Большинство и толпа никогда меня не интересовали. Они всегда консервативны. Все перемены будет осуществлять активное меньшинство, как это произошло на Украине.
Страх власти передо мной — безусловное свидетельство моей не только юридической, но и моральной победы. И я согласен с тем, что власти есть чего опасаться. Я и дальше буду прилагать усилия, чтобы убежденность в своей правоте и моральное превосходство всех недовольных Кремлем конвертировать в разгром криминального режима. Президент Путин нарушает конституцию, и сегодня любые насильственные действия со стороны оппозиции будут оправданы. Это относится и к силовому захвату власти, и именно над этим я сейчас работаю. Последние полтора года мы готовимся взять власть в России силой. Нам нужна жертва. Это должен быть кто-то популярный и узнаваемый, персонаж, смерть которого наложит на власть несмываемое пятно».
— Да, это действительно ужасно и похоже на бред. А ведь он был…
— В первой «папке Мадлен», хотите сказать. Был. Ну, у русских есть пословица про богатыря, который прошел огонь и воду, но умер, услышав медные трубы. Символ славы и власти. Я полагаю, кстати, что и сознание Лемеха было изрядно деформировано к тому моменту, когда он уже видел себя государем всея Руси.
— Потому-то я позвонила Путину, хотя я заметила ваш взгляд, когда вы слушали это, — в нем было осуждение. Вы полагаете, что мы его предали?
— Я полагаю, что мы отвечаем за тех, кого приручаем.
— Ну, это, допустим, полагаете не вы, а Антуан де Сент-Экзюпери.
— Но я с ним полностью согласен. И с Березовским — отчасти.
— В чем же?
— В части узнаваемой жертвы. Она нужна. И может, не одна, причем с таким расчетом, чтобы вина властей не вызывала сомнений. Это должен быть человек узнаваемый и любимый, неполитичный, добрый.
— За что же власти его убивать?
— Ну, это надо думать. Это уже следующий сценарий. А может, и несколько сценариев. С моими «психами» теперь вполне справятся ребята из NDI, а я займусь сюжетами.
— Наш голубь мира возжелал крови?
— Но не школьников 1-го сентября.
— Хорошо, давайте закроем эту тему. Обещаю, что ваши сценарии будут реализованы исключительно под вашим руководством.
— Будем считать, что мы договорились.
2007 ГОД. НОЯБРЬ, МОСКВА
Промозглый. А какой он еще может быть, ноябрь в Москве? Сырой, холодный, продуваемый порывами ледяного хлесткого ветра. Вдобавок с неба сыпалась какая-то непонятная мелкая мерзость — похожая на дождь, но ледяная и колючая, как снег.
Стив прилетел в Россию накануне, хотя в Вашингтоне его решительно отговаривали от этой поездки.
— Мы не знаем, что произойдет сегодня в Москве, но у нас есть вполне заслуживающая доверия информация о том, что выступления объединенной оппозиции будут наиболее массовыми и наступательными. Западные журналисты, аккредитованные в Москве, полагают, что на этот раз власти, которые до этого сдерживали натиск оппозиции, оставаясь при этом в рамах закона, сегодня намерены ответить жестким подавлением любого сопротивления. Как сообщают некоторые информационные агентства, в Москву доставлены из регионов большие силы ОМОНА, специальной полиции, предназначенной для разгона массовых манифестаций. Так, руководство получило право на использование так называемой «спецтехники»: водяных пушек, гранат со слезоточивым газом и тому подобное. Учитывая решительный настрой обеих сторон — мы допускаем наличие жертв. Со своей стороны администрация США предостерегает президента и правительство России от любого насилия. Пресс-секретарь Белого дома дочитывал заявление, уже поглядывая в зал, битком набитый журналистами, прикидывая, с каких вопросов, которые сейчас, разумеется, посыплются со всех сторон, начать, чтобы хотя бы в первые минуты удержать пресс-конференцию в нужной тональности.
— Выйдут ли на улицы лидеры объединенной оппозиции и какова вероятность, что они будут арестованы?
— Разумеется, оппозиционные лидеры возглавят шествие, гарантий их свободы и безопасности не может дать никто. Разве что президент Путин. Но он молчит.
Зал отозвался легким смешком, пресс-секретарь довольно хмыкнул. Это была удачная реплика.
— Сколько человек примет участие в шествии?
— Мы не располагаем точными цифрами, но полагаем, что несколько сотен тысяч людей.
— Сотен?
— Да, именно.
— Идиот, у них заявлено пятьдесят тысяч человек, а придут — пять.
Стив наблюдал за пресс-конференцией из малого кабинета госсекретаря на седьмом этаже того самого белого здания, которое они с Доном когда-то сравнивали с космическим кораблем.
— Ну, к заявленным могут присоединиться люди, поддерживающие оппозицию. Теоретически.
Она сделала ударение на последнее слово.
— Надо было добавить, что в воздухе будут кружить боевые вертолеты. Под музыку Вагнера.
— При чем здесь Вагнер?
— Так было принято у немцев во время Второй мировой.
— Глупости, это был всего лишь советский фильм.
— Вам виднее, вы специалист по Советскому Союзу. Но — на самом ли деле или в кино — я представляю. Красиво.
— Не люблю Вагнера.
— Опять же — вам виднее.
— И мне виднее — лететь ли вам в Москву или нет.
— А вот это уже не так. Официально — я сотрудник NDI, двадцать с лишним моих людей уже там, потому — моя святая обязанность присоединиться к ним, в минуты этой страшной опасности.
— Но она все-таки существует.
— Не больше, чем на дискотеке в Бруклине, после полуночи.
— Власти все это время просто игнорировали их хаотические блуждание по Москве. И мелкие хулиганские выходки просто не замечали. Дрались с ними участники других молодежных движений — тех, которые идут на выборы под разными флагами. Но дальше обычного молодежного мордобоя дело не шло.
— Но сегодня, судя по всем, они решили…
— Дать последний и решительный бой…
— Ого. Так кто из нас знаток Советского Союза?
— Я уже не помню, откуда я это знаю? А — вспомнил! — на выборах в 96-м пугал людей реставрацией коммунизма, подкладывали под видео Зюганова. Точно.
— Значит, опять ничего не будет? Стив, у нас не так много фактуры для того, чтобы говорить о нелегитимности.
— Не так много, как хотелось бы, — но вполне достаточно. Убийство оппозиционных кандидатов. Журналистов. Расправа над этой девочкой в Лондоне, которая написала книжку про Путина. Завтрашнее побоище, ну, разбитые физиономии и избитых старух — это уж мы организуем. Шахматиста до выборов надо будет упрятать в камеру.
— Они этого никогда не сделают.
— Положись на меня, я пропишу ему роль в таком сценарии, что у них просто не останется выбора.
— Это невозможно.
— То же самое ты говорила, когда я впервые произнес слово «полоний».
— И это было ужасно. Этот лысый умирающий человек…
— Кто-то когда-то объяснял мне суть закона больших чисел и последствия профессиональной деформации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Страх власти передо мной — безусловное свидетельство моей не только юридической, но и моральной победы. И я согласен с тем, что власти есть чего опасаться. Я и дальше буду прилагать усилия, чтобы убежденность в своей правоте и моральное превосходство всех недовольных Кремлем конвертировать в разгром криминального режима. Президент Путин нарушает конституцию, и сегодня любые насильственные действия со стороны оппозиции будут оправданы. Это относится и к силовому захвату власти, и именно над этим я сейчас работаю. Последние полтора года мы готовимся взять власть в России силой. Нам нужна жертва. Это должен быть кто-то популярный и узнаваемый, персонаж, смерть которого наложит на власть несмываемое пятно».
— Да, это действительно ужасно и похоже на бред. А ведь он был…
— В первой «папке Мадлен», хотите сказать. Был. Ну, у русских есть пословица про богатыря, который прошел огонь и воду, но умер, услышав медные трубы. Символ славы и власти. Я полагаю, кстати, что и сознание Лемеха было изрядно деформировано к тому моменту, когда он уже видел себя государем всея Руси.
— Потому-то я позвонила Путину, хотя я заметила ваш взгляд, когда вы слушали это, — в нем было осуждение. Вы полагаете, что мы его предали?
— Я полагаю, что мы отвечаем за тех, кого приручаем.
— Ну, это, допустим, полагаете не вы, а Антуан де Сент-Экзюпери.
— Но я с ним полностью согласен. И с Березовским — отчасти.
— В чем же?
— В части узнаваемой жертвы. Она нужна. И может, не одна, причем с таким расчетом, чтобы вина властей не вызывала сомнений. Это должен быть человек узнаваемый и любимый, неполитичный, добрый.
— За что же власти его убивать?
— Ну, это надо думать. Это уже следующий сценарий. А может, и несколько сценариев. С моими «психами» теперь вполне справятся ребята из NDI, а я займусь сюжетами.
— Наш голубь мира возжелал крови?
— Но не школьников 1-го сентября.
— Хорошо, давайте закроем эту тему. Обещаю, что ваши сценарии будут реализованы исключительно под вашим руководством.
— Будем считать, что мы договорились.
2007 ГОД. НОЯБРЬ, МОСКВА
Промозглый. А какой он еще может быть, ноябрь в Москве? Сырой, холодный, продуваемый порывами ледяного хлесткого ветра. Вдобавок с неба сыпалась какая-то непонятная мелкая мерзость — похожая на дождь, но ледяная и колючая, как снег.
Стив прилетел в Россию накануне, хотя в Вашингтоне его решительно отговаривали от этой поездки.
— Мы не знаем, что произойдет сегодня в Москве, но у нас есть вполне заслуживающая доверия информация о том, что выступления объединенной оппозиции будут наиболее массовыми и наступательными. Западные журналисты, аккредитованные в Москве, полагают, что на этот раз власти, которые до этого сдерживали натиск оппозиции, оставаясь при этом в рамах закона, сегодня намерены ответить жестким подавлением любого сопротивления. Как сообщают некоторые информационные агентства, в Москву доставлены из регионов большие силы ОМОНА, специальной полиции, предназначенной для разгона массовых манифестаций. Так, руководство получило право на использование так называемой «спецтехники»: водяных пушек, гранат со слезоточивым газом и тому подобное. Учитывая решительный настрой обеих сторон — мы допускаем наличие жертв. Со своей стороны администрация США предостерегает президента и правительство России от любого насилия. Пресс-секретарь Белого дома дочитывал заявление, уже поглядывая в зал, битком набитый журналистами, прикидывая, с каких вопросов, которые сейчас, разумеется, посыплются со всех сторон, начать, чтобы хотя бы в первые минуты удержать пресс-конференцию в нужной тональности.
— Выйдут ли на улицы лидеры объединенной оппозиции и какова вероятность, что они будут арестованы?
— Разумеется, оппозиционные лидеры возглавят шествие, гарантий их свободы и безопасности не может дать никто. Разве что президент Путин. Но он молчит.
Зал отозвался легким смешком, пресс-секретарь довольно хмыкнул. Это была удачная реплика.
— Сколько человек примет участие в шествии?
— Мы не располагаем точными цифрами, но полагаем, что несколько сотен тысяч людей.
— Сотен?
— Да, именно.
— Идиот, у них заявлено пятьдесят тысяч человек, а придут — пять.
Стив наблюдал за пресс-конференцией из малого кабинета госсекретаря на седьмом этаже того самого белого здания, которое они с Доном когда-то сравнивали с космическим кораблем.
— Ну, к заявленным могут присоединиться люди, поддерживающие оппозицию. Теоретически.
Она сделала ударение на последнее слово.
— Надо было добавить, что в воздухе будут кружить боевые вертолеты. Под музыку Вагнера.
— При чем здесь Вагнер?
— Так было принято у немцев во время Второй мировой.
— Глупости, это был всего лишь советский фильм.
— Вам виднее, вы специалист по Советскому Союзу. Но — на самом ли деле или в кино — я представляю. Красиво.
— Не люблю Вагнера.
— Опять же — вам виднее.
— И мне виднее — лететь ли вам в Москву или нет.
— А вот это уже не так. Официально — я сотрудник NDI, двадцать с лишним моих людей уже там, потому — моя святая обязанность присоединиться к ним, в минуты этой страшной опасности.
— Но она все-таки существует.
— Не больше, чем на дискотеке в Бруклине, после полуночи.
— Власти все это время просто игнорировали их хаотические блуждание по Москве. И мелкие хулиганские выходки просто не замечали. Дрались с ними участники других молодежных движений — тех, которые идут на выборы под разными флагами. Но дальше обычного молодежного мордобоя дело не шло.
— Но сегодня, судя по всем, они решили…
— Дать последний и решительный бой…
— Ого. Так кто из нас знаток Советского Союза?
— Я уже не помню, откуда я это знаю? А — вспомнил! — на выборах в 96-м пугал людей реставрацией коммунизма, подкладывали под видео Зюганова. Точно.
— Значит, опять ничего не будет? Стив, у нас не так много фактуры для того, чтобы говорить о нелегитимности.
— Не так много, как хотелось бы, — но вполне достаточно. Убийство оппозиционных кандидатов. Журналистов. Расправа над этой девочкой в Лондоне, которая написала книжку про Путина. Завтрашнее побоище, ну, разбитые физиономии и избитых старух — это уж мы организуем. Шахматиста до выборов надо будет упрятать в камеру.
— Они этого никогда не сделают.
— Положись на меня, я пропишу ему роль в таком сценарии, что у них просто не останется выбора.
— Это невозможно.
— То же самое ты говорила, когда я впервые произнес слово «полоний».
— И это было ужасно. Этот лысый умирающий человек…
— Кто-то когда-то объяснял мне суть закона больших чисел и последствия профессиональной деформации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99