Она сняла со столика стоявший возле Чили телефонный аппарат, небрежно, раз-другой провела по столику метелкой и поставила аппарат на место.
– Вам незачем переезжать, – сказала Линда, – если вы это из-за мальчиков затеяли.
– Где же мне спать, здесь?
Он ткнул пальцем в зачехленный диванчик, на котором сидел.
Два пухлых кресла в комнате были обиты той же цветастой выцветшей материей. Остальные стулья были плетеные, как на южном курорте, на стеклах висело несколько киноафиш.
Теперь Линда, переместившись к книжным полкам, обмахивала своим пучком перьев ряды видеофильмов и си-ди-дисков, перемежавшихся фотографиями в рамочках и книжками в бумажных обложках.
– Как вам идея ночевать со мной в спальне, а ребята пусть разместятся в другой комнате? Нравится – не нравится или влюбленность тут ни при чем: для того чтобы спать с кем-то, достаточно просто устать. Ведь в разъездах и путешествиях как? Не знаешь, с кем придется ночевать.
– И у вас ни разу романа не было?
– Это вы про Дейла и Торопыгу? Они не мой тип. Вы же их видели.
На видео, которое она показала ему накануне, отснятом год назад в доме у Линды, они все трое, Линда, Дейл и Торопыга, дурачились, подражая различным популярным исполнителям, таким, как Хенсон и «Стоунз». Линда имитировала Аланис Морисетт – запись хоть и доморощенная, но артисты вполне профессиональные и работают с огоньком.
Она объявила:
– Однако они меня защищают.
– Когда вы в одежде, – сказал Чили, – чего вас защищать?
Подняв над головой свою метелку, она взглянула на него через плечо в картинной позе.
– Да, юбочка коротюсенькая, вот как эта рубашка, и трусики в придачу.
Развернувшись, она задрала рубашку так, что Чили разглядел беленькие трусики. Он сказал:
– Что это вы делаете, Линда?
Сказал и почувствовал себя очень старым, словно то был вовсе и не он.
– Ставлю для вас другой си-ди-диск с приятной музыкой.
– Вы отлично понимаете, о чем я говорю.
– Думаете, я пытаюсь вас соблазнить?
– Я о том и спрашиваю.
– Потому вы такой скованный? Неужели из-за возраста? Господи, да вы старше-то меня лет на десять, не больше!
И Линда принялась покачивать головой в такт четкому барабанному ритму, потом вступила гитара и чистый девичий голос запел нечто лирическое о днях, полных лени, когда так хочется встать на колени.
– Я ведь вас совсем не знаю, – сказал Чили. – Не знаю даже вашей настоящей фамилии.
Чистый голос, теперь окрепнув, пел о храме ливневых дождей, о жрицах огня, и Линда убавила звук.
– Фамилия моя Лингеман. Представляете такое на афишах: «Одесса» при участии Линды Лингеман». «Солирует звезда эстрады Лингеман…»? Бред, да и только.
Теперь Чили едва слышал музыку – девичий голос вместе с хором пел «В храме ливневых дождей», и в мелодии было что-то от духовных песнопений, а Линда в это время говорила:
– Отец мой думает, что я взяла псевдоним в честь его любимой кобылы Мун. Как бы не так! Знаете, откуда все пошло? Мы выступали в клубе в Майами, «Черчилль» – так назывался клуб – порядочная помойка, и публика там собиралась только по случаю, послушать кого-нибудь, вроде Дейла. Клуб этот – в Маленьком Гаити, а район этот – небезопасный.
Тихая музыка на заднем плане теперь набирала темп, девушка начала другую песню: «Шагнула за ограду, пролезла за забор…» Далее следовало что-то неразборчивое, а потом вдруг: «Что нас не остановит ни молот, ни топор». В голосе, в тембре он уловил теперь что-то знакомое.
– Однажды, – говорила Линда, – после нашего выступления ко мне подошла женщина, не такая уж молоденькая, но вполне ничего себе. Ей захотелось сказать мне, как понравился ей мой голос и что между нами есть сходство: ее тоже зовут Линда, она бывшая профессиональная певица, выступала раньше в казино, в Атланте-Сити, в Пуэрто-Рико. Я спросила, пела ли она под своей настоящей фамилией. Да, ответила она, Линда Мун. И как только я это услышала, я поняла, что именно эту фамилию мне и надо. Я призналась ей, что мне понравилось, как это звучит: Линда Мун, а она сказала: «Можете взять ее. Я ею больше не пользуюсь. Я теперь домохозяйка, и у меня четверо детей, и все мальчики. Зовусь я Линда Мора, и муж мой Винсент работает в полиции Майами». Я от души поблагодарила ее и с тех пор стала называться Линда Мун. – Она помолчала. – У меня есть две замужние сестры в Мидленде. Отец занимается разведением лошадей, а мама работает в банке… Что еще вам хотелось бы узнать?
В наступившей тишине слышнее стал четкий ритм и чистый девичий голос, певший:
Казалось бы, еще вчера
Мы Шеннона слушали до утра…
Чили заговорил не сразу. Он возвел глаза к потолку, словно прикидывая что-то, и только потом спросил:
– Это «Одесса», и поете вы?
Линда повернулась, чтобы усилить звук, а потом, вновь став к нему лицом, принялась пританцовывать в такт музыке и петь вместе с си-ди-диском:
Она пошла в компанию,
И трахали ее,
А после отшвырнули,
Как драное белье.
Девочка пропала, увы и ах,
Слоняется по улицам
С краской на щеках.
Линда снова приглушила музыку и сказала:
– Это «Мой маленький беглец». Вчера вечером я вам проиграла весь диск, начиная с «Храма ливневых дождей», и дальше все-все, а вы ни слова не сказали.
– Не обратил внимания. Простите.
– Конечно. Вам есть о чем подумать. Но я все удивляюсь: надо же, новый директор не понял даже, что это мой голос.
– Почему же вы мне не сказали?
– Ну, знаете, если вы, черт вас возьми, даже голоса моего на записи распознать не можете…
– В записи он гораздо сильнее. Говорите вы совсем другим голосом.
– Ну вот вы и прослушали «Одессу».
– Здорово. Мне очень понравилось. И знаете, почему? Потому что такую музыку я понимаю. Вчера мне одна песня запомнилась – «Смена караула», так, кажется?
Линда опять запела, легко, без усилия, чистым звонким голосом:
Смена караула,
Барабаны бьют,
Сердце отмечает
Ход минут.
– Это про нас, про «Одессу», – сказала она. – Так мы понимаем музыку и смысл того, что мы делаем. – И она продолжила пение:
Мы проникли в дом ваш,
Мы пришли к вам петь.
Империи вашей
Теперь не уцелеть.
– Серьезная музыка, – сказал Чили. – Но в то же время и забавная. Уносит, как потоком. И это при том, что в звучании есть что-то от кантри.
– Я уже говорила вам, что это рок со звенящей нотой, звонкий рок. Настоящий, без дураков.
– И вы не смогли продать это?
– Нет, мы продали, но фирма попыталась все испортить. Я же говорила. Мы как раз этот си-ди-диск и торговали.
– Кто же выпустил его?
– Мы. Я взяла в долг у папы пятнадцать сотен, и мы платили по тридцать пять баксов в час, чтобы писать его в какой-то кретинской студии, где даже уборной не было. Тираж в тысячу штук мы сумели уложить в двенадцать сотен, в конвертах – никаких тебе футляров, никакого украшательства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
– Вам незачем переезжать, – сказала Линда, – если вы это из-за мальчиков затеяли.
– Где же мне спать, здесь?
Он ткнул пальцем в зачехленный диванчик, на котором сидел.
Два пухлых кресла в комнате были обиты той же цветастой выцветшей материей. Остальные стулья были плетеные, как на южном курорте, на стеклах висело несколько киноафиш.
Теперь Линда, переместившись к книжным полкам, обмахивала своим пучком перьев ряды видеофильмов и си-ди-дисков, перемежавшихся фотографиями в рамочках и книжками в бумажных обложках.
– Как вам идея ночевать со мной в спальне, а ребята пусть разместятся в другой комнате? Нравится – не нравится или влюбленность тут ни при чем: для того чтобы спать с кем-то, достаточно просто устать. Ведь в разъездах и путешествиях как? Не знаешь, с кем придется ночевать.
– И у вас ни разу романа не было?
– Это вы про Дейла и Торопыгу? Они не мой тип. Вы же их видели.
На видео, которое она показала ему накануне, отснятом год назад в доме у Линды, они все трое, Линда, Дейл и Торопыга, дурачились, подражая различным популярным исполнителям, таким, как Хенсон и «Стоунз». Линда имитировала Аланис Морисетт – запись хоть и доморощенная, но артисты вполне профессиональные и работают с огоньком.
Она объявила:
– Однако они меня защищают.
– Когда вы в одежде, – сказал Чили, – чего вас защищать?
Подняв над головой свою метелку, она взглянула на него через плечо в картинной позе.
– Да, юбочка коротюсенькая, вот как эта рубашка, и трусики в придачу.
Развернувшись, она задрала рубашку так, что Чили разглядел беленькие трусики. Он сказал:
– Что это вы делаете, Линда?
Сказал и почувствовал себя очень старым, словно то был вовсе и не он.
– Ставлю для вас другой си-ди-диск с приятной музыкой.
– Вы отлично понимаете, о чем я говорю.
– Думаете, я пытаюсь вас соблазнить?
– Я о том и спрашиваю.
– Потому вы такой скованный? Неужели из-за возраста? Господи, да вы старше-то меня лет на десять, не больше!
И Линда принялась покачивать головой в такт четкому барабанному ритму, потом вступила гитара и чистый девичий голос запел нечто лирическое о днях, полных лени, когда так хочется встать на колени.
– Я ведь вас совсем не знаю, – сказал Чили. – Не знаю даже вашей настоящей фамилии.
Чистый голос, теперь окрепнув, пел о храме ливневых дождей, о жрицах огня, и Линда убавила звук.
– Фамилия моя Лингеман. Представляете такое на афишах: «Одесса» при участии Линды Лингеман». «Солирует звезда эстрады Лингеман…»? Бред, да и только.
Теперь Чили едва слышал музыку – девичий голос вместе с хором пел «В храме ливневых дождей», и в мелодии было что-то от духовных песнопений, а Линда в это время говорила:
– Отец мой думает, что я взяла псевдоним в честь его любимой кобылы Мун. Как бы не так! Знаете, откуда все пошло? Мы выступали в клубе в Майами, «Черчилль» – так назывался клуб – порядочная помойка, и публика там собиралась только по случаю, послушать кого-нибудь, вроде Дейла. Клуб этот – в Маленьком Гаити, а район этот – небезопасный.
Тихая музыка на заднем плане теперь набирала темп, девушка начала другую песню: «Шагнула за ограду, пролезла за забор…» Далее следовало что-то неразборчивое, а потом вдруг: «Что нас не остановит ни молот, ни топор». В голосе, в тембре он уловил теперь что-то знакомое.
– Однажды, – говорила Линда, – после нашего выступления ко мне подошла женщина, не такая уж молоденькая, но вполне ничего себе. Ей захотелось сказать мне, как понравился ей мой голос и что между нами есть сходство: ее тоже зовут Линда, она бывшая профессиональная певица, выступала раньше в казино, в Атланте-Сити, в Пуэрто-Рико. Я спросила, пела ли она под своей настоящей фамилией. Да, ответила она, Линда Мун. И как только я это услышала, я поняла, что именно эту фамилию мне и надо. Я призналась ей, что мне понравилось, как это звучит: Линда Мун, а она сказала: «Можете взять ее. Я ею больше не пользуюсь. Я теперь домохозяйка, и у меня четверо детей, и все мальчики. Зовусь я Линда Мора, и муж мой Винсент работает в полиции Майами». Я от души поблагодарила ее и с тех пор стала называться Линда Мун. – Она помолчала. – У меня есть две замужние сестры в Мидленде. Отец занимается разведением лошадей, а мама работает в банке… Что еще вам хотелось бы узнать?
В наступившей тишине слышнее стал четкий ритм и чистый девичий голос, певший:
Казалось бы, еще вчера
Мы Шеннона слушали до утра…
Чили заговорил не сразу. Он возвел глаза к потолку, словно прикидывая что-то, и только потом спросил:
– Это «Одесса», и поете вы?
Линда повернулась, чтобы усилить звук, а потом, вновь став к нему лицом, принялась пританцовывать в такт музыке и петь вместе с си-ди-диском:
Она пошла в компанию,
И трахали ее,
А после отшвырнули,
Как драное белье.
Девочка пропала, увы и ах,
Слоняется по улицам
С краской на щеках.
Линда снова приглушила музыку и сказала:
– Это «Мой маленький беглец». Вчера вечером я вам проиграла весь диск, начиная с «Храма ливневых дождей», и дальше все-все, а вы ни слова не сказали.
– Не обратил внимания. Простите.
– Конечно. Вам есть о чем подумать. Но я все удивляюсь: надо же, новый директор не понял даже, что это мой голос.
– Почему же вы мне не сказали?
– Ну, знаете, если вы, черт вас возьми, даже голоса моего на записи распознать не можете…
– В записи он гораздо сильнее. Говорите вы совсем другим голосом.
– Ну вот вы и прослушали «Одессу».
– Здорово. Мне очень понравилось. И знаете, почему? Потому что такую музыку я понимаю. Вчера мне одна песня запомнилась – «Смена караула», так, кажется?
Линда опять запела, легко, без усилия, чистым звонким голосом:
Смена караула,
Барабаны бьют,
Сердце отмечает
Ход минут.
– Это про нас, про «Одессу», – сказала она. – Так мы понимаем музыку и смысл того, что мы делаем. – И она продолжила пение:
Мы проникли в дом ваш,
Мы пришли к вам петь.
Империи вашей
Теперь не уцелеть.
– Серьезная музыка, – сказал Чили. – Но в то же время и забавная. Уносит, как потоком. И это при том, что в звучании есть что-то от кантри.
– Я уже говорила вам, что это рок со звенящей нотой, звонкий рок. Настоящий, без дураков.
– И вы не смогли продать это?
– Нет, мы продали, но фирма попыталась все испортить. Я же говорила. Мы как раз этот си-ди-диск и торговали.
– Кто же выпустил его?
– Мы. Я взяла в долг у папы пятнадцать сотен, и мы платили по тридцать пять баксов в час, чтобы писать его в какой-то кретинской студии, где даже уборной не было. Тираж в тысячу штук мы сумели уложить в двенадцать сотен, в конвертах – никаких тебе футляров, никакого украшательства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67