Как поздней осени порою
Бывают дни, бывает час…

…Гул самолета ворвался в палату. Думчев о чем-то спросил. О чем? Я не расслышал.
Булай громко и ясно объяснила:
— Это прилетел самолет из Москвы!
— Как из Москвы? Не верю! Такое расстояние… — проговорил Думчев.
— Расстояние? Какое же это расстояние для самолета? До Москвы всего…
— …до Москвы больше тысячи, тысячи верст!.. А я… я-то хотел, чтобы стрекозы и мухи научили…
Эти слова он выговаривал со злой насмешкой, с горькой иронией над самим собой, за которой человек иногда скрывает большое несчастье.
Мы все вышли в сад. Я посидел на скамейке. Короткие тени деревьев спокойно тянулись одна к другой. Там и здесь мелькали халаты больных.
Потом вернулся в палату. Где-то в коридорах больницы разговаривали. Мне почудился чей-то знакомый голос. Вот все умолкло. А теперь голоса совсем близко.
Дверь палаты распахнулась. На пороге стоял физик Калганов. За ним вошел его ассистент с небольшим чемоданом в руке.
— Здравствуйте, Сергей Сергеевич! — сказал Калганов и кивнул нам головой.
Он широко и размашисто придвинул стул и уселся возле кровати Думчева.
— Кто вы такой? — спросил Думчев.
— Физик Дмитрий Калганов.
— Не помню. Не знаю… Калганов?
— А я подарок вам привез из Москвы!
— Какой подарок?
— Ого! Любопытный какой! А вот возьму и вовсе уйду! — захохотал Калганов. — И не узнаете, какой у меня подарок для вас!
— А я стану у дверей и не пущу! — уже засмеялся в ответ Думчев.
Калганов открыл чемодан.
Он клал перед больным на столик, на стул и даже на край кровати какие-то очень легкие пакеты, завернутые в черную бумагу.
— Что же это такое?! — воскликнул Думчев.
— Облицовка! Будущая облицовка домов!
— Не понимаю! О чем вы толкуете?
— Знаете ли вы, Сергей Сергеевич, что в эти черной упаковке? Здесь пластинка точно такой же толщины, как толщина чешуйки бабочки.
— Вздор! Чешуйка бабочки так тонка, что простым глазом и не увидишь, а взять в руки совсем нельзя!
— Правильно, правильно! Вот потому мы в лаборатории покрывали нашим сверхпрочным прозрачным составом зеркальную поверхность этих брусков.
— Как же так? — оживился Думчев.
— Смотрите же! Вот здесь цифры — обозначения длины световой волны и толщины слоя, покрывающего бруски. И на каждом буква «Д» — Думчев. Вашим именем мы называем этот облицовочный материал.
— Вы смеетесь! Это насмешка, шутка? Думчев опоздал! Так не смейтесь же над ним, над этим Думчевым! — громко сказал Сергей Сергеевич. И резко повернулся к стене.
— Ах, так?! — тепло и просто рассмеялся физик. — Посмотрите же…
Он стал разворачивать образцы.
Загорались, потухали и вновь загорались цветные лучи. Думчев всматривался. И вдруг он точно что-то вспомнил: он стал перебирать и прилаживать образцы один к другому. Краски резкие, неожиданные, краски неспокойные, без всякой гармонии метались по палате.
Я посмотрел на Калганова. Ласково и терпеливо он помогал Думчеву. Ассистент разворачивал образцы и называл вслух какие-то цифры.
Калганов прислушивался и в то же время вглядывался в игру красок, следя за движениями рук Думчева.
— Так! Так! — радостно говорил Калганов. — А теперь не так. Посмотрите!
Очень осторожно, спокойно, тихо и бережно помогал он Думчеву, так трогательно, как помогают ребенку.
Где-то хлопнула дверь, и мне показалось, что в палате стало еще тише. Солнечные пятна медленно двигались по стене. Иногда эти пятна на стене встречались и перекрещивались с новыми, неожиданными красками.
Потом снова в тишине послышались тихие голоса физика и его ассистента. Они очень тихо переговаривались:
— Микроны… цифра… минус… степень… волны… толщина…
А когда они смолкли, тишина стала еще напряженнее.
В траве под окном сильнее застрекотали кузнечики и ящерица подставила свою желто-бурую, всю в черных пятнышках спинку лучу солнца, скользнула, исчезла в траве.
Вдруг легкий ветерок шелохнул занавеску. И по комнате прошел мягкий, влажный, чуть-чуть сырой запах травы. Он скользнул по нашим лицам. И в эту минуту сломалась тишина.
Думчев внезапно приподнялся. Он радостно и светло улыбнулся и посмотрел на нас.
— Вот! Вот! — крикнул он радостно. — Смотрите! Смотрите же!
Перед нами горели и переливались краски в том самом сочетании, как там, в Стране Дремучих Трав.
С помощью Калганова Думчев составил из привезенных образцов то причудливое, живое сочетание красок, что горело на его заборе из хрупкого материала — из крыльев бабочек.
— Вот, вот!.. — повторял Думчев, и глаза его светло и смело глядели на нас.
Физик долго присматривался, что-то подсчитывал и стал диктовать цифры ассистенту. При этом он сказал:
— Закрепите… закрепите… это сочетание, этот узор… Перед нами лились яркие краски, они расцветили палату. Цвета переливались, смешивались, и уже нельзя было отделить один от другого. Цвета застенчивые и робкие переходили в сильные, бодрые; цвета грустные появлялись на миг и туг же иссякали, чтобы превратиться в горячие, торжественные, долгие и величавые.
В тишине разливалась световая музыка, звучала величавая и торжественная, светлая и гордая симфония цветов и красок.
КОНЕЦ


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84