Я был свободен, мог жить, мог любить Лаури. Я не отдал ему кристалл, он нашел его сам или это сделал для него кто-то другой. Но я не сказал ему ничего, а теперь моя роль и вовсе кончилась.
Однако при мысли о Лаури и том, что она подумает обо мне, мне стало стыдно. Она говорила, что камешек может оказаться ключом, а в руках Сабатини он станет ключом к террору и разрушению. Такую ответственность нельзя стряхнуть с себя, как пылинку. Возможно, я все же проболтался ему о тайнике. Мне казалось, что нет, но вообще такая возможность существовала.
Черный внимательно следил за мной, и мне показалось, что я о чем-то забыл или проглядел что-то очевидное. Я не спеша огляделся, но не заметил ничего подозрительного.
Постепенно до меня начало доходить, что я слишком поспешно решил, что Сабатини давно нашел кристалл и уже успел исчезнуть с ним. Он мог быть все еще в монастыре а в моем распоряжении имелось лучшее оборудование на Бранкузи. Если с его помощью кто-то нашел кристалл в моем тайнике, то с его же помощью и я мог найти его, лишь бы он еще оставался в пределах досягаемости аппарата.
Я вернулся к пульту, прошел через заднюю стену и свел искатель до уровня коридора. Через монастырь я проскочил быстрее, чем бегущий со всех ног человек.
Коридоры были пусты, но я не рассчитывал найти в них камешек. Я не знал, где он может находиться, но знал, откуда нужно начать. И все же мне не хотелось этого делать, я боялся того, что мог увидеть.
Перед дверью Аббата я поколебался, но потом все же прошел сквозь нее. Они были там.
Аббат сидел в кресле, могучий, седой и невозмутимый, перед ним стоял Сабатини, смуглый, с огромным носом и сардонической ухмылкой. Между ними на маленьком столике, слабо поблескивая, лежал камешек.
— …за три дня ничего, — говорил Сабатини. — Теперь я посмотрю, что можно сделать.
— Думаешь, у тебя получится то, что не вышло у нас? — спросил Аббат. — Какое у тебя оборудование? Кого ты можешь к этому привлечь?
— По крайней мере я не побоюсь рискнуть, — сказал Сабатини.
— И уничтожишь его. Нет, Карло, это дело слишком тонко для тебя. Ты оставишь его нам, и, если эту загадку можно разгадать, брат Джон сделает это. Это слишком ценная вещь, чтобы ею занимался ты.
— Ценная! — воскликнул Сабатини. — Что ты знаешь о ценных вещах? Может, ты уже забыл, кто за это заплатил тебе и всем остальным, кто надоумил тебя поискать это в Соборе? Кто повторял: «Представь, что ты Дэн, что ты блокирован в контрольном зале. Где бы ты спрятал камень?»
— И все-таки, — спокойно прервал его Аббат, — это можно продать дороже, куда дороже, чем заплатил ты, особенно если мы решим проблему. А мы это рано или поздно сделаем.
Сабатини побагровел.
— Ни хронора больше! — рявкнул он и грохнул кулаком по столу. Камешек подскочил.
— Спокойно, Карло, — Аббат нахмурился. — Не стоит так нервничать. Возможно, этот предмет не имеет никакой ценности и ты ничего не выиграешь. Полагаю, ты потратил уже слишком много.
— То, что я дал, я же могу забрать обратно, — холодно ответил Сабатини. — Я всегда получаю то, за что заплатил!
Он потянулся за камнем, но тот отодвинулся от его руки. Сабатини ничего не заметил, но Аббат видел все.
— Послушай, Карло, — сказал Аббат, — надеюсь, ты не думаешь, что сможешь украсть что-то из моего монастыря. По крайней мере до тех пор, пока контрольный зал в моем распоряжении.
— Но я могу распорядиться твоим будущим. — Сабатини усмехнулся. — Может, рассказать Архиепископу о твоих делишках? И помни, в контрольном зале сидит мой человек… с твоего согласия.
Он снова потянулся за камнем, но тот соскользнул со стола на пол. Когда он наклонился за ним, пистолет выскочил из его кармана и повис в воздухе, а кристалл присоединился к нему. Они висели, словно их держали невидимые руки.
Сабатини выпрямился и яростно бросился на камень и оружие.
Пистолет зловеще шевельнулся, и Агент замер.
— Кто это? — спросил Аббат. — Ты, отец Конек? Отличная работа! А теперь дай мне камень и оружие!
Он встал и шагнул вперед, но тут же остановился, потому что пистолет повернулся в его сторону.
Это я, отче, Уильям Дэн. Послушник, выброшенный в объятия смерти, невинный человек, преданный на муки.
— Уильям! — проговорил Аббат. — Уильям, сын мой! Сабатини шевельнулся.
Я пришел за тем, что не принадлежит ни тебе, ни ему, отче, а только мне. Один из вас равнодушный, лживый изменник, второй — палач и убийца. Мне бы сейчас же следовало убить вас обоих!
Их парализовала ярость, какой истекала эта мысль. Сабатини первый овладел собой. Он сложил руки на груди и просто смотрел на камень и пистолет. Румяное лицо Аббата побледнело.
— Нет! — прохрипел он. — Ты не можешь это сделать! Не можешь запятнать рук моей кровью!
Кровью фальшивого Аббата? Кровью изменника, вора, торговца муками?
Он побледнел еще сильнее.
— Пролилась бы твоя собственная кровь… — выдавил он. — Моя кровь — твоя кровь: ведь ты мой сын.
БОЖЕ! Это ударило меня как молния. Пистолет задрожал в воздухе, когда я невольно стиснул пальцы на регуляторе. Меня шокировала фальшь Аббата, но я не убил бы их. Тогда еще нет. Но теперь мир перевернулся вверх ногами.
«Мой отец»! Теперь я мог убить их. Застрелить обоих, прежде чем они успеют шевельнуться, выстрелить в безоружных, в злости и ужасе. «Мой отец»! Это звучало как богохульство.
Ты не отец! Минуты страсти слишком мало, чтобы стать отцом!
Старик опустился на колени и воздел руки к небу.
— Ради Бога, — прошептал он. — Сын мой… — И он склонил голову перед оружием, кристаллом и невидимым духом мести.
Ну так живи же! — Эта мысль была как последний крик умирающего. — И страдай!
Я доставил оружие и камень к себе, страдая, как никогда прежде, как не страдал даже в камере пыток Сабатини. Разум мой разрывался на части.
«О Боже! Если на свете что-то может измениться, если есть какая-то надежда, заговори сейчас со мной!»
И камень заговорил.
16
Я помню это до сих пор и не смог бы забыть, даже если бы захотел, настолько глубоко это врезалось мне в душу. Даже время не в силах стереть это, только смерть. Правда, это трудно выразить словами, ибо то были не слова. Я не могу сказать, как оно было передано мне, и опишу это лишь приблизительно.
Идеальное понимание разумов невозможно объяснить, потому что не с чем сравнивать. Так вот, камень заговорил с моим разумом, передав за несколько секунд то, для чего мне нужны несколько страниц. Слова слишком медлительны и неуклюжи, а упорядоченные мысли точны и вполне могут обмануть время. Если я плохо подобрал слова, то лишь потому, что нужных слов не существует.
Вот что сказал камень:
Вам, которые пришли после нас, нашим детям, от нас, которые когда-то жили, любили и умирали.
Привет вам.
Вот история наших отцов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Однако при мысли о Лаури и том, что она подумает обо мне, мне стало стыдно. Она говорила, что камешек может оказаться ключом, а в руках Сабатини он станет ключом к террору и разрушению. Такую ответственность нельзя стряхнуть с себя, как пылинку. Возможно, я все же проболтался ему о тайнике. Мне казалось, что нет, но вообще такая возможность существовала.
Черный внимательно следил за мной, и мне показалось, что я о чем-то забыл или проглядел что-то очевидное. Я не спеша огляделся, но не заметил ничего подозрительного.
Постепенно до меня начало доходить, что я слишком поспешно решил, что Сабатини давно нашел кристалл и уже успел исчезнуть с ним. Он мог быть все еще в монастыре а в моем распоряжении имелось лучшее оборудование на Бранкузи. Если с его помощью кто-то нашел кристалл в моем тайнике, то с его же помощью и я мог найти его, лишь бы он еще оставался в пределах досягаемости аппарата.
Я вернулся к пульту, прошел через заднюю стену и свел искатель до уровня коридора. Через монастырь я проскочил быстрее, чем бегущий со всех ног человек.
Коридоры были пусты, но я не рассчитывал найти в них камешек. Я не знал, где он может находиться, но знал, откуда нужно начать. И все же мне не хотелось этого делать, я боялся того, что мог увидеть.
Перед дверью Аббата я поколебался, но потом все же прошел сквозь нее. Они были там.
Аббат сидел в кресле, могучий, седой и невозмутимый, перед ним стоял Сабатини, смуглый, с огромным носом и сардонической ухмылкой. Между ними на маленьком столике, слабо поблескивая, лежал камешек.
— …за три дня ничего, — говорил Сабатини. — Теперь я посмотрю, что можно сделать.
— Думаешь, у тебя получится то, что не вышло у нас? — спросил Аббат. — Какое у тебя оборудование? Кого ты можешь к этому привлечь?
— По крайней мере я не побоюсь рискнуть, — сказал Сабатини.
— И уничтожишь его. Нет, Карло, это дело слишком тонко для тебя. Ты оставишь его нам, и, если эту загадку можно разгадать, брат Джон сделает это. Это слишком ценная вещь, чтобы ею занимался ты.
— Ценная! — воскликнул Сабатини. — Что ты знаешь о ценных вещах? Может, ты уже забыл, кто за это заплатил тебе и всем остальным, кто надоумил тебя поискать это в Соборе? Кто повторял: «Представь, что ты Дэн, что ты блокирован в контрольном зале. Где бы ты спрятал камень?»
— И все-таки, — спокойно прервал его Аббат, — это можно продать дороже, куда дороже, чем заплатил ты, особенно если мы решим проблему. А мы это рано или поздно сделаем.
Сабатини побагровел.
— Ни хронора больше! — рявкнул он и грохнул кулаком по столу. Камешек подскочил.
— Спокойно, Карло, — Аббат нахмурился. — Не стоит так нервничать. Возможно, этот предмет не имеет никакой ценности и ты ничего не выиграешь. Полагаю, ты потратил уже слишком много.
— То, что я дал, я же могу забрать обратно, — холодно ответил Сабатини. — Я всегда получаю то, за что заплатил!
Он потянулся за камнем, но тот отодвинулся от его руки. Сабатини ничего не заметил, но Аббат видел все.
— Послушай, Карло, — сказал Аббат, — надеюсь, ты не думаешь, что сможешь украсть что-то из моего монастыря. По крайней мере до тех пор, пока контрольный зал в моем распоряжении.
— Но я могу распорядиться твоим будущим. — Сабатини усмехнулся. — Может, рассказать Архиепископу о твоих делишках? И помни, в контрольном зале сидит мой человек… с твоего согласия.
Он снова потянулся за камнем, но тот соскользнул со стола на пол. Когда он наклонился за ним, пистолет выскочил из его кармана и повис в воздухе, а кристалл присоединился к нему. Они висели, словно их держали невидимые руки.
Сабатини выпрямился и яростно бросился на камень и оружие.
Пистолет зловеще шевельнулся, и Агент замер.
— Кто это? — спросил Аббат. — Ты, отец Конек? Отличная работа! А теперь дай мне камень и оружие!
Он встал и шагнул вперед, но тут же остановился, потому что пистолет повернулся в его сторону.
Это я, отче, Уильям Дэн. Послушник, выброшенный в объятия смерти, невинный человек, преданный на муки.
— Уильям! — проговорил Аббат. — Уильям, сын мой! Сабатини шевельнулся.
Я пришел за тем, что не принадлежит ни тебе, ни ему, отче, а только мне. Один из вас равнодушный, лживый изменник, второй — палач и убийца. Мне бы сейчас же следовало убить вас обоих!
Их парализовала ярость, какой истекала эта мысль. Сабатини первый овладел собой. Он сложил руки на груди и просто смотрел на камень и пистолет. Румяное лицо Аббата побледнело.
— Нет! — прохрипел он. — Ты не можешь это сделать! Не можешь запятнать рук моей кровью!
Кровью фальшивого Аббата? Кровью изменника, вора, торговца муками?
Он побледнел еще сильнее.
— Пролилась бы твоя собственная кровь… — выдавил он. — Моя кровь — твоя кровь: ведь ты мой сын.
БОЖЕ! Это ударило меня как молния. Пистолет задрожал в воздухе, когда я невольно стиснул пальцы на регуляторе. Меня шокировала фальшь Аббата, но я не убил бы их. Тогда еще нет. Но теперь мир перевернулся вверх ногами.
«Мой отец»! Теперь я мог убить их. Застрелить обоих, прежде чем они успеют шевельнуться, выстрелить в безоружных, в злости и ужасе. «Мой отец»! Это звучало как богохульство.
Ты не отец! Минуты страсти слишком мало, чтобы стать отцом!
Старик опустился на колени и воздел руки к небу.
— Ради Бога, — прошептал он. — Сын мой… — И он склонил голову перед оружием, кристаллом и невидимым духом мести.
Ну так живи же! — Эта мысль была как последний крик умирающего. — И страдай!
Я доставил оружие и камень к себе, страдая, как никогда прежде, как не страдал даже в камере пыток Сабатини. Разум мой разрывался на части.
«О Боже! Если на свете что-то может измениться, если есть какая-то надежда, заговори сейчас со мной!»
И камень заговорил.
16
Я помню это до сих пор и не смог бы забыть, даже если бы захотел, настолько глубоко это врезалось мне в душу. Даже время не в силах стереть это, только смерть. Правда, это трудно выразить словами, ибо то были не слова. Я не могу сказать, как оно было передано мне, и опишу это лишь приблизительно.
Идеальное понимание разумов невозможно объяснить, потому что не с чем сравнивать. Так вот, камень заговорил с моим разумом, передав за несколько секунд то, для чего мне нужны несколько страниц. Слова слишком медлительны и неуклюжи, а упорядоченные мысли точны и вполне могут обмануть время. Если я плохо подобрал слова, то лишь потому, что нужных слов не существует.
Вот что сказал камень:
Вам, которые пришли после нас, нашим детям, от нас, которые когда-то жили, любили и умирали.
Привет вам.
Вот история наших отцов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50