тем более, что при всем его нежелании расставаться с ней, глаза Карла сами собой следовали за одной из ее хорошеньких фрейлин – пожалуй, самой хорошенькой из них. Как ему удалось выяснить, эту девушку звали Луиза де Керуаль, и она была родом из Бретани; он попросил сестру оставить ее в Англии, но Генриетта сказала, что это невозможно, поскольку она несет ответственность перед ее родителями.
Тем не менее, переглянувшись с фрейлиной, он понял, что она придет к нему по первому зову – если не раньше.
Генриетта уехала, торжествуя победу. С подписью, ради которой приплыла в Англию, и с желанием поскорей вернуться к французскому королю, своему любовнику, и к Филиппу, ненавистному супругу. Ей было немного грустно расставаться с братом, ведь Карла она тоже любила, но при этом знала, что в интересах Луи заставила его совершить опрометчивый поступок.
В последние минуты их встречи Карл был беззаботен, даже весел – решил, что не будет переживать из-за разлуки. Теперь ему предстояло регулярно получать деньги от Луи и по мере возможности стараться выполнить свою часть заключенной сделки – как говорилось в документе, «в удобное для него время».
Его замысел был, прямо сказать, неплох – добиться финансовой поддержки от короля Франции, а взамен дать всего лишь туманные обещания. Единственный риск состоял в том, что об этом обещании могли узнать подданные. Впрочем, он полагал, что сумеет уладить неприятности, если таковые возникнут.
Так Генриетта вернулась во Францию – и почти сразу же пришло известие о ее смерти. Судя по слухам – от яда, подмешанного в кубок с цикориевым настоем.
Услышав эту новость, Карл заперся в своих покоях и несколько дней не выходил из них. Двор, искренне соболезновавший его горю, погрузился в глубокую меланхолию.
Когда о случившемся узнали в Ричмонде, герцогиня Йоркская пробормотала:
– Ну, вот и еще одна смерть в этой семье. Воистину, смерть близка.
Герцог и герцогиня читали почту, привезенную в Ричмонд – теперь они проводили здесь большую часть времени. Герцогиня уже не скрывала своей болезни и порой целыми сутками не вставала с постели. Когда боль становилась невыносимой, она принимала успокоительное, содержащее опиум, и, с полчаса помучавшись, засыпала. Однако она знала, что дни ее сочтены, а потому мыслями пребывала скорее в будущей жизни, нежели в этой. Сейчас герцогиня читала письмо отца – несчастного старика-изгнанника, которому месяц назад сообщила о своем обращении в католичество.
Граф Кларендонский переживал тяжелые времена. Она знала, что ему казалось, будто все его беды происходят из-за ее брака с герцогом Йоркским, и понимала, насколько тот заблуждался. Карлу надоело мириться с его назойливыми поучениями и неуемным желанием наставить своего покровителя на путь истинный, вот и все; а кроме того, королю просто хотелось иметь дело с более молодыми советниками – такими, как герцог Бекингемский, во многом напоминавший самого Карла.
Она поступила глупо, писал граф. Ей следовало проявить благоразумие. Ведь ясно же, что английская церковь во всех отношениях сильнее римской. Впрочем, ему хорошо известен ее упрямый характер, да и сам тон полученного им письма свидетельствует о том, что она пойдет до конца. Поэтому он считает необходимым дать ей один полезный совет. Если она хочет сохранить возле себя своих детей, ей нужно тщательней оберегать свои секреты. Как только люди узнают о ее отступничестве, они тотчас вынудят короля отнять у нее обеих девочек и, само собой разумеется, мальчика.
Последние слова заставили ее призадуматься. Она понимала, что в них заключалась немалая доля истины.
Известия, полученные Яковом, были также нерадостны. Их прислал некий иезуит по имени Симонд, близко связанный с Папой Клементом Девятым.
Яков желал знать, благословит ли его Папа, если он, католик по убеждению, будет хранить тайну своего вероисповедания, для отвода глаз посещая протестантскую церковь.
Ответ был однозначен: нет. Как всякий праведный католик, он обязан публично провозгласить себя таковым, невзирая на утерянные при этом блага и привилегии.
Да, почта с материка не доставила им удовольствия: ни герцогу, ни герцогине.
В Ричмонде Яков перенес простуду и теперь выздоравливал, хотя все еще не покидал пределов дворца. Ему доставляло превеликое удовольствие видеть Марию, приходившую в его спальню, чтобы почитать вслух какую-нибудь книгу или просто поговорить с ним. Что касается ее самой, то она бы хотела испытывать хоть немного больше радости от его общества; Мария не могла понять, почему в присутствии отца она чувствует себя такой – ей не сразу удалось подобрать это слово – скованной. Может быть, думала она, все дело в тех разговорах, которые ей доводилось слышать в детской? Видя отца, она всегда вспоминала о них; вскоре ее стали посещать какие-то смутные и малоприятные догадки о его поведении при дворе – и вот, не в силах избавиться от этих назойливых видений, она подсознательно пыталась отстраниться от него.
Не лучшим образом складывались и ее отношения с матерью. Та продолжала полнеть, дурнела с каждым днем, и Мария думала, что своей непривлекательной внешностью герцогиня целиком обязана перееданию. Вот почему девочка так внимательно следила за рационом маленькой Анны.
Герцог и герцогиня намеревались какое-то время пожить одной дружной семьей. Им казалось, что таким образом они отчасти оправдают жертвы, принесенные на алтарь их супружества. Герцог не выезжал за пределы Ричмонда и оставался верен своей жене; герцогиня стала относиться к нему намного терпимей, чем прежде, – по правде сказать, на что-либо иное у нее просто не хватило бы сил.
Впрочем, с детьми – Марией, Анной и маленьким Эдгаром – она пыталась казаться веселой и жизнерадостной. Порой они даже играли вместе; однако в этих играх все-таки было что-то неестественное, отпугивавшее Марию; ей так и не удалось насладиться неделями, проведенными вместе с родителями. Марию не покидало ощущение какой-то обреченности, нависшей над их семьей. Она не знала, откуда взялось это странное чувство и что именно грозило их мирной жизни, – а потому боялась его, временами изнывала от страха.
Во дворце творилась полная неразбериха. Марию, Анну и маленького Эдгара отправили в детскую, где они оставались с леди Франциской и ее дочерьми. Все, даже Елизавета, были подавлены.
Герцогиня Йоркская родила девочку – в честь королевы ее нарекли Екатериной. Новорожденная не производила впечатления здорового ребенка, но все-таки жила, а вот с герцогиней дело обстояло хуже. Анна Хайд лежала неподвижно, и врачи уже советовали послать за священником.
В Ричмонд приехала португальская королева Екатерина;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Тем не менее, переглянувшись с фрейлиной, он понял, что она придет к нему по первому зову – если не раньше.
Генриетта уехала, торжествуя победу. С подписью, ради которой приплыла в Англию, и с желанием поскорей вернуться к французскому королю, своему любовнику, и к Филиппу, ненавистному супругу. Ей было немного грустно расставаться с братом, ведь Карла она тоже любила, но при этом знала, что в интересах Луи заставила его совершить опрометчивый поступок.
В последние минуты их встречи Карл был беззаботен, даже весел – решил, что не будет переживать из-за разлуки. Теперь ему предстояло регулярно получать деньги от Луи и по мере возможности стараться выполнить свою часть заключенной сделки – как говорилось в документе, «в удобное для него время».
Его замысел был, прямо сказать, неплох – добиться финансовой поддержки от короля Франции, а взамен дать всего лишь туманные обещания. Единственный риск состоял в том, что об этом обещании могли узнать подданные. Впрочем, он полагал, что сумеет уладить неприятности, если таковые возникнут.
Так Генриетта вернулась во Францию – и почти сразу же пришло известие о ее смерти. Судя по слухам – от яда, подмешанного в кубок с цикориевым настоем.
Услышав эту новость, Карл заперся в своих покоях и несколько дней не выходил из них. Двор, искренне соболезновавший его горю, погрузился в глубокую меланхолию.
Когда о случившемся узнали в Ричмонде, герцогиня Йоркская пробормотала:
– Ну, вот и еще одна смерть в этой семье. Воистину, смерть близка.
Герцог и герцогиня читали почту, привезенную в Ричмонд – теперь они проводили здесь большую часть времени. Герцогиня уже не скрывала своей болезни и порой целыми сутками не вставала с постели. Когда боль становилась невыносимой, она принимала успокоительное, содержащее опиум, и, с полчаса помучавшись, засыпала. Однако она знала, что дни ее сочтены, а потому мыслями пребывала скорее в будущей жизни, нежели в этой. Сейчас герцогиня читала письмо отца – несчастного старика-изгнанника, которому месяц назад сообщила о своем обращении в католичество.
Граф Кларендонский переживал тяжелые времена. Она знала, что ему казалось, будто все его беды происходят из-за ее брака с герцогом Йоркским, и понимала, насколько тот заблуждался. Карлу надоело мириться с его назойливыми поучениями и неуемным желанием наставить своего покровителя на путь истинный, вот и все; а кроме того, королю просто хотелось иметь дело с более молодыми советниками – такими, как герцог Бекингемский, во многом напоминавший самого Карла.
Она поступила глупо, писал граф. Ей следовало проявить благоразумие. Ведь ясно же, что английская церковь во всех отношениях сильнее римской. Впрочем, ему хорошо известен ее упрямый характер, да и сам тон полученного им письма свидетельствует о том, что она пойдет до конца. Поэтому он считает необходимым дать ей один полезный совет. Если она хочет сохранить возле себя своих детей, ей нужно тщательней оберегать свои секреты. Как только люди узнают о ее отступничестве, они тотчас вынудят короля отнять у нее обеих девочек и, само собой разумеется, мальчика.
Последние слова заставили ее призадуматься. Она понимала, что в них заключалась немалая доля истины.
Известия, полученные Яковом, были также нерадостны. Их прислал некий иезуит по имени Симонд, близко связанный с Папой Клементом Девятым.
Яков желал знать, благословит ли его Папа, если он, католик по убеждению, будет хранить тайну своего вероисповедания, для отвода глаз посещая протестантскую церковь.
Ответ был однозначен: нет. Как всякий праведный католик, он обязан публично провозгласить себя таковым, невзирая на утерянные при этом блага и привилегии.
Да, почта с материка не доставила им удовольствия: ни герцогу, ни герцогине.
В Ричмонде Яков перенес простуду и теперь выздоравливал, хотя все еще не покидал пределов дворца. Ему доставляло превеликое удовольствие видеть Марию, приходившую в его спальню, чтобы почитать вслух какую-нибудь книгу или просто поговорить с ним. Что касается ее самой, то она бы хотела испытывать хоть немного больше радости от его общества; Мария не могла понять, почему в присутствии отца она чувствует себя такой – ей не сразу удалось подобрать это слово – скованной. Может быть, думала она, все дело в тех разговорах, которые ей доводилось слышать в детской? Видя отца, она всегда вспоминала о них; вскоре ее стали посещать какие-то смутные и малоприятные догадки о его поведении при дворе – и вот, не в силах избавиться от этих назойливых видений, она подсознательно пыталась отстраниться от него.
Не лучшим образом складывались и ее отношения с матерью. Та продолжала полнеть, дурнела с каждым днем, и Мария думала, что своей непривлекательной внешностью герцогиня целиком обязана перееданию. Вот почему девочка так внимательно следила за рационом маленькой Анны.
Герцог и герцогиня намеревались какое-то время пожить одной дружной семьей. Им казалось, что таким образом они отчасти оправдают жертвы, принесенные на алтарь их супружества. Герцог не выезжал за пределы Ричмонда и оставался верен своей жене; герцогиня стала относиться к нему намного терпимей, чем прежде, – по правде сказать, на что-либо иное у нее просто не хватило бы сил.
Впрочем, с детьми – Марией, Анной и маленьким Эдгаром – она пыталась казаться веселой и жизнерадостной. Порой они даже играли вместе; однако в этих играх все-таки было что-то неестественное, отпугивавшее Марию; ей так и не удалось насладиться неделями, проведенными вместе с родителями. Марию не покидало ощущение какой-то обреченности, нависшей над их семьей. Она не знала, откуда взялось это странное чувство и что именно грозило их мирной жизни, – а потому боялась его, временами изнывала от страха.
Во дворце творилась полная неразбериха. Марию, Анну и маленького Эдгара отправили в детскую, где они оставались с леди Франциской и ее дочерьми. Все, даже Елизавета, были подавлены.
Герцогиня Йоркская родила девочку – в честь королевы ее нарекли Екатериной. Новорожденная не производила впечатления здорового ребенка, но все-таки жила, а вот с герцогиней дело обстояло хуже. Анна Хайд лежала неподвижно, и врачи уже советовали послать за священником.
В Ричмонд приехала португальская королева Екатерина;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87