедушки,
дяди и тёти,
племянники и племянницы,
даже двоюродные братья и сестры,
тем более, один прадедушка
и две прабабушки –
все родственники Егорки были нормальными, то есть трудолюбивыми людьми.
Один Егорка мечтал о лёгкой, беззаботной жизни.
Тупоголовиеего было не от природы, то есть не от того, что он родился остолопоми никем другим стать будто бы не имел возможности. Так называемое тупоголовие Егорки было результатом постепенного, достаточно медленного, но неуклонного самооболванивания.
Явление это, уважаемые читатели, хотя и наблюдается довольно нередко, изучено совершенно недостаточно. В книгах о нём не пишут, по радио и телевидению о нём ничего не передают, в кино и театрах его не показывают, посему расскажу о нём поподробнее.
Самооболванивание начинается с того, что ещё в, малом возрасте человек вдруг делает для себя прелюбопытнейшее открытие: оказывается, иногда очень выгодно прикидываться этаким ничего не понимающим дурачком. Дескать, пусть те, которые себя умными полагают, всякие дела делают, разные работы работают, силы тратят, но он, самооболванец-то, будто бы и не понимает, для чего всё это, и живёт себе потихонечку-полегонечку.
Вот зачем, например, каждый день выполнять все домашние задания, если спрашивают не каждый день?
А старшим зачем помогать? Что они, сами не справятся?
Или для чего, предположим, на пятёрки учиться, если и за тройки никто тебя в милицию не заберёт?
Вообще зачем учиться хорошо, когда никто ещё не умирал от того, что получал двойки?
Кстати, самооболванец не считает себя лентяем, хотя тунеядец он стопроцентный, но, как мы увидим дальше, несколько своеобразный. Он, видите ли, не ленится учиться, а будто бы не понимает, для чего это надо, когда и без учёбы жизнь прекрасна.
Вокруг самооболванца люди трудятся, учатся, занимаются интереснейшими делами, а он и не понимает, что в этом хорошего, если самое приятное на земле дело – ничего не делать.
Ничего не делать полезного Егорка Хряков привык уже годам к шести, когда у него только-только начался процесс самооболванивания. Тогда уже самая малюсенькая просьба, помочь например, вызывала в нём панический ужас и не менее паническое отвращение.
А своеобразие Егоркиного тунеядства заключалось в том, что, если ему приходилось что-нибудь делать для себя, – тут уж никакого лентяйства.
Или, к примеру, писал Егорка Хряков прямо-таки потрясающе безграмотно, грязно и некрасиво, зато вот считал замечательно. Правда, и считал-то он довольно своеобразно опять же.
Вот полюбопытствуйте, пожалуйста, уважаемые читатели.
Ещё в первом классе спрашивает Егорку Хрякова учительница: сколько будет шесть плюс два?
Он глазки прищурит, губами быстренько-быстренько пошевелит и ласково отвечает: восемь.
Как, по-вашему, уважаемые читатели, он сосчитал? Или просто помнил, что шесть плюс два будет восемь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
– Я шам! Я шам ражбилша! По шобштвенной воле! На полном ходу ш поежда! Жа этим прештупником! Он шпрыгнул раньше! Я не мог его ражишкать! А то бы жадушил твоими руками!
– Гошподи! – вырвалось у бабушки Анфисы Поликарповны.
– Не дражнитешь! – Жорж Свинкин обиженно шмыгнул тем, что совсем недавно было носом, а стало чем-то вспухшим, величиной с крупную картофелину и цвета свеклы. – Где у ваш жеркало? – Он подошёл к трюмо, долго разглядывал свое отображение. – Ш ума шойти. На улишу не пойду. Вше в штороны шарахаютша. Жнашит, прештупник не у ваш?
– Нет, нет, – заверил Шурик, – я шам…
– Перештань!
– Простите, Жорж Робертович. Я сам его жду.
– А ешли он ражбилша вдребежги?
– Я считаю, – испуганно и тем не менее авторитетно заявила бабушка Анфиса Поликарповна, – надо немедленно заявить обо всем в милицию. Ведь вы потеряли золотые зубы!
– Жубы я шобрал. И жолотые, и штальные. Так что беж милишии обойдемша. Куда делша прештупник? Вот вопрош.
– Расскажите, пожалуйста, что с вами произошло, – попросил Шурик.
Позвольте мне, уважаемые читатели, в последующем рассказе Жоржа Свинкина не передавать его шамканья.А то вы всё равно будете хихикать, а потом, чего доброго, ешшо нашнёте его передражнивать, и вам от вжрошлых попадёт. Да и мне доштанетша.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
О том, как Егорка Хряков превратился в Жоржа Свинкина и что из всего этого получилось
Егор Романович Хряков, он же Жорж Робертович Свинкин, был не только с виду уморительным субъектом, но, как и предполагал Шурик Мышкин, личностью предельно подозрительной и на редкость хитрой, хотя, добавил бы я, и достаточно глуповатой.
Сейчас он и вправду числился футбольным тренером, но команды пока не существовало, а было только название «Питатель». Дядя Коля, бывший поп Попов, и оказался первым игроком, который по неопытности согласился иметь дело с такой подозрительной личностью, как Жорж Свинкин, да и то с условием, что он, будущий вратарь «Питателя», обязательно посоветуется со своим другом Шуриком Мышкиным, хорошим человеком.
А обманывать хороших людей Жоржу Свинкину было не привыкать!
Но он никак не мог даже и предполагать, что на пути исполнения его замыслов встанет всего-то навсего маленький, взъерошенный, похожий на озабоченного воробья Шурик Мышкин! Именно он и только он помешает бескомандному тренеру Жоржу Свинкину увезти замечательного вратаря и такого же человека дядю Колю Попова.
Увезти же его надо было обязательно и немедленно: ведь послезавтра кончался срок, в который этот тренер должен был найти хотя бы одного достойного игрока. Если такого не случится, Жоржа Свинкина тут же переведут в ночные сторожа, и тогда долго ему ещё, а может быть, и никогда, не видать лёгкой, красивой, обеспеченной жизни.
Вот о чём сейчас и тревожился изо всех сил тренер без команды!
И, прежде чем продолжить наше повествование, позвольте, уважаемые читатели, хотя бы в общих чертах описать превращение Егорки Хрякова в Жоржа Свинкина.
Если бы его, Жоржа Свинкина, спросили, какие годы в его жизни были самыми ужасными, он бы с нескрываемым гневом ответил:
– Когда мои родители насильно принуждали меня учиться в школе.
А если бы Жоржа Свинка спросили, какой же день самый счастливейший в его жизни, он бы со значительным восторгом признался:
– Когда мои родители грубо сказали мне, что такому тупоголовому остолопу, как я, нет ни малейшего смысла учиться в школе.
Сказано действительно грубо, но зато ведь и точно, да не очень уж и грубо, если учесть причины, по которым у родителей вырвались такие слова. Произносить их, такие слова, родителям было, конечно, больнее, чем сынку выслушивать.
Самое же любопытное и, на первый взгляд, совершенно необъяснимое заключалось в том, что
родители Егорки,
старший и младший братья,
сестрёнка,
бабушки и дедушки,
дяди и тёти,
племянники и племянницы,
даже двоюродные братья и сестры,
тем более, один прадедушка
и две прабабушки –
все родственники Егорки были нормальными, то есть трудолюбивыми людьми.
Один Егорка мечтал о лёгкой, беззаботной жизни.
Тупоголовиеего было не от природы, то есть не от того, что он родился остолопоми никем другим стать будто бы не имел возможности. Так называемое тупоголовие Егорки было результатом постепенного, достаточно медленного, но неуклонного самооболванивания.
Явление это, уважаемые читатели, хотя и наблюдается довольно нередко, изучено совершенно недостаточно. В книгах о нём не пишут, по радио и телевидению о нём ничего не передают, в кино и театрах его не показывают, посему расскажу о нём поподробнее.
Самооболванивание начинается с того, что ещё в, малом возрасте человек вдруг делает для себя прелюбопытнейшее открытие: оказывается, иногда очень выгодно прикидываться этаким ничего не понимающим дурачком. Дескать, пусть те, которые себя умными полагают, всякие дела делают, разные работы работают, силы тратят, но он, самооболванец-то, будто бы и не понимает, для чего всё это, и живёт себе потихонечку-полегонечку.
Вот зачем, например, каждый день выполнять все домашние задания, если спрашивают не каждый день?
А старшим зачем помогать? Что они, сами не справятся?
Или для чего, предположим, на пятёрки учиться, если и за тройки никто тебя в милицию не заберёт?
Вообще зачем учиться хорошо, когда никто ещё не умирал от того, что получал двойки?
Кстати, самооболванец не считает себя лентяем, хотя тунеядец он стопроцентный, но, как мы увидим дальше, несколько своеобразный. Он, видите ли, не ленится учиться, а будто бы не понимает, для чего это надо, когда и без учёбы жизнь прекрасна.
Вокруг самооболванца люди трудятся, учатся, занимаются интереснейшими делами, а он и не понимает, что в этом хорошего, если самое приятное на земле дело – ничего не делать.
Ничего не делать полезного Егорка Хряков привык уже годам к шести, когда у него только-только начался процесс самооболванивания. Тогда уже самая малюсенькая просьба, помочь например, вызывала в нём панический ужас и не менее паническое отвращение.
А своеобразие Егоркиного тунеядства заключалось в том, что, если ему приходилось что-нибудь делать для себя, – тут уж никакого лентяйства.
Или, к примеру, писал Егорка Хряков прямо-таки потрясающе безграмотно, грязно и некрасиво, зато вот считал замечательно. Правда, и считал-то он довольно своеобразно опять же.
Вот полюбопытствуйте, пожалуйста, уважаемые читатели.
Ещё в первом классе спрашивает Егорку Хрякова учительница: сколько будет шесть плюс два?
Он глазки прищурит, губами быстренько-быстренько пошевелит и ласково отвечает: восемь.
Как, по-вашему, уважаемые читатели, он сосчитал? Или просто помнил, что шесть плюс два будет восемь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50