Ты такого прощания хочешь? — Давай сначала найдем какую-нибудь свободную комнату, а потом я скажу тебе, какого прощания хочу. — Она попробовала открыть дверь, выходящую в коридор, но дверь была заперта.
Незапертой оказалась третья дверь. Судя по всему, кабинет. Посредине стоял большой письменный стол, рядом — кресла с прямыми спинками. Он взял стоявший перед дверью подсвечник со свечами и поставил его на каминную полку, а Жуана закрыла дверь. Он повернулся к ней.
— Ну?
Она прислонилась спиной к закрытой двери и улыбнулась.
— Все могло быть по-другому, Роберт. Мне так много хотелось сказать тебе и так много услышать от тебя.
«А мне хотелось, чтобы все поскорее закончилось, — хотел сказать он. — Мне не хочется продлевать агонию прощания». Но он ничего не сказал. На самом деле оба чувствовали одно и то же. Только по-разному справлялись со своей болью. И все же, несмотря на то, что он все понимал и даже сочувствовал ей, он не мог избавиться от своего гнева.
— Ну так скажи то, что хотела, — резко потребовал он. — А я скажу, что люблю тебя и что расставаться с тобой мне очень больно. А потом я обниму тебя и поцелую, и можно будет наконец закруглиться. Ну давай, Жуана, говори свои слова, а потом подойди ко мне.
Но она продолжала стоять у двери и смотрела на него.
— Я поступила эгоистично, не так ли? Но в бальном зале я дала тебе время, Роберт. Я так медленно прогуливалась по залу с Дунканом. Я хотела, чтобы ты успел уйти, если захочешь. Но ты остался. Ты не мог не видеть, что я направляюсь к тебе.
Он молча смотрел на нее. Она говорила правду. Он мог уйти. Он хотел уйти и почти уже решился. Но ноги не пожелали подчиниться его воле.
— Да, — сказал он, — я видел, что ты направляешься ко мне.
— И остался, — подтвердила она.
— Да.
— Роберт… — Она сделала паузу, и он решил, будто она раздумала продолжать. — Я вдова, а ты не женат.
— Нет, Жуана. — Она улыбнулась.
— Я всегда знал, что есть вещи, которые для меня недоступны, — продолжал он — Я узнал о них вскоре после смерти моей матери. Внебрачный сын маркиза не может претендовать на все, что пожелает. Я смирился. Я построил свою взрослую жизнь исходя из такой морали. И был вполне счастлив.
— Но ты несчастлив сейчас, — напомнила она.
— Потому что я на какое-то время забыл или постарался не обращать внимания на исходное положение своей жизни. И на то, что ты, Жуана, привыкла к другой жизни, которая была твоей, пока ты росла, затем — когда вышла замуж и потом — когда овдовела.
— Если не считать периодов жизни в горах. Я сбежала туда и жила там как сестра Дуарте.
— Но те дни прошли, — сказал он. — Больше тебе незачем быть Жуаной Рибейру.
Она снова улыбнулась ему.
— Только разве для того, чтобы позабавиться.
— Нет такого моста, который мог бы соединить наши жизни, Жуана, — сказал он. — По крайней мере, соединить навсегда. Ни один из нас не будет счастлив, живя в мире другого, как только пройдет новизна нашей страсти друг к другу.
Она смотрела в пол, как видно, погрузившись в глубокие раздумья.
— Разве я не прав? — спросил он после довольно продолжительного молчания.
Она подняла на него глаза. Лицо ее было серьезно, но губы уже складывались в озорную улыбку.
— Ты, должно быть, прав. Ведь ты мужчина. А мужчины всегда правы.
— Ну и что дальше? — спросил он. Она шагнула к нему и остановилась.
— Я думаю, Роберт, осталось лишь обняться и поцеловать друг друга. Жаль, что мы попали не в спальню, не так ли? Заниматься любовью на столе мне что-то не хочется, на полу — как-то стыдно, хотя сама не понимаю почему. Ведь мы столько раз занимались любовью на земле под открытым небом. Да, нам есть что вспомнить.
— Да. — Он ожидал, что из глаз ее брызнут слезы. Но когда она подошла ближе, обняла его и подставила лицо для поцелуя, оно сияло. Глаза поблескивали, и опыт подсказывал ему: будь осторожен!
— Значит, вот какое у нас прощание, — сказала она.
— Да. — Он взял ее лицо в ладони и нежно провел пальцами по щекам и губам. Его гнева как не бывало. — Это прощание. Я люблю тебя. — Ее лицо расплылось перед его глазами от выступивших у него слез.
— Ах, Роберт. — Она обвила руками его шею и прижалась щекой к его щеке. — Какой же ты дурак! Мужчины вообще глупые создания. Не плачь, я не стою твоих слез. Тебе от меня одни неприятности. Без меня тебе будет гораздо спокойнее жить.
— Да, — согласился он.
— Так что радуйся, что отделался от меня. — Ее пальцы ерошили его коротко подстриженные волосы.
— Да.
— Тебе не обязательно соглашаться со всем, что я говорю. Поцелуй меня, Роберт. Давай поцелуемся как следует.
— Да. — Он и не заметил, что сильно дрожит, пока не попытался отыскать губами ее рот. Глаза его были крепко закрыты, но горячие слезы все-таки просачивались из-под век.
Придержав руками его голову, она поцеловала его.
Он застонал и обнял ее так крепко, как будто собирался навсегда впечатать ее в свое тело. Так целовать можно только от отчаяния, такой поцелуй не приносит радости.
— Боже милосердный! — взмолился он. — Довольно, уходи, Жуана, или позволь мне уйти. — Он судорожно проглотил комок, образовавшийся в горле. — Только скажи мне еще разок.
— Что я люблю тебя? — спросила она. — Я буду любить, пока мне не исполнится восемьдесят лет, а тебе восемьдесят два. Нет, вношу поправку. Я намерена жить долго, а ты обладаешь талантом ловко увертываться от пуль. Поэтому пусть будет девяносто и девяносто два. Или сто и сто два.
— Уходи! — хрипло сказал он. — Черт бы тебя побрал, женщина, убирайся отсюда. Я не могу выйти отсюда в таком виде. Уходи.
Она нежно прикоснулась к его лицу кончиками пальцев.
— Как глупы мужчины. А я люблю самого глупого из мужчин так, что не могу выразить любовь словами. Я люблю тебя, Роберт.
И она ушла.
Ему всегда казалось забавным, когда говорили о разбитом сердце. Но когда он добрел до письменного стола и, опершись обеими руками на крышку, наклонился вперед и закрыл глаза, ему было не до смеха. И ничего забавного тут не было.
Надо было сделать много дел, что у человека, любившего действовать импульсивно, вызывало раздражение, хотя ее решение не было импульсивным шагом. Оно созрело давно в ее сознании, однако, созрев, поразило как удар молнии. И поскольку решение не было импульсивным, надо было делать все как следует и по порядку.
Надо было написать несколько писем, в частности, письмо Матильде, приложив к нему деньги в размере жалованья за два года. Надо было обзавестись одеждой. Ее наряды португальской маркизы абсолютно никуда не годились, и, взглянув на ряды однообразных белых одеяний, она ничуть не пожалела о том, что придется расстаться с ними навсегда. Платье Жуаны Рибейру ей тоже больше не пригодится. Тем более что оно совсем износилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100