– Он на месте? Мне можно к нему пройти?
Бочком пробираясь к двери в кабинет начальника гуно, Кашицкая говорила быстро, без пауз между вопросами, как будто своей решимостью хотела подавить сопротивление секретарши и пробиться к заветной цели. Но секретарь у Антоненко была опытная и много повидавшая.
– Подождите, женщина!
Секретарша, как ужаленная, вскочила со своего места, готовая броситься на защиту дверей своего шефа, за которые вход был воспрещен.
– Вы по какому делу? Из какой школы? Или детского сада? Вам назначено?
– Я пенсионерка. Пришла по личному делу. Мне нужно обязательно с ним поговорить, – Кашицкая кивнула на дверь Антоненко, но уже не так настойчиво, как минуту назад. Решимость Пелагеи Брониславовны сильно ослабла при виде этого непоколебимого стража начальника гуно, и теперь вместо требовательного тона в ее голосе появились противные ей самой просительные нотки.
– Он сейчас сильно занят, – наоборот, будто набираясь сил, категорически заявила секретарша.
– А когда освободится?
Секретарша уже успела понять, что моральная победа ею одержана, что первая атака незваной посетительницы отбита, и теперь с чувством исполненного долга и восстановленного спокойствия снова опустилась на свой стул, и прежде чем ответить, с царственной небрежностью, не глядя шлепнула несколько раз по клавишам печатной машинки.
– Не знаю. У него очень важные дела, не терпящие отлагательств. А когда он освободится, Сергей Антонович мне что-то не докладывал, – чрезвычайно довольная своим ответом, она смерила Кашицкую уничтожающим взглядом.
В другое время, быть может, Пелагея Брониславовна завелась бы и уж как-нибудь сумела бы поставить зарвавшуюся молодку на место, но сегодня ее мысли и чувства были слишком заняты племянником, чтобы распыляться на подобные мелочи.
– Ничего, я подожду его здесь, в приемной. Можно? – робко спросила Кашицкая, кивая на стоящие вдоль стены рядком стулья.
– Пожалуйста, – милостиво разрешила секретарша. – Сидите здесь, сколько хотите.
– Спасибо.
– Я доложу о вас, как только Сергей Антонович освободится.
– Спасибо, – повторила Кашицкая, устраиваясь на стуле и расстегивая плащ.
– Но я вас должна предупредить, что вам, может, очень долго придется ждать, – уже почти совсем миролюбиво закончила секретарша, едва ли не с сочувствием глядя на пожилую посетительницу.
– Ничего, я подожду. Дело у меня очень важное. Я обязательно должна увидеть Антоненко, – убежденно проговорила Пелагея Брониславовна, упрямо указав на закрытую дверь начальника гуно...
В кабинет Антоненко она попала только к вечеру.
Маша (именно так звали верную секретаршу, которая, кстати, оказалась не такой уж вредной девчонкой и даже угостила Пелагею Брониславовну кофе) на минуту вошла в кабинет своего шефа и тут же появилась снова, сделав приглашающий жест:
– Заходите, он вас примет.
Антоненко сидел за огромным столом, уставленным телефонными аппаратами и заваленным кипами бумаг. Он откровенно грустно смотрел на посетительницу, устало подпирая голову руками:
– Я вас слушаю.
Голос его был бесцветным и равнодушным. Вряд ли он собирался слушать, что наговорит ему эта пенсионерка.
– Сергей Антонович, я по важному делу. Меня зовут Пелагея Брониславовна Кашицкая, – посчитала нужным сначала представиться женщина. – Я являюсь опекуном своего племянника, Виталия Корабельникова...
– Корабельникова? – при звуках этой фамилии лицо Антоненко будто оживилось. Заметно было, что он что-то старательно пытается вспомнить.
– Да. Он был отправлен из детского дома с группой детей в Италию...
– А-а! – весело вскричал Сергей Антонович, отбрасывая маску скуки, вставая и жестом предлагая Пелагее Брониславовне садиться в кресло напротив.
Странно, но веселость эта и гостеприимность вовсе не показались женщине искренними.
– Как же, как же, помню фамилию Корабельников! Красивая фамилия.
– Я бы хотела...
– Машенька, – проговорил Антоненко в аппарат селекторной связи, перебивая Кашицкую, – в том шкафу, где у нас дела детей, отправленных в этом году в Италию, найди мне папку Корабельникова. Виталия... Как его по батюшке? – обернулся он к Пелагее Брониславовне.
– Васильевича, – почему-то шепотом подсказала Кашицкая, невольно привстав со своего места.
– Васильевича, – продублировал в аппарат Антоненко. – Найди, Машенька, будь добра, эту папку и принеси мне сюда как можно быстрее.
– Я бы хотела понять, что происходит, – заговорила Кашицкая, когда начальник гуно снова уселся на свое место. – Мне никто толком ничего не может объяснить. Вдруг взяли и лишили меня, единственного родного ему человека – не алкоголика, не психичку – права на опекунство, а теперь я вообще узнаю, что мальчика усыновили какие-то итальянцы...
– Ну, не «какие-то», – снова перебил ее чиновник. – Мы всегда очень внимательно изучаем кандидатуры будущих родителей наших детей, особенно, сами понимаете, иностранцев. Каждая такая семья проходит специальную проверку, тестирование, и даже разрешение на усыновление выдается не нами, а только в Киеве, в министерстве... Сейчас посмотрим документы.
В этот момент как раз вошла Маша с «делом»
Виталика в руках, и Антоненко тут же раскрыл папку. Жест, каким он развязывал тесемочки, показался Пелагее Брониславовне уж слишком нервным.
Она поняла, что главный начальник всех педагогов города отчего-то сильно волнуется, – Та-а-ак, посмотрим...
Сергей Антонович вытащил из папки верхний документ и положил перед собой на стол, чуть развернув его, чтобы бумагу видела и Кашицкая.
– Это выписка из решения Советского народного суда от пятого декабря прошлого года... Сейчас... Вот – «признать, что Кашицкая Пелагея Брониславовна по состоянию здоровья, а также по своему материальному положению не может выполнять обязанности опекуна Корабельникова Виталия Васильевича... В связи с тем, что родители Корабельникова В.В. скончались...» Ну, это понятно. Ага, вот – «отделу народного образования решить вопрос о помещении Корабельникова В.В. в детский дом для детей-сирот до двадцатого декабря текущего...»
– Но как же так можно, Сергей Антонович? – Пелагея Брониславовна даже не возмущалась – просто не было предела ее искреннему изумлению. – Как это могли решить без меня, без моего участия? Откуда в суде знают, в состоянии я выполнять обязанности опекуна или нет? Да и Виталик не сирота! Ведь у него есть я, в конце-то концов!
– Пелагея Брониславовна, а я чем могу помочь? Что я мог? Это же, сами понимаете, решение суда, официальный документ, а не прихоть...
– Я опротестую это решение. Я сегодня же, сейчас же пойду подавать кассацию.
– Кассационные жалобы, гражданка Кашицкая, принимаются в десятидневный срок после оглашения судебного решения, если вам это неизвестно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Бочком пробираясь к двери в кабинет начальника гуно, Кашицкая говорила быстро, без пауз между вопросами, как будто своей решимостью хотела подавить сопротивление секретарши и пробиться к заветной цели. Но секретарь у Антоненко была опытная и много повидавшая.
– Подождите, женщина!
Секретарша, как ужаленная, вскочила со своего места, готовая броситься на защиту дверей своего шефа, за которые вход был воспрещен.
– Вы по какому делу? Из какой школы? Или детского сада? Вам назначено?
– Я пенсионерка. Пришла по личному делу. Мне нужно обязательно с ним поговорить, – Кашицкая кивнула на дверь Антоненко, но уже не так настойчиво, как минуту назад. Решимость Пелагеи Брониславовны сильно ослабла при виде этого непоколебимого стража начальника гуно, и теперь вместо требовательного тона в ее голосе появились противные ей самой просительные нотки.
– Он сейчас сильно занят, – наоборот, будто набираясь сил, категорически заявила секретарша.
– А когда освободится?
Секретарша уже успела понять, что моральная победа ею одержана, что первая атака незваной посетительницы отбита, и теперь с чувством исполненного долга и восстановленного спокойствия снова опустилась на свой стул, и прежде чем ответить, с царственной небрежностью, не глядя шлепнула несколько раз по клавишам печатной машинки.
– Не знаю. У него очень важные дела, не терпящие отлагательств. А когда он освободится, Сергей Антонович мне что-то не докладывал, – чрезвычайно довольная своим ответом, она смерила Кашицкую уничтожающим взглядом.
В другое время, быть может, Пелагея Брониславовна завелась бы и уж как-нибудь сумела бы поставить зарвавшуюся молодку на место, но сегодня ее мысли и чувства были слишком заняты племянником, чтобы распыляться на подобные мелочи.
– Ничего, я подожду его здесь, в приемной. Можно? – робко спросила Кашицкая, кивая на стоящие вдоль стены рядком стулья.
– Пожалуйста, – милостиво разрешила секретарша. – Сидите здесь, сколько хотите.
– Спасибо.
– Я доложу о вас, как только Сергей Антонович освободится.
– Спасибо, – повторила Кашицкая, устраиваясь на стуле и расстегивая плащ.
– Но я вас должна предупредить, что вам, может, очень долго придется ждать, – уже почти совсем миролюбиво закончила секретарша, едва ли не с сочувствием глядя на пожилую посетительницу.
– Ничего, я подожду. Дело у меня очень важное. Я обязательно должна увидеть Антоненко, – убежденно проговорила Пелагея Брониславовна, упрямо указав на закрытую дверь начальника гуно...
В кабинет Антоненко она попала только к вечеру.
Маша (именно так звали верную секретаршу, которая, кстати, оказалась не такой уж вредной девчонкой и даже угостила Пелагею Брониславовну кофе) на минуту вошла в кабинет своего шефа и тут же появилась снова, сделав приглашающий жест:
– Заходите, он вас примет.
Антоненко сидел за огромным столом, уставленным телефонными аппаратами и заваленным кипами бумаг. Он откровенно грустно смотрел на посетительницу, устало подпирая голову руками:
– Я вас слушаю.
Голос его был бесцветным и равнодушным. Вряд ли он собирался слушать, что наговорит ему эта пенсионерка.
– Сергей Антонович, я по важному делу. Меня зовут Пелагея Брониславовна Кашицкая, – посчитала нужным сначала представиться женщина. – Я являюсь опекуном своего племянника, Виталия Корабельникова...
– Корабельникова? – при звуках этой фамилии лицо Антоненко будто оживилось. Заметно было, что он что-то старательно пытается вспомнить.
– Да. Он был отправлен из детского дома с группой детей в Италию...
– А-а! – весело вскричал Сергей Антонович, отбрасывая маску скуки, вставая и жестом предлагая Пелагее Брониславовне садиться в кресло напротив.
Странно, но веселость эта и гостеприимность вовсе не показались женщине искренними.
– Как же, как же, помню фамилию Корабельников! Красивая фамилия.
– Я бы хотела...
– Машенька, – проговорил Антоненко в аппарат селекторной связи, перебивая Кашицкую, – в том шкафу, где у нас дела детей, отправленных в этом году в Италию, найди мне папку Корабельникова. Виталия... Как его по батюшке? – обернулся он к Пелагее Брониславовне.
– Васильевича, – почему-то шепотом подсказала Кашицкая, невольно привстав со своего места.
– Васильевича, – продублировал в аппарат Антоненко. – Найди, Машенька, будь добра, эту папку и принеси мне сюда как можно быстрее.
– Я бы хотела понять, что происходит, – заговорила Кашицкая, когда начальник гуно снова уселся на свое место. – Мне никто толком ничего не может объяснить. Вдруг взяли и лишили меня, единственного родного ему человека – не алкоголика, не психичку – права на опекунство, а теперь я вообще узнаю, что мальчика усыновили какие-то итальянцы...
– Ну, не «какие-то», – снова перебил ее чиновник. – Мы всегда очень внимательно изучаем кандидатуры будущих родителей наших детей, особенно, сами понимаете, иностранцев. Каждая такая семья проходит специальную проверку, тестирование, и даже разрешение на усыновление выдается не нами, а только в Киеве, в министерстве... Сейчас посмотрим документы.
В этот момент как раз вошла Маша с «делом»
Виталика в руках, и Антоненко тут же раскрыл папку. Жест, каким он развязывал тесемочки, показался Пелагее Брониславовне уж слишком нервным.
Она поняла, что главный начальник всех педагогов города отчего-то сильно волнуется, – Та-а-ак, посмотрим...
Сергей Антонович вытащил из папки верхний документ и положил перед собой на стол, чуть развернув его, чтобы бумагу видела и Кашицкая.
– Это выписка из решения Советского народного суда от пятого декабря прошлого года... Сейчас... Вот – «признать, что Кашицкая Пелагея Брониславовна по состоянию здоровья, а также по своему материальному положению не может выполнять обязанности опекуна Корабельникова Виталия Васильевича... В связи с тем, что родители Корабельникова В.В. скончались...» Ну, это понятно. Ага, вот – «отделу народного образования решить вопрос о помещении Корабельникова В.В. в детский дом для детей-сирот до двадцатого декабря текущего...»
– Но как же так можно, Сергей Антонович? – Пелагея Брониславовна даже не возмущалась – просто не было предела ее искреннему изумлению. – Как это могли решить без меня, без моего участия? Откуда в суде знают, в состоянии я выполнять обязанности опекуна или нет? Да и Виталик не сирота! Ведь у него есть я, в конце-то концов!
– Пелагея Брониславовна, а я чем могу помочь? Что я мог? Это же, сами понимаете, решение суда, официальный документ, а не прихоть...
– Я опротестую это решение. Я сегодня же, сейчас же пойду подавать кассацию.
– Кассационные жалобы, гражданка Кашицкая, принимаются в десятидневный срок после оглашения судебного решения, если вам это неизвестно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76