Надо сочетать вращательное движение обрабатываемого предмета и поступательное движение инструмента, снимающего стружку. А скарабей делает свой шар круглым и правильным, даже не сдвигая его с места. Он его строит: сидит на верхушке комочка навоза — основы будущего шара. Поворачиваясь во все стороны, он берет челюстями из навоза кусочек за кусочком, накладывает их на основание, наращивает, лепит, уминает, прижимает, выравнивает. Шар готов — он круглый и ровный. Что ж! Пора! В поход на скарабеев!
Думчев пытается меня развлечь
Нет, ничего не вышло из этого похода за второй крупинкой. Ровно ничего! Напрасное путешествие! Гулял ветер по вершинам холмов, качал редкие деревья-травы, все бил нас крупным градом песка. Мы стояли на вершине одного холма. По ту сторону гряды была видна пепельно-серая, лишенная растительности равнина. Пусто, одиноко и мрачно было там. И, совсем как раньше, я подумал: эти холмы и песчаные горы — ведь это только насыпи над норками разных мелких зверьков. Но где же, где же скарабеи?
— Скарабеи лепят свои шары ранней весной, — сказал Думчев, будто угадав мои мысли. — По-видимому, шар с крупинкой укатила какая-то запоздавшая пара жуков. Как же выглядели те скарабеи, которые укатили шар за гряду? Опишите. Может, я их отыщу.
— Они были похожи на черных рыцарей, — сказал я.
— А нельзя ли точнее? Скарабеи ведь разные…
— Точнее? Не могу.
— Если бы скарабеи съели шар с крупинкой… — Думчев прищурился и с легкой улыбкой посмотрел на меня, — то они стали бы, конечно, гигантами, и мы их сразу бы увидели. Но так ведь не случилось. Следовательно, — уже серьезно, без всякой иронии закончил Думчев, — следовательно, остается предположить, что эти скарабеи, отложив в шар яйцо, закопали его в землю, как они и делают обычно.
— Напрасное путешествие… — сказал я с горечью. Мы стали спускаться с холма. Ветер дул нам в спину.
Деревья невесело шумели вслед. Нехорошо было у меня на душе. Я то и дело смотрел на свою тень: она так устало и покорно согнулась и плелась вместе со мной!
Всякий раз, когда нам предстоял трудный перевал, Думчев брал меня за руку и осторожно помогал взбираться.
— Я приглашаю вас ко мне на обед! — сказал Думчев. — Вы уже побывали случайно в одном моем доме. Теперь прошу посетить другой дом, летний.
Через минуту он заговорил сам с собой:
— Слушай! Надо гостя повеселить, развлечь. Правда, дом, куда я приведу своего гостя, сделан неважно. Я мог бы лучше построить и украсить его. А если поставить у дома по краям ворот в угрожающей позе двух тарантулов, гость, пожалуй, испугался бы. А сделать это совсем нетрудно: взять и туго набить два чучела тарантулов. Дорожку во дворе следовало бы выложить надкрыльями божьей коровки, как в старом доме. Материал надежный и крепкий. И цвет подходящий: красный и желтый… — Думчев повернулся ко мне: — Вот музыкой во время обеда я еще развлечь не смогу — музыкантов не собрал.
— Какая музыка?
— Ведь у меня будет оркестр. Вдоль по кругу я уже разместил домики-стойла. Каждое стойло закрыто плотно пригнанной дверью, но она легко отворяется. В центре двора к моему пульту сходятся шелковые тросы, привязанные к каждой двери. Стоя у пульта, я могу открывать двери то во всю ширину, то оставляя маленькую щель; могу также открывать попеременно то одну, то другую дверь, то сразу все. А в стойлах — оркестранты. Вот, например, кузнечик. Превосходный смычок у неге: зубчатая полоса, по форме — точно изогнутое веретено, изрезанное наискось двадцатью четырьмя треугольными зазубринами. Вот так инструмент! Кузнечик — левша!
— Почему левша?
— Он несет свой смычок на левой стороне надкрылья. Резонатор — натянутая кожица. Он вибрирует при сотрясении всей рамки.
— Позвольте! Позвольте! — вскричал я. — Тут всё вместе: и смычок и гусли.
— Да, стоило бы присмотреться музыкантам и скрипичным мастерам. Состав оркестра, к сожалению, не весь подобран. Но зато я удивлю и обрадую гостя кое-чем другим. Сразу с жары я введу его в комнату «фонтанов». Да!.. Скажите, пожалуйста, — обратился он ко мне, — вас разве не удивляет, что, в сущности, водопроводы наши строятся так же, как строились и в древнем Риме?
Я начал было разъяснять систему подачи воды под напором в многоэтажные дома, но Думчев рассмеялся:
— Недалеко мы ушли от опытов древних! Даже не додумались до того, что вода может сама подниматься вверх.
— Сама подниматься вверх? — переспросил я. Думчев снисходительно усмехнулся:
— Вы же знаете, что в любом растении вода, поступающая из почвы, поднимается вверх. Это не только потому, что растение втягивает в себя воду по стеблю. Вода от корней идет сама по стеблю. Чего проще! Я взял стебель растения. Он, конечно, состоит из системы тончайших полых трубочек-волосков. Я установил этот стебель в пруду, вырытом у моего дома. Конец стебля достигает окна второго этажа. Вода поднимается вверх и останавливается.
— Понимаю, Сергей Сергеевич, вода поднимается вверх по законам капиллярности.
— Да, да, законы природы! — сказал Думчев. — Наблюдайте природу — и не станете вы тратить столько сил, труда и беспокойства, чтобы гнать воду в верхние этажи.
Тут Думчев просто оговорился. Он перепутал в эту минуту все масштабы: и рост нормального человека, и потребность в воде.
Мне надо было тут же возразить Думчеву, что вода в капиллярах, конечно, может подниматься вверх лишь на ничтожную высоту. Капиллярной воды не хватит человеку даже на одну ложечку чаю.
Но я не сказал об этом Думчеву. Ни единым словом не упомянул о том, что за долгие годы жизни в Стране Дремучих Трав у него вполне естественно выработались иные представления о расстояниях и объемах — совсем не те представления, что у всех людей. И не следует ему с такой категоричностью переносить свои понятия на тот мир, в котором живут люди.
Рассказав о своем водопроводе, Думчев перешел к тому, как освещается его дом. Это свет без огня, без горения. Источники этого света в изобилии имелись в Стране Дремучих Трав: светящиеся насекомые, бактерии, гнилушки.
Здесь, в Стране Дремучих Трав, не веришь даже тому, что сам видишь. Все кругом так удивительно, что кажется недостоверным. В самом деле, какой дом у Думчева? Я себе даже и представить не могу. Но слова Думчева о необычном освещении были убедительны. Ведь я уже побывал в одном из его домов. Эти размышления вызвали в памяти другую картину. Я увидел себя в нашем театре. Мы слушаем доклад о новых источниках света, о применении их при оформлении спектакля.
Помню, как докладчик сказал, что светляки навели ученых на мысль использовать «холодный свет». Подсчитано, что у лампочки накаливания только три процента энергии расходуется на излучение света, а остальное уходит в воздух в виде тепла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Думчев пытается меня развлечь
Нет, ничего не вышло из этого похода за второй крупинкой. Ровно ничего! Напрасное путешествие! Гулял ветер по вершинам холмов, качал редкие деревья-травы, все бил нас крупным градом песка. Мы стояли на вершине одного холма. По ту сторону гряды была видна пепельно-серая, лишенная растительности равнина. Пусто, одиноко и мрачно было там. И, совсем как раньше, я подумал: эти холмы и песчаные горы — ведь это только насыпи над норками разных мелких зверьков. Но где же, где же скарабеи?
— Скарабеи лепят свои шары ранней весной, — сказал Думчев, будто угадав мои мысли. — По-видимому, шар с крупинкой укатила какая-то запоздавшая пара жуков. Как же выглядели те скарабеи, которые укатили шар за гряду? Опишите. Может, я их отыщу.
— Они были похожи на черных рыцарей, — сказал я.
— А нельзя ли точнее? Скарабеи ведь разные…
— Точнее? Не могу.
— Если бы скарабеи съели шар с крупинкой… — Думчев прищурился и с легкой улыбкой посмотрел на меня, — то они стали бы, конечно, гигантами, и мы их сразу бы увидели. Но так ведь не случилось. Следовательно, — уже серьезно, без всякой иронии закончил Думчев, — следовательно, остается предположить, что эти скарабеи, отложив в шар яйцо, закопали его в землю, как они и делают обычно.
— Напрасное путешествие… — сказал я с горечью. Мы стали спускаться с холма. Ветер дул нам в спину.
Деревья невесело шумели вслед. Нехорошо было у меня на душе. Я то и дело смотрел на свою тень: она так устало и покорно согнулась и плелась вместе со мной!
Всякий раз, когда нам предстоял трудный перевал, Думчев брал меня за руку и осторожно помогал взбираться.
— Я приглашаю вас ко мне на обед! — сказал Думчев. — Вы уже побывали случайно в одном моем доме. Теперь прошу посетить другой дом, летний.
Через минуту он заговорил сам с собой:
— Слушай! Надо гостя повеселить, развлечь. Правда, дом, куда я приведу своего гостя, сделан неважно. Я мог бы лучше построить и украсить его. А если поставить у дома по краям ворот в угрожающей позе двух тарантулов, гость, пожалуй, испугался бы. А сделать это совсем нетрудно: взять и туго набить два чучела тарантулов. Дорожку во дворе следовало бы выложить надкрыльями божьей коровки, как в старом доме. Материал надежный и крепкий. И цвет подходящий: красный и желтый… — Думчев повернулся ко мне: — Вот музыкой во время обеда я еще развлечь не смогу — музыкантов не собрал.
— Какая музыка?
— Ведь у меня будет оркестр. Вдоль по кругу я уже разместил домики-стойла. Каждое стойло закрыто плотно пригнанной дверью, но она легко отворяется. В центре двора к моему пульту сходятся шелковые тросы, привязанные к каждой двери. Стоя у пульта, я могу открывать двери то во всю ширину, то оставляя маленькую щель; могу также открывать попеременно то одну, то другую дверь, то сразу все. А в стойлах — оркестранты. Вот, например, кузнечик. Превосходный смычок у неге: зубчатая полоса, по форме — точно изогнутое веретено, изрезанное наискось двадцатью четырьмя треугольными зазубринами. Вот так инструмент! Кузнечик — левша!
— Почему левша?
— Он несет свой смычок на левой стороне надкрылья. Резонатор — натянутая кожица. Он вибрирует при сотрясении всей рамки.
— Позвольте! Позвольте! — вскричал я. — Тут всё вместе: и смычок и гусли.
— Да, стоило бы присмотреться музыкантам и скрипичным мастерам. Состав оркестра, к сожалению, не весь подобран. Но зато я удивлю и обрадую гостя кое-чем другим. Сразу с жары я введу его в комнату «фонтанов». Да!.. Скажите, пожалуйста, — обратился он ко мне, — вас разве не удивляет, что, в сущности, водопроводы наши строятся так же, как строились и в древнем Риме?
Я начал было разъяснять систему подачи воды под напором в многоэтажные дома, но Думчев рассмеялся:
— Недалеко мы ушли от опытов древних! Даже не додумались до того, что вода может сама подниматься вверх.
— Сама подниматься вверх? — переспросил я. Думчев снисходительно усмехнулся:
— Вы же знаете, что в любом растении вода, поступающая из почвы, поднимается вверх. Это не только потому, что растение втягивает в себя воду по стеблю. Вода от корней идет сама по стеблю. Чего проще! Я взял стебель растения. Он, конечно, состоит из системы тончайших полых трубочек-волосков. Я установил этот стебель в пруду, вырытом у моего дома. Конец стебля достигает окна второго этажа. Вода поднимается вверх и останавливается.
— Понимаю, Сергей Сергеевич, вода поднимается вверх по законам капиллярности.
— Да, да, законы природы! — сказал Думчев. — Наблюдайте природу — и не станете вы тратить столько сил, труда и беспокойства, чтобы гнать воду в верхние этажи.
Тут Думчев просто оговорился. Он перепутал в эту минуту все масштабы: и рост нормального человека, и потребность в воде.
Мне надо было тут же возразить Думчеву, что вода в капиллярах, конечно, может подниматься вверх лишь на ничтожную высоту. Капиллярной воды не хватит человеку даже на одну ложечку чаю.
Но я не сказал об этом Думчеву. Ни единым словом не упомянул о том, что за долгие годы жизни в Стране Дремучих Трав у него вполне естественно выработались иные представления о расстояниях и объемах — совсем не те представления, что у всех людей. И не следует ему с такой категоричностью переносить свои понятия на тот мир, в котором живут люди.
Рассказав о своем водопроводе, Думчев перешел к тому, как освещается его дом. Это свет без огня, без горения. Источники этого света в изобилии имелись в Стране Дремучих Трав: светящиеся насекомые, бактерии, гнилушки.
Здесь, в Стране Дремучих Трав, не веришь даже тому, что сам видишь. Все кругом так удивительно, что кажется недостоверным. В самом деле, какой дом у Думчева? Я себе даже и представить не могу. Но слова Думчева о необычном освещении были убедительны. Ведь я уже побывал в одном из его домов. Эти размышления вызвали в памяти другую картину. Я увидел себя в нашем театре. Мы слушаем доклад о новых источниках света, о применении их при оформлении спектакля.
Помню, как докладчик сказал, что светляки навели ученых на мысль использовать «холодный свет». Подсчитано, что у лампочки накаливания только три процента энергии расходуется на излучение света, а остальное уходит в воздух в виде тепла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84