– …
– Еще чуть-чуть, улыбайся-улыбайся. Ща, я тут размер выставлю… Во…
– ЗАДРА-А-А-ЛЛЛЛ!!!
(Вспышка, щелк.)
– Ну вот, говорил не шевелись, что за бестолочь!..
И так далее и тому подобное. Я называю это «подрочи у барсука» – от момента «высаживания модели» до момента нажатия на спуск проходит минуты три. Барсук кончает. Модель тоже.
С профессиональными фотографами, конечно, быстрее, но смысл тот же самый. Сталь в голосе появляется после двадцатого щелчка, когда вместо требуемой одухотворенности в кадрах сияет все тот же нелирический кирпич.
– Кать, ну мы вот с тобой час назад разговаривали. У тебя же мимика живейшая. Ну как же так можно? Вотчесслово, как?
– Да запросто, – начинаю объяснять я, немедленно оживляясь. – Ну не могу я лица по заказу делать. Чё хочешь могу, а лица не могу. То есть вот если…
Трепеща (стройматериал ожил), фотограф кидается к фотоаппарату, судорожно щелкает им, щелкает-щелкает-щелкает и… И оседает на стул. Нелирический кирпич превращается в нелирический кирпич говорящий.
Что уж говорить про бюрократические снимки. Давеча пошли мы всем семейством фотографироваться на загран. Мушш, я и Фасолий.
Первым сюпруг запечатлился. Нутам сразу ясность наступила – и насчет того, кто выпил воду, и насчет того, где же мальчик, и даже кого за «Клинским» посылать.
Второй я осчастливилась. Села на стульчик и твержу про себя как мантру: «Какая угодно, только не испуганная и не вытаращенная, какая угодно, только не испуганная и не вытаращенная». Сфотографировалась, стала Фасолия усаживать. «На снимок потом посмотрю, – думаю. – Чтобы не расстраиваться».
С дитем, естественно, закавыка вышла. Сел и сразу сжался: страшно ему, место незнакомое, мужик какой-то на горизонте маячит, сикалата не дают и все такое.
– Мальчик, держи голову, – просит фотограф. – А то ничего не получится.
Мальчик со слезой начинает обхватывать голову двумя руками.
– Мальчик, неправильно! Ты подбородок держи, – напрягается фотограф.
Мальчик, вздохнув, подпирает ручонкой подбородок.
Минут пять с ним мучились, в руках «подержали» все на свете, в итоге зафотографировали как-то. Расплатились. Получили два конвертика со снимками.
– Заходите к нам еще, – склабится фотограф. Открываю конвертик, заглядываю и улыбаюсь:
– В следующий раз только на мрамор.
Не, я, конечно, не сомневаюсь, что за границу нас пустят – пусть тока попробуют не пустить. И может быть, даже счастливого пути пожелают… Но если я увижу эти фото на каком-нибудь сайте с подписью «Разыскивается донор для пересадки головного мозга», я не удивлюсь.
ПРО СОБЛАЗНЫ
Всю жизнь завидовала людям, которые умеют учиться на чужих ошибках. Бывают, знаете ли, такие экземпляры, которые семь раз отмерят, посмотрят в справочнике, сверятся со звездами и… передумают.
Лично мне для того, чтобы понять, что гвозди несъедобны, нужно сожрать пару ящиков, да и то останусь в сомнениях – а вдруг неправильно приготовила?
Наклонности естествоиспытателя появились у меня еще в пять лет. Именно тогда я придумала, что можно спрыгнуть с двухметрового сарая на сетку от детской кровати и «взлететь, как акробат». Конечно же, «этюд акробата» не удался. Зато получился прекрасный «полет куля» с последующим уходом в почву. Ненависть к цирку жива по сей день.
В семь я решила «подровнять» ресницы, «чтобы лучше росли». В результате несколько месяцев просидела за партой одна: никто не захотел соседствовать с ребенком-уродом.
В восемь догадалась развести сухой спирт и вылакать его, чтобы «быть веселой, как дядя Леша». Веселье закончилось через пару часов, когда был заблеван не только сортир, но и кухонная раковина.
В районе девяти мне показалось, что если хорошенько разжевать смазку для лыж, можно будет здорово сэкономить на «Орбитах». Мама почувствовала неладное лишь к концу третьей плитки – «до – 10 по Цельсию». Конечно же, выдрала. Как, впрочем, и во всех предыдущих случаях.
Но весь этот опыт – сущие пустяки по сравнению с экспериментами переходного возраста.
Насколько я помню, переходный возраст – это довольно противоречивое времечко. Ну скажите, когда еще можно печься о судьбах человечества, одновременно подсчитывая количество прыщей на жопе? Пожалуй, только с тринадцати до шестнадцати или после шестидесяти.
Про пенсионеров не будем, с ними и так все понятно.
А вот школьникам тяжело. С одной стороны, завуч и вступительные, с другой – все остальное, включая групповой секс после выпускного. Это вам не хухры-мухры.
Соблазны были в таком количестве, что поначалу я даже растерялась, не зная с чего начать. То ли попробовать курить, то ли вдариться в пьянство, то ли наконец-то позволить Сидорову расстегнуть второй крючок на лифчике… Никаких особенных напутствий от родственников у меня не было – все как у всех. Мама объясняла, что алкоголики заканчивают в тюрьме, папа рассказывал, что от табака бывает рак легких, а бабушка клялась, что никогда в жизни не будет нянчить моих детей, которые непременно приключатся от приходов позже 21.00. Пожалуй что бабушка была самой доходчивой: с идиомой «Б… не место в нашем доме» спорить было бесполезно, поэтому на детей я решилась ближе к двадцати годам. А вот все остальное было опробовано и кое-что даже прижилось. К пятнадцати годам я курила, «как девочка», употребляла, «как мальчик», и ругалась матом, как обходчик железнодорожных путей. Единственной неосвоенной высотой остались наркотики. Нет, конечно же, траву я пробовала. Все как полагается: в обстановке жуткой секретности мы пускали по кругу косяк с Matricaria recutita вперемешку с дедушкиными усами и делали вид, что всех дико прет.
Но душа просила большего.
И, как это обычно и бывает, ей не отказали.
Паркопан приехал на дачу вместе со Стасиком и страшно озадачил местное население. С одной стороны, вокруг были исключительно люди опытные и жизнью тертые. А с другой – гораздо проще рассказать о том, как ты ловко «ширяешься» в перерывах между спасением мира и алгеброй, нежели действительно что-то употребить.
– Во-первых, нет зависимости. Скока хочешь жри – все равно не привыкнешь, – рекламировал товар Стасик. – А во-вторых, очень прикольные глюки, прямо как в кино.
– Фильмы бывают разные, – некстати заметила я.
– Просто нужно думать о том, что тебе нравится. Тогда тебе это и приглючится.
Прения продолжались пять дней, а на шестой было решено, что таблетки нужно пробовать.
– Сначала съедим сами, а завтра пусть бабы едят, – отдавал распоряжения Стае. – А то если чего случится, они нас запалят – мало не покажется. И вообще – на них только продукт переводить.
С видом первопроходцев-камикадзе мальчики сгрудились вокруг скамьи и разломили упаковку. «Бабы» стояли рядом и перетаптывались с места на место, ожидая эффектов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50