Хитрющая бабулька предпочла скрыться – во всяком случае, я ее не видела.
– Мама, надо бабушку куда-нибудь пристроить, – тут же начала жаловаться я. – Она ночами крыжовник жрет неспелый и через заборы прыгает, как козел.
– Ты кололась или что-нибудь кушала? – тихо спросила у меня мама. – Я не буду ругать, правда.
– Говорю же, наркоту глотала, – ответила ей я. – Но моя наркота по сравнению с бабушкиным хамством – семечки. Она у меня яхту отобрала, только представь себе…
– Представляю, – сказала мама.
Меня отвели домой, положили на кровать и закрыли комнату на ключ, предварительно подперев окно палкой. Бабушка появилась сразу же после того, как щелкнул замок, и не покидала меня четыре дня. Несмотря на то что к концу срока бабуся стала гораздо менее словоохотливой, я все равно порядком устала от ее присутствия.
Меня выпустили на улицу только через неделю, с обещаниями «никогда и ни при каких обстоятельствах и тому подобное». Выпустили легко, потому что раскаяние мое было слишком очевидным.
Вернувшись в тусу, я поняла, что легко отделалась.
Правильно, о Митеньке.
В то время как все остальные пошли домой и устроили химозный шок родителям, Митенька ухитрился произвести фурор среди шоферов дальних рейсов. Подойдя к собственному дому, он вдруг почувствовал себя странно и, забоявшись бабушки, решил свалить в Москву немедленно. Невзирая на то что решение было вполне логичным, Митенька приступил к его исполнению самым топорным образом. А именно: он вышел на трассу М4 и пошел пешком в сторону Москвы. Расстояние в сто пять километров нисколько его не напутало, а вовсе даже наоборот. Его выловили в двадцати километрах от города Ступино. Какой-то дальнобойщик чрезвычайно удивился, узрев юношу, разговаривающего с кустом боярышника, и отвез новоиспеченного друида в ступинскую дурку. По прошествии нескольких дней за Митенькой приехала бабушка, и больше мы его не видели.
Вот такая вот история.
Как вы понимаете, с того самого дня наркотиками я не увлекалась. Ну их, к чертовой бабушке!..
РЕБЕНОК
Ох уж этот мне Фасолий со своим древнепокемонским…
Вообще-то я детей не бью. Но символический шлепок заработать можно. Например, когда стучишь паровозом по телевизору и не реагируешь на сто двадцать пятое замечание, что этого делать нельзя. Или когда пытаешься тяпнуть бабушку. Или когда засовываешь в розетку вилку.
Сегодня утром, пока я спала, дитя развлекалось самостоятельно. Отдельное спасибо папиньке, который забыл закрыть дверь на кухню.
А я-то еще думаю – чего это мне так дрыхнется хорошо? Ни тебе детей, ни котов – сплошной покой и благоденствие. Надо было, конечно, напрягаться. Если у нас дома тихо больше чем пять минут, вполне возможно, что младенчество засунуло котов в духовку, включило температуру на 250° и пьет за их здоровье средство для очистки кафеля.
Проснулась от звона стекла. Представившаяся моему взору картина была неожиданно прекрасна. Белое на розовом. Розовое на белом. Детская каша вперемешку с ароматическими лепестками для декора (чтобы они там в своей «ИКЕЕ» провалились). Немного на кухне, немного в прихожей, капелька в кошачьей миске, пара стаканов на полу в большой комнате и без счета по углам. Ближайшее рассмотрение кухни удивило еще больше. На всех мало-мальски удобных поверхностях налеплены радостные наклейки: утячьи головы со словами «кря-кря», бабочки, птички и т.п. В левом углу – кошачий бал: из открытого холодильника вытащены две упаковки нарезки. Видимо, очень вкусной, потому что завидевшие меня коты кидаются наутек с оной в зубах, едва пролезая в щель кухонной двери. В данный момент времени бал продолжается под диваном и грозит кончиться ужасной туалетной смертью. Мои животные не умеют читать и поэтому не в курсе, что едят отменную итальянскую «пепперони» с диким количеством перца. Кошачьим жопам теперь не позавидуешь, впрочем, и поделом – законная сатисфакция.
М-м-м… про левый угол я написала.
Теперь про правый.
Там осколки. Теперь у нас нет запасных лампочек, а у нашего папиньки стало на одну кружку меньше.
Радостное дитя додавливает осколки на мотоцикле «ходом назад». Читай: маленький засранец с урчанием выруливает на кухне задом наперед, растаскивая грязь по максимально возможной площади.
В состоянии, близком к легкой кататонии, сажусь на кончик стула. Отдирая наклейку с чайника, завариваю себе кофе.
Младенец подъезжает ко мне (читай: врезается в мой стул задним колесом) и совершенно на голубом глазу сообщает:
– Хочу колатков много («колатки» – «шоколадки»).
Подавляю первое желание сказать, что за разгром колатки не дают даже в количестве одной штучки и получают разве что только по голове.
Отвечаю прямо-таки по Споку:
– Ты вел себя не очень хорошо, и поэтому никаких колатков… По крайней мере до завтрака.
Дитя огорчается, слезает со своего экстрим-байка, подходит к моей ноге и со всей дури кусает меня за лодыжку.
– Отшлепаю! – визжу я, хватаясь за ногу.
– Бить низя, – сообщает чадушко. – Дай колатку, я в угол пойду.
Вопрос из задачника: «Кого мы, Дима, с тобой вырастили?»
Еще раз забудешь закрыть дверь (кстати, и входную, между прочим) – колесую.
ПРО МОЛОДОСТЬ
Есть только одна вещь на свете, которой нельзя доверять.
Никогда не доверяй молодости. В тот день, когда тебя высадят за чертой города с пригоршней морщин в кармане, тебе будет больно точно так же, как и ста километрами ранее, и, наверное, еще больнее, потому что придется смотреть вослед.
Можно попробовать самообман: всего одна пилюля – и ты уже молод в душе. Иллюзия. Увы, – иллюзия. Душа не наденет балетки с дыркой на большом пальце, и не пойдет шляться черт знает куда, и не купит бус бисерных в три ряда, а если и купит – то это не весна на улице, а просто кто-то сошел с ума и ставит памятник нелепости.
Я очень хорошо помню момент потери, так хорошо, что иногда мне кажется, будто кара моя – терять всю жизнь.
Мы едем на машине, поток движется медленно, и почему-то у всех вокруг поют клаксоны, десятки клаксонов, а может быть, и сотни, и безумно душно: «Что они там, рехнулись? Выверни кондиционер и дай зажигалку! Хоть бы пошел дождь!»
Звук, противный звук отовсюду, громче и громче, и наконец я понимаю, что мы поем вместе со всеми, и наконец я вижу, почему мы поем вместе со всеми, и наконец… Но уже поздно. Выдрано. Только миг, а успели. И рана не болит, просто пусто вдруг стало.
Там, с другой стороны дороги, по обочине, где лес, она идет с подружкой и банкой сока, и поводком, и собакой. Я вижу ее всего три секунды – пару раз моргнуть глазами, и ее как будто нет. Но я вижу и начинаю думать.
«Какая некрасивая юбка», – думаю я.
«Какая дешевая обувь», – думаю я.
«Как это неприлично, когда тебе все сигналят», – думаю я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
– Мама, надо бабушку куда-нибудь пристроить, – тут же начала жаловаться я. – Она ночами крыжовник жрет неспелый и через заборы прыгает, как козел.
– Ты кололась или что-нибудь кушала? – тихо спросила у меня мама. – Я не буду ругать, правда.
– Говорю же, наркоту глотала, – ответила ей я. – Но моя наркота по сравнению с бабушкиным хамством – семечки. Она у меня яхту отобрала, только представь себе…
– Представляю, – сказала мама.
Меня отвели домой, положили на кровать и закрыли комнату на ключ, предварительно подперев окно палкой. Бабушка появилась сразу же после того, как щелкнул замок, и не покидала меня четыре дня. Несмотря на то что к концу срока бабуся стала гораздо менее словоохотливой, я все равно порядком устала от ее присутствия.
Меня выпустили на улицу только через неделю, с обещаниями «никогда и ни при каких обстоятельствах и тому подобное». Выпустили легко, потому что раскаяние мое было слишком очевидным.
Вернувшись в тусу, я поняла, что легко отделалась.
Правильно, о Митеньке.
В то время как все остальные пошли домой и устроили химозный шок родителям, Митенька ухитрился произвести фурор среди шоферов дальних рейсов. Подойдя к собственному дому, он вдруг почувствовал себя странно и, забоявшись бабушки, решил свалить в Москву немедленно. Невзирая на то что решение было вполне логичным, Митенька приступил к его исполнению самым топорным образом. А именно: он вышел на трассу М4 и пошел пешком в сторону Москвы. Расстояние в сто пять километров нисколько его не напутало, а вовсе даже наоборот. Его выловили в двадцати километрах от города Ступино. Какой-то дальнобойщик чрезвычайно удивился, узрев юношу, разговаривающего с кустом боярышника, и отвез новоиспеченного друида в ступинскую дурку. По прошествии нескольких дней за Митенькой приехала бабушка, и больше мы его не видели.
Вот такая вот история.
Как вы понимаете, с того самого дня наркотиками я не увлекалась. Ну их, к чертовой бабушке!..
РЕБЕНОК
Ох уж этот мне Фасолий со своим древнепокемонским…
Вообще-то я детей не бью. Но символический шлепок заработать можно. Например, когда стучишь паровозом по телевизору и не реагируешь на сто двадцать пятое замечание, что этого делать нельзя. Или когда пытаешься тяпнуть бабушку. Или когда засовываешь в розетку вилку.
Сегодня утром, пока я спала, дитя развлекалось самостоятельно. Отдельное спасибо папиньке, который забыл закрыть дверь на кухню.
А я-то еще думаю – чего это мне так дрыхнется хорошо? Ни тебе детей, ни котов – сплошной покой и благоденствие. Надо было, конечно, напрягаться. Если у нас дома тихо больше чем пять минут, вполне возможно, что младенчество засунуло котов в духовку, включило температуру на 250° и пьет за их здоровье средство для очистки кафеля.
Проснулась от звона стекла. Представившаяся моему взору картина была неожиданно прекрасна. Белое на розовом. Розовое на белом. Детская каша вперемешку с ароматическими лепестками для декора (чтобы они там в своей «ИКЕЕ» провалились). Немного на кухне, немного в прихожей, капелька в кошачьей миске, пара стаканов на полу в большой комнате и без счета по углам. Ближайшее рассмотрение кухни удивило еще больше. На всех мало-мальски удобных поверхностях налеплены радостные наклейки: утячьи головы со словами «кря-кря», бабочки, птички и т.п. В левом углу – кошачий бал: из открытого холодильника вытащены две упаковки нарезки. Видимо, очень вкусной, потому что завидевшие меня коты кидаются наутек с оной в зубах, едва пролезая в щель кухонной двери. В данный момент времени бал продолжается под диваном и грозит кончиться ужасной туалетной смертью. Мои животные не умеют читать и поэтому не в курсе, что едят отменную итальянскую «пепперони» с диким количеством перца. Кошачьим жопам теперь не позавидуешь, впрочем, и поделом – законная сатисфакция.
М-м-м… про левый угол я написала.
Теперь про правый.
Там осколки. Теперь у нас нет запасных лампочек, а у нашего папиньки стало на одну кружку меньше.
Радостное дитя додавливает осколки на мотоцикле «ходом назад». Читай: маленький засранец с урчанием выруливает на кухне задом наперед, растаскивая грязь по максимально возможной площади.
В состоянии, близком к легкой кататонии, сажусь на кончик стула. Отдирая наклейку с чайника, завариваю себе кофе.
Младенец подъезжает ко мне (читай: врезается в мой стул задним колесом) и совершенно на голубом глазу сообщает:
– Хочу колатков много («колатки» – «шоколадки»).
Подавляю первое желание сказать, что за разгром колатки не дают даже в количестве одной штучки и получают разве что только по голове.
Отвечаю прямо-таки по Споку:
– Ты вел себя не очень хорошо, и поэтому никаких колатков… По крайней мере до завтрака.
Дитя огорчается, слезает со своего экстрим-байка, подходит к моей ноге и со всей дури кусает меня за лодыжку.
– Отшлепаю! – визжу я, хватаясь за ногу.
– Бить низя, – сообщает чадушко. – Дай колатку, я в угол пойду.
Вопрос из задачника: «Кого мы, Дима, с тобой вырастили?»
Еще раз забудешь закрыть дверь (кстати, и входную, между прочим) – колесую.
ПРО МОЛОДОСТЬ
Есть только одна вещь на свете, которой нельзя доверять.
Никогда не доверяй молодости. В тот день, когда тебя высадят за чертой города с пригоршней морщин в кармане, тебе будет больно точно так же, как и ста километрами ранее, и, наверное, еще больнее, потому что придется смотреть вослед.
Можно попробовать самообман: всего одна пилюля – и ты уже молод в душе. Иллюзия. Увы, – иллюзия. Душа не наденет балетки с дыркой на большом пальце, и не пойдет шляться черт знает куда, и не купит бус бисерных в три ряда, а если и купит – то это не весна на улице, а просто кто-то сошел с ума и ставит памятник нелепости.
Я очень хорошо помню момент потери, так хорошо, что иногда мне кажется, будто кара моя – терять всю жизнь.
Мы едем на машине, поток движется медленно, и почему-то у всех вокруг поют клаксоны, десятки клаксонов, а может быть, и сотни, и безумно душно: «Что они там, рехнулись? Выверни кондиционер и дай зажигалку! Хоть бы пошел дождь!»
Звук, противный звук отовсюду, громче и громче, и наконец я понимаю, что мы поем вместе со всеми, и наконец я вижу, почему мы поем вместе со всеми, и наконец… Но уже поздно. Выдрано. Только миг, а успели. И рана не болит, просто пусто вдруг стало.
Там, с другой стороны дороги, по обочине, где лес, она идет с подружкой и банкой сока, и поводком, и собакой. Я вижу ее всего три секунды – пару раз моргнуть глазами, и ее как будто нет. Но я вижу и начинаю думать.
«Какая некрасивая юбка», – думаю я.
«Какая дешевая обувь», – думаю я.
«Как это неприлично, когда тебе все сигналят», – думаю я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50