– Ты же понимаешь, Настенька, кредит – это долг, – сообщил он супруге в машине. – А долги надо отдавать.
– Не такой уж и большой, – весело отмахнулась Настасья Петровна. – А потом, любой долг – это временно.
– Нам придется основательно сократить расходы, а кое от чего вообще отказаться.
Алексей Петрович поднял указательный палец и ткнул им куда-то в сторону Большой Медведицы.
«Ах, как жаль, что над тобой не летит какая-нибудь птица с полным желудком», – подумала Настасья Петровна, а вслух сказала:
– Поехали быстрее, милый, у меня, кажется, болит голова.
Несколько дней спустя гарнитур въехал в гостиную. Беда въехала вместе с ним еще до того, как младенец Никифор успел пролить клей на полировку.
В воскресенье, после просмотра сто сороковой серии про бандитов и их верных подруг, Настасья Петровна обнаружила, что в холодильнике закончились продукты.
Как и всякая запасливая хозяйка, она вздохнула и пошла к Алексею Петровичу с просьбой отвезти ее в ближайший продмаг.
К величайшему изумлению хранительницы очага, машина остановилась не у крупного магазина, а у третьесортной колбасной для старух.
– У нас ведь долг, – важно сообщил Алексей Петрович. – Так уж изволь.
Настасья Петровна вздохнула и взялась за тележку.
«Ничего, – подумала она. – В конце концов можно освоиться где угодно, лишь бы было мясо».
Хмуря брови, Настасья шла вдоль длинных рядов с бытовой химией к лотку с колбасой. Взяв триста граммов «Докторской» и какую-то сырокопченую нарезку, она уже было отправилась к конфетам, как вдруг, точно ошалевший от дождей мухомор, весь красный и взволнованный, появился перед ней Алексей Петрович.
– Настенька, а ты уверена в этой колбаске? Не дороговата ли? – Он с самым пристальным вниманием взял батон и начал вглядываться в этикетку.
Едва только Настенька открыла рот, чтобы сообщить о том, что в этой колбасе она уверена гораздо больше, чем в наличии мозгов у Алексея Петровича, как он немедленно добавил:
– У нас ведь долг, помнишь?
Справедливости ради замечу, что про долг Настенька помнила прекрасно, а также помнила о том, что размер долга не таков, чтобы отказывать себе в колбасной продукции. Однако она была женщина мудрая и промолчала.
Следующая реприза случилась у лотка с глазированными сырками.
– Куда тебе столько сырков? Это прямо какое-то невероятное количество.
При слове «невероятное» Алексей Петрович так выпучил глаза, что Настеньке показалось, будто они вот-вот выскочат и покатятся по кафельному полу.
– Я их ем, – гордо сказала она. – А на твою долю могу и не брать.
– И не бери, – радостно согласился Алексей Петрович. – А на свою возьми в два раза меньше.
– Но ведь сырок стоит всего четыре восемьдесят, – прошептала незнакомая с сырковой экономией Настенька.
– Долги складываются из мелочей, – опять поднял палец Алексей Петрович. – Ты уже большая девочка, должна знать.
«Чтоб тебе за шиворот киска нагадила», – нелитературно подумала Настенька и отправилась дальше.
Через полчаса она узнала, что телятинка – это лишнее, морковки продаются поштучно, а ирис «Золотой ключик» – непростительная роскошь для буржуев.
Скандал вышел только в бытовой химии, где по неосмотрительности Настенька цапнула соль для ванн по цене в семьдесят рублей.
– А это что такое? – спросил Алексей Петрович с таким видом, как будто у Настеньки в руках был брикетированный птичий помет.
– Соль для ванн. Намного дешевле, чем везде. Шипучая.
– Ты что, совсем не понимаешь, что мы должны деньги? – взревел Алексей Петрович. – Почему я один экономлю?
– А я ее тебе покупаю, – невозмутимо заявила Настасья Петровна. – Таблетки четыре съешь. А то для клинической картины как раз не хватает пены изо рта.
Из магазина супруги вернулись дерганые и молчаливые. В авоське болтались несколько пачек замороженных котлет и маленький чупа-чупс для младенца Никифора.
Последующие месяцы жизнь продолжалась по одной и той же схеме.
Каждое утро Алексей Петрович оглашал сумму долга, тяжело вздыхал и под конец настолько вошел в роль ожившей укоризны, что даже начал менять тембр голоса. За каждым углом Настасье Петровне слышалось визгливое «Положи, мы экономим», в то время как из комнаты томно вздыхал гарнитур.
– Можно было предположить что угодно, но ведь никогда не догадаешься, что он найдет смысл жизни в отдаче долгов, – жаловалась Настя подругам, в то время как Алексей Петрович подсчитывал количество картофелин в ящике с овощами.
– Может быть, стоит показать его докторам? – ахали подруги, втайне злорадствуя над Настиной бедой.
А кредиту не было конца и края, и когда через некоторое время начало казаться, что сумма увеличивается пропорционально времени, Настасья Петровна пошла на крайность.
Вошедшие в квартиру носильщики были крайне изумлены цветом лица хозяина.
– Что это? – Руки Алексея Петровича тряслись мелкой дрожью, а на верхней губе выступил пот.
– Это наш новый платяной шкаф. – Настасья Петровна улыбнулась, и от ее улыбки Алексею Петровичу стало гадко.
– Но у нас же совсем нет денег, – проблеял он.
– Теперь их действительно нет, – еще гаже улыбнулась Настасья Петровна.
– Кк...кккак же? – только и смог спросить супруг.
А вот так! – Настасья Петровна протянула ему платок. – Ты же экономный, наверняка что-нибудь придумаешь. Да, а носками по паркету не цокай. Новые будут не скоро.
– За что? – издал предсмертный хрип супруг.
– За сырки, – было ему ответом.
Алексей Петрович отправился прямо на небеса, и лазурные райские голуби еще долго гадили ему на плешь.
Так ценой собственной жизни Алексей Петрович понял, что расплачиваться приходится не только по кредитам, но и за бытовое рвение. А еще он понял, что женщин нервировать нельзя. Потому что на каждое «А ты хорошо подумала?» у нас непременно найдется свой бюстик Бисмарка. А Бисмарки – они, как известно, в цене не падают.
Впрочем, это уже отдельная история.
ДЕНЬ МАЛЕНЬКОГО ЧЕЛОВЕКА
У маленького человека день маленький. Случится горе – пиши пропало, и на закате края нет.
Утром ушел оболганный до невозможности. Шапка – будто солдатская, а только на ней кисточка и резинка под подбородок. Штаны «совсем как у летчика», но почему-то красные и с полоской. Ботинки? Ботинки – чистый милиционер… Но где вы видели милиционера с оранжевыми шнурками?
Несправедливость, пусть и зажеванная варежкой, все равно несправедливость, но кто же это поймет? Кот? Кот не поймет. У него тоже несправедливость: во-первых, нет одеялка, во-вторых, на кухню не пускают, а в-третьих, когда наливают пить, то всегда без трубочки.
Положил трубочку и пошел: ну пусть хоть кому-то.
Улица мокрая, веселая и со светофором. И было бы совсем хорошо, если бы не шапка и машины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50