) усилия. И в первую очередь усилия, связанные с тем, чтобы отрешиться от навязывания ей своих грамматических конструкций, ибо непростительная глупость требовать от нее, чтобы она подчинялась тем синтаксическим схемам, которыми руководствуемся мы сами.
И все же, как это ни парадоксально, кошка не только понимает человека, но и оказывается в состоянии довести до него какие-то свои… хотел сказать: мысли, но тут же осекся: ведь мысль не существует отдельно от языка, поэтому иной язык – это еще и обязательно иная форма активности того, что у человека мы называем сознанием. Впрочем, не будем гнаться за точностью формулировок, скажем просто: кошка умеет каким-то образом воздействовать на нас.
Понять нас оказывается легче именно потому, что ей не приходит в голову использовать грамматические правила нашего языка и законы нашей логики, другими словами, именно по той причине, что она живет в совершенно ином мире. Различаемыми кошкой (а следовательно, и значимыми для нее) элементами этой реальности оказываются именно те, которые с легкостью выдают ей все наши настроения и – часто – даже не вполне осознаваемые нами самими намерения. Не в последнюю очередь это-то обстоятельство и облегчает ее проникновение в дом человека и постепенное приручение его хозяев.
Добавим сюда и то немаловажное обстоятельство, о котором уже упоминалось здесь. В жилище человека и защита от хищников, и даже забота о собственном пропитании (и даже о пропитании своего потомства) частично, если не сказать полностью, перекладываются кошкой на чужие – то есть на наши – плечи. А это значит, что многие факторы внешнего мира, остро критические для ее дикой пра-пра-бабки, частично, а иногда и полностью вытесняются из «поля» ее «зрения». Тем более это касается домашней кошки, которая обитает в больших современных мегаполисах: если сельской еще и приходится время от времени вспоминать о том, что, кроме уютных хозяйских коленей, существует масса всяких неприятностей, то живущая в городской квартире высотного дома созерцает страшилки внешнего мира только со своего балкона. А это примерно то же, что для нас самих – смотреть какой-нибудь боевик или «ужастик» по телевизору.
Но ведь природа так или иначе потребует своего, а значит, здоровая психика животного (чего-чего, а уж здоровья-то наделенной девятью жизнями нашей героине не занимать) обязана будет найти достойное замещение всему тому, что городская культура надежно отгораживает от нее. Поэтому все вытесняемое из повседневного внимания кошки должно регулярно заполняться чем-то другим, не менее интересным и разнообразным. Этим другим, как уже говорилось здесь, и выступают складывающиеся в нашем доме отношения между теми, кто населяет его. Именно они, эти незримые метафизические начала и становятся опорными, ключевыми элементами ее мира, формируют его силовой каркас, кристаллическую его решетку. Именно эти эфемерные не поддающиеся физической регистрации образования и становятся тем, что в грамматической структуре ее языка по праву должно было бы занять центральное место, то есть то, которое в нашей, человеческой, речи занимают имена существительные.
Иными словами, у домашней кошки в самом центре оказывается то, что в нашем языке занимает место обобщающих отвлеченных понятий, таких как «доброта», «сердечность», «любовь», «привязанность», «верность» и тому подобных материй. Но если от человека все выражаемое этими сложными категориями требует довольно высокой степени интеллектуального развития (впрочем, не только интеллектуального, но еще эмоционального, и нравственного), то у кошки, как, кстати, и у маленького ребенка (свойство, увы, утрачиваемое с возрастом), оно является чем-то базовым, основополагающим; эти материи воспринимаются ею с той же естественностью и так же непосредственно, как нами воспринимается сила земного тяготения.
Попробуем вообразить себе язык, где все – «наоборот»: где исходными элементами выступают сложные даже для человека абстрактные понятия, доступные лишь «шестому» чувству, а самые простенькие обобщения, вроде «ночь, улица, фонарь, аптека», требуют огромного напряжения интеллекта, – и тогда мы, может быть, поймем всю глубину пропасти, которая в действительности разделяет нас.
Здесь, правда, можно возразить тем, что законы любого языка, будь то язык человека или любого другого существа, обязаны отражать собой не зависящие от него законы окружающего мира, ведь мир-то в конечном счете один и тот же, что для нас, что для живущей рядом с нами кошки. Но это не совсем так, поскольку в одном случае вся окружающая нас реальность воспринимается как совокупность физических взаимодействий друг с другом каких-то материальных объектов (к тому же устойчиво сохраняющих свои ключевые свойства и формы), а в другом – как взаимопроникновение таких неопределенных начал, для которых и правильное-то слово найти трудно. Иначе говоря, из единого океана по имени «мир» нами, по-разному приспособившимися к нему, выхватывается далеко не одно и то же.
Впрочем, если взглянуть внимательно, то обнаружится, что все это справедливо не только там, где речь идет о разных биологических видах. Ведь точно так же обстоит дело и у нас. Так, например, женщина видит ход вещей совершенно иными глазами, нежели мужчина, и многое с точки зрения каждого из нас поставлено с ног на голову в представлении другого. В вечной войне полов мы обвиняем друг друга в неспособности понять что-то важное, но ведь если отличаются друг от друга формы восприятия одной и той же действительности, то нужно отдельно разбираться и с представлением наших восприятий в наших языках. Известная мужская шутка о том, что никому не дано постичь значение произносимых женщиной слов, говорит именно об этом: используя одни и те же слова и обороты, мы все же говорим на разных наречиях. До конца же понимаем друг друга только там, где, начисто забывая о словах, обращаемся к обычному чувству: его и только его переливы образуют собой подлинно единое средство общения всех – мужчины и женщины, взрослого и ребенка, человека и кошки.
Вот так и здесь. Думается, что поставленный «с ног на голову» мир домашней кошки вправе потребовать и какую-то «перевернутую» форму соответствия с тем языком, на котором она сама могла бы его описать. Впрочем, все это может быть слишком сложно, так что пусть здесь разбираются профессиональные лингвисты; мы же говорим – о простом (и, кстати, не обремененном излишней образованностью) домашнем животном.
Да, кошка не знает очень многое из того, что знаем мы, люди, но зато она очень часто знает нас гораздо лучше, чем мы сами знаем себя, – и уж во всяком случае лучше, чем мы знаем ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
И все же, как это ни парадоксально, кошка не только понимает человека, но и оказывается в состоянии довести до него какие-то свои… хотел сказать: мысли, но тут же осекся: ведь мысль не существует отдельно от языка, поэтому иной язык – это еще и обязательно иная форма активности того, что у человека мы называем сознанием. Впрочем, не будем гнаться за точностью формулировок, скажем просто: кошка умеет каким-то образом воздействовать на нас.
Понять нас оказывается легче именно потому, что ей не приходит в голову использовать грамматические правила нашего языка и законы нашей логики, другими словами, именно по той причине, что она живет в совершенно ином мире. Различаемыми кошкой (а следовательно, и значимыми для нее) элементами этой реальности оказываются именно те, которые с легкостью выдают ей все наши настроения и – часто – даже не вполне осознаваемые нами самими намерения. Не в последнюю очередь это-то обстоятельство и облегчает ее проникновение в дом человека и постепенное приручение его хозяев.
Добавим сюда и то немаловажное обстоятельство, о котором уже упоминалось здесь. В жилище человека и защита от хищников, и даже забота о собственном пропитании (и даже о пропитании своего потомства) частично, если не сказать полностью, перекладываются кошкой на чужие – то есть на наши – плечи. А это значит, что многие факторы внешнего мира, остро критические для ее дикой пра-пра-бабки, частично, а иногда и полностью вытесняются из «поля» ее «зрения». Тем более это касается домашней кошки, которая обитает в больших современных мегаполисах: если сельской еще и приходится время от времени вспоминать о том, что, кроме уютных хозяйских коленей, существует масса всяких неприятностей, то живущая в городской квартире высотного дома созерцает страшилки внешнего мира только со своего балкона. А это примерно то же, что для нас самих – смотреть какой-нибудь боевик или «ужастик» по телевизору.
Но ведь природа так или иначе потребует своего, а значит, здоровая психика животного (чего-чего, а уж здоровья-то наделенной девятью жизнями нашей героине не занимать) обязана будет найти достойное замещение всему тому, что городская культура надежно отгораживает от нее. Поэтому все вытесняемое из повседневного внимания кошки должно регулярно заполняться чем-то другим, не менее интересным и разнообразным. Этим другим, как уже говорилось здесь, и выступают складывающиеся в нашем доме отношения между теми, кто населяет его. Именно они, эти незримые метафизические начала и становятся опорными, ключевыми элементами ее мира, формируют его силовой каркас, кристаллическую его решетку. Именно эти эфемерные не поддающиеся физической регистрации образования и становятся тем, что в грамматической структуре ее языка по праву должно было бы занять центральное место, то есть то, которое в нашей, человеческой, речи занимают имена существительные.
Иными словами, у домашней кошки в самом центре оказывается то, что в нашем языке занимает место обобщающих отвлеченных понятий, таких как «доброта», «сердечность», «любовь», «привязанность», «верность» и тому подобных материй. Но если от человека все выражаемое этими сложными категориями требует довольно высокой степени интеллектуального развития (впрочем, не только интеллектуального, но еще эмоционального, и нравственного), то у кошки, как, кстати, и у маленького ребенка (свойство, увы, утрачиваемое с возрастом), оно является чем-то базовым, основополагающим; эти материи воспринимаются ею с той же естественностью и так же непосредственно, как нами воспринимается сила земного тяготения.
Попробуем вообразить себе язык, где все – «наоборот»: где исходными элементами выступают сложные даже для человека абстрактные понятия, доступные лишь «шестому» чувству, а самые простенькие обобщения, вроде «ночь, улица, фонарь, аптека», требуют огромного напряжения интеллекта, – и тогда мы, может быть, поймем всю глубину пропасти, которая в действительности разделяет нас.
Здесь, правда, можно возразить тем, что законы любого языка, будь то язык человека или любого другого существа, обязаны отражать собой не зависящие от него законы окружающего мира, ведь мир-то в конечном счете один и тот же, что для нас, что для живущей рядом с нами кошки. Но это не совсем так, поскольку в одном случае вся окружающая нас реальность воспринимается как совокупность физических взаимодействий друг с другом каких-то материальных объектов (к тому же устойчиво сохраняющих свои ключевые свойства и формы), а в другом – как взаимопроникновение таких неопределенных начал, для которых и правильное-то слово найти трудно. Иначе говоря, из единого океана по имени «мир» нами, по-разному приспособившимися к нему, выхватывается далеко не одно и то же.
Впрочем, если взглянуть внимательно, то обнаружится, что все это справедливо не только там, где речь идет о разных биологических видах. Ведь точно так же обстоит дело и у нас. Так, например, женщина видит ход вещей совершенно иными глазами, нежели мужчина, и многое с точки зрения каждого из нас поставлено с ног на голову в представлении другого. В вечной войне полов мы обвиняем друг друга в неспособности понять что-то важное, но ведь если отличаются друг от друга формы восприятия одной и той же действительности, то нужно отдельно разбираться и с представлением наших восприятий в наших языках. Известная мужская шутка о том, что никому не дано постичь значение произносимых женщиной слов, говорит именно об этом: используя одни и те же слова и обороты, мы все же говорим на разных наречиях. До конца же понимаем друг друга только там, где, начисто забывая о словах, обращаемся к обычному чувству: его и только его переливы образуют собой подлинно единое средство общения всех – мужчины и женщины, взрослого и ребенка, человека и кошки.
Вот так и здесь. Думается, что поставленный «с ног на голову» мир домашней кошки вправе потребовать и какую-то «перевернутую» форму соответствия с тем языком, на котором она сама могла бы его описать. Впрочем, все это может быть слишком сложно, так что пусть здесь разбираются профессиональные лингвисты; мы же говорим – о простом (и, кстати, не обремененном излишней образованностью) домашнем животном.
Да, кошка не знает очень многое из того, что знаем мы, люди, но зато она очень часто знает нас гораздо лучше, чем мы сами знаем себя, – и уж во всяком случае лучше, чем мы знаем ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75