Эмили еще раз взглянула на колье, закрыла футляр и начала его заворачивать, думая при этом, какая замечательная женщина ее бабушка. Во всем мире нет такой, как она. Она такая щедрая и незлопамятная. «Эта чертова Эдвина, – подумала она. – Если бы она сделала хоть один добрый поступок по отношению к бабушке».
В дверь постучали. В щель просунулась голова Полы.
– Привет! – воскликнула она – Я очень задержалась. В хэрроугейтском универмаге весь день толкалась масса народа до самого закрытия. Просто сумасшедший дом. А потом дороги сегодня ужасны. Я к вам забегу через пару минут. Мне надо переодеться, а сперва проведать малышей и Нору.
– Слава Богу, что ты добралась целой и невредимой, – с облегчением промолвила Эмма, глядя на улыбающееся лицо внучки. – И не слишком торопись. Никто никуда не уходит.
– Хорошо. – И Пола мягко прикрыла за собой дверь.
– Быстрее заворачивай колье, и пойдем вниз, – сказала Эмма. – О'Нилы и Каллински прибудут с минуты на минуту.
– Готово. – Эмили обрезала серебряную ленточку и, откинувшись, полюбовалась на свою работу. Потом посмотрела на бабушку веселыми зелеными глазами. – Держу пари, старушку Эдвину хватит удар, когда она раскроет свой подарок, – ехидно ухмыльнулась она.
– Ну, знаешь, Эмили, иногда ты… – Эмма покачала головой, без особого успеха пытаясь принять укоризненный вид.
Каменный холл особняка Пеннистоун-ройял был обязан своим названием местному серому камню, которым он весь отделан – потолок, стены, пол и облицовка камина. Но он представлял собой не просто большую прихожую – уставленный изящный мебелью в стиле короля Якова и «Тюдор», гармонировавшей с архитектурой всего дома, он больше походил на огромную гостиную.
Темные деревянные балки, перекрещивавшиеся на потолке, придавали залу атмосферу тепла, как и лежавшие на полу выцветшие абюссонские ковры, и висевшие на стенах старинные гобелены, и писанные маслом картины. Величественное помещение казалось более обжитым благодаря розовому свету настенных и напольных канделябров и буйному огню в камине. На фоне дерева яркими пятнами выделялись желтые, розовые и пурпурные хризантемы и темно-оранжевые амариллисы в цветочных горшках, а по углам возвышались высокие медные подставки, с которых свисали темно-зеленые ветви остролиста и ярко-красные декоративные ягоды.
Но сегодня в холле доминировала огромная рождественская елка с разлапистыми пушистыми ветвями.
Эмма, спускаясь по лестнице вместе с Эмили, остановилась на полпути, наслаждаясь красотой комнаты, а затем поспешила вниз, чтобы поскорее присоединиться к остальным членам семьи. Глаза ее горели, лицо расплылось в улыбке. Они по очереди потянулись к ней с поздравлениями, поцелуями и комплиментами. Уинстон принял у нее из рук подарок и положил его под дерево. Джим, неповоротливый в своей инвалидной коляске, смог только издалека помахать ей рукой.
Эмма поспешила к нему, пожала его здоровое плечо и нагнулась, чтобы поцеловать.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, явно озабоченная его состоянием.
– Паршиво. Но выживу. – Он посмотрел на нее своими светлыми серебристыми глазами и поморщился. – Не лучший способ встречать Рождество.
– Знаю, дорогой. Тебе, наверное, очень неудобно. Принести что-нибудь?
– Нет, спасибо. А где Пола? Ей уже следовало бы вернуться домой. Почти полседьмого. – В его голосе неожиданно для нее зазвучали сварливые нотки, и он злобно поглядел на Эмму. Прежде чем ока успела ответить, Джим воскликнул: – Не знаю, зачем она поехала сегодня в магазин. Она слишком много работает. Да еще и в сочельник. Ей следует сейчас находится здесь, со своей семьей. В ней нуждаются дети и – еще больше – я, учитывая мое состояние. По-моему, она ведет себя легкомысленно.
Эмма отпрянула, пораженная его неожиданно прорвавшимся раздражением. Она знала, что он плохо себя чувствует, но тут он все-таки перешел границы.
– Именно потому, что сегодня Рождество, ей следовало находиться в магазине. Ты же знаешь, там сейчас самое напряженное время.
– Она должна была уехать оттуда в полдень, – упрямо повторил он, – и вернуться домой, ко мне. В конце концов, разве вы сами не находите сложившиеся обстоятельства в некотором роде исключительными?
Эмма подавила вертевшийся у нее на кончике языка язвительный ответ, зная, что к Джиму надо отнестись снисходительно. Все-таки в его раздражительности и слабости виновато его состояние. Она сказала спокойно, даже еще спокойнее, чем прежде:
– Я никогда не была такой хозяйкой, которую не увидишь на рабочем месте. И сомневаюсь, чтобы Пола когда-нибудь вела себя по-другому. Кстати, она только что вернулась. Через несколько минут твоя жена спустится вниз. Она переодевается. Насколько я могу видеть, у тебя есть и питье, и сигареты, так что ты не обидишься, если я пойду проведаю нашу крикливую парочку подростков.
Эмма поспешила к елке, где на складной лестнице стояли и яростно спорили Аманда и Франческа.
– Прекратите, девочки, и немедленно спускайтесь, – воскликнула Эмма.
– Да, бабушка, – покорно отозвалась Аманда и безропотно подчинилась приказу.
Франческа немного задержалась. Она повесила на ветку серебряный колокольчик и, склонив голову набок, залюбовалась на дело своих рук.
Аманда, сойдя с лестницы, сделала шаг назад и посмотрела на сестру.
– Не туда, идиотка! – завопила она. – Он у тебя совсем рядом с серебряной сосулькой. На эту ветку надо что-нибудь поярче. Повесь на место колокольчика красную звездочку.
– Иди к черту, – огрызнулась Франческа. – Ты мне сегодня уже до смерти надоела. Ты глупа, как пробка. И слишком любишь командовать.
– Довольно! – крикнула Эмма – Франческа, немедленно слезай! Иначе вы проведете сегодняшний вечер в своей комнате.
– Слушаюсь, бабушка, – пискнула Франческа, скатилась вниз по лестнице и встала рядом с сестрой около Эммы.
– А теперь – наверх, обе, – грозно взглянула на них Эмма. – Вы похожи на пару уличных хулиганов. Чтобы я не видела на вас этих паршивых джинсов и рубашек. Переоденьтесь во что-нибудь приличное. И немедленно умойтесь и причешитесь. Никогда еще вы обе не выглядели так отвратительно. И, пожалуйста, не одевайтесь одинаково. Мне надоело ваше кривляние: «Ах, какие мы близняшки». Вы не в мюзик-холле.
– Да, бабушка, – робко прошептала Аманда.
– А в чем ты хочешь нас видеть? – спросила Франческа, дерзко глядя на бабушку и улыбаясь во весть рот.
Та совершенно неожиданно для себя самой едва не расхохоталась, но удержалась и строго произнесла:
– Ты можешь надеть красное бархатное платье, Франческа. А ты, Аманда, лучше нарядись в голубое шелковое. Так будет хорошо. По крайней мере, я смогу отличить одну от другой. А теперь – вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126