Помнится, смотрительша предсказывала снежную зиму. Мне почему-то хотелось, чтобы снег падал, падал и завалил все вокруг. Пожалуй, и меня схоронил бы под белом покрывалом.
– Я возвращаюсь. Наутро назначено несколько встреч. Нацуэ тяжело вздохнула.
– За картиной кого-нибудь пришлю, – добавила она.
– Положи ее на заднее сиденье. Я сейчас за ней схожу. Не дожидаясь ответа, я поднялся на второй этаж и спустился с портретом нагой Акико.
Он был не столь объемен и вполне помещался на заднем сиденье «мерседеса». Не оборачиваясь, я вернулся в хижину и подбросил в камин свежее поленце.
– Хочешь поскорее расстаться с картиной? – проговорила гостья, выдыхая струйку табачного дыма.
Я не знал, случится ли это с отъездом Нацуэ.
Какое-то время сидел, уставившись в очаг, потом поднялся в мастерскую – лишний раз убедиться, что картина исчезла, и вернулся к огню.
Мастерская опустела.
Позвонили в дверь. Видно, названивали давно, прежде чем я услышал. Мужчина выкрикивал мое имя. За дверями стояли двое полицейских.
– Простите за беспокойство, сэнсэй. Нам по-прежнему неизвестно местонахождение Койти Оситы, но мы знаем, что он вернулся в Нагано.
Детектив средних лет, видимо, взялся выступать от лица обоих. Тот, что помоложе, отмалчивался.
– Опять же прошу прощения за беспокойство. Видите ли, мы обнаружили следы шин – здесь была припаркована машина.
– Нацуэ Косуги приезжала.
– Она приехала, чтобы забрать картину?
Как видно, эти двое наблюдали за хижиной, причем начали задолго до приезда Нацуэ. Наверно, они выследили ее машину.
– В газете писали, что вашу картину выставили в Нью-Йорке на какую-то экспозицию. В статье даже фотография была. Я, знаете ли, в живописи не смыслю, не понять мне таких вещей, сказать по чести.
– Так что, этот парень, Осита, убил Номуру?
– А вы в прессе не читали? Выдан ордер на его арест. На него собрали массу улик.
Я не покупал газет. В хижине хоть и стоял телевизор, да я его ни разу не включал.
– В прошлый раз судья признал его невменяемым – мол, обострение старого заболевания. А теперь все по-другому. Убийца действовал вполне осмысленно, сбежал с места преступления – выходит, отдавал себе отчет в содеянном.
– Вам виднее.
– А госпожа Косуги, случайно, не владелица галереи? У нее, я слышал, какое-то свое предприятие и большие связи.
– Она – мой агент, а что у нее за бизнес, я не знаю.
– Это все?
– Все, что мне известно.
Детектив улыбнулся. Попросил связаться с ним, если появится Осита, нацарапал на клочке бумаги номер своего телефона и ушел.
Оставшись в одиночестве, я поднялся в мастерскую.
Натянул на подрамник чистый холст. Я решил, что бы сейчас ни пришло в голову, не рисовать. Ни к чему хвататься за кисть и все подряд переносить на полотно.
Около трех я решил снова наведаться в город за покупками.
Я как раз заруливал на парковку у супермаркета, когда заметил знакомый микроавтобус того же цвета, как у Оситы. Собственно, зимой вокруг было много подобных автомобилей.
Набрав полную корзину провианта, я занял очередь в кассу. Народу была тьма-тьмущая.
Прямо передо мной стоял Осита. Я чуть было не окликнул его. Оказалось, это совсем другой человек, тоже одетый как лыжник.
Расплатившись в кассе, я рассовал покупки по пакетам и, подхватив их в две руки, потащил к машине.
Сразу поехал к Акико. По дороге я не заметил слежки. Впервые мне подумалось, что за мной могут следить.
– А ты обязательный, надо отдать тебе должное. Я уж думала, начнешь какую-нибудь картину да и забудешь об уговоре.
– Мне не в тягость.
– Все равно не забыл.
– Как я мог?
Акико пожала плечами.
Разложив покупки в холодильник, я взглянул на наброски, которые лежали на столе.
Она сделала несколько зарисовок моего лица. Наброски были простые – линии на бумаге. Черты лица не выражены, не слишком проработаны, но я легко себя узнал: вне всяких сомнений, это был я.
– Неплохо.
– Кажется, я что-то поняла. Как-то внезапно, будто озарение пришло.
– Это не проблема.
Я сунул в губы сигарету и стал шарить по карманам в поисках зажигалки. Так и не смог найти.
3
Три дня пробежек, и я снова в форме.
По пути я замечал массу всего интересного. Бег перестал причинять боль, и я ясно осознал, что со мной стряслось. Еще я стал замечать малейшие изменения в раскинувшейся вокруг белоснежной глади в зависимости от вида и состояния нового снега и снега, опавшего накануне с веток. Такие вещи отпечатывались в рассудке как-то сами собой, не приходилось обращать на них внимание.
Ко мне вернулась наблюдательность, но опустошение, завладевшее сердцем, не отпускало. Холст в мастерской оставался по-прежнему белым, и мне казалось, что это самый подходящий для него цвет.
Приняв душ, я выпил баночку пива и до вечера сидел перед камином, подкидывая поленце за поленцем и ни о чем особенном не думая. На обед я купил хлеб, яйца и овощи. То же – на ужин. Потом поехал к Ахико.
На полотне Акико появилось мое лицо. Обычно переход от абстракции к предметному искусству на одном полотне практически невозможен, однако молодая художница покрыла разрыв одним прыжком. Она передала мой образ в виде абстрактных цветов и линий, а лицу дала возможность обрести свои естественные черты.
– О чем ты думала? – полюбопытствовал я, глядя на полотно.
– Не знаю. Как-то само собой получилось.
– Тебе не показалось это странным?
– Да, непривычно, но не жутко. Правдоподобно. Сам я никогда не пробовал совмещать абстракцию с изобразительностью, да и не помышлял об этом. Стоило глазу уловить на полотне нечто реальное, и картина становилась вполне конкретной.
– Поразительно.
Любой художник смотрит на полотно. Различие между абстракцией и предметной живописью в том и состоит, уловит ли взгляд то, что скрывается за картиной.
– Будешь продолжать в том же духе?
– Да, интересно, что из этого всего выйдет.
Я вполне разделял поглощенность Акико. Не знаю, от чего она пыталась исцелиться – у каждого есть что-то свое.
– Сэнсэй, что не так?
– В каком смысле?
– Ты – будто море в штиль, как озерная гладь.
– Скорее как болото. Ветер подует – и ряби не останется.
– Со всеми бывает.
– Бывает. Просто настала моя очередь.
Акико не интересовалась портретом, на котором я запечатлел ее обнаженной.
Может, он сейчас висит в какой-нибудь токийской галерее. Возможно, его уже приобрел какой-нибудь незнакомец.
Акико приспособила под себя деревянные стеки, которые я дал ей. Теперь с ними было удобнее обращаться: они стали тоньше и гибче.
На Акико интересно было смотреть. Она стояла у холста и будто пряла бесконечную окрашенную нить, сматывала и распускала, словно вязала кружево. Казалось, что эта нить исходит из самого ее существа, и девушка отматывает нить собственной жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51