– Я забыл сказать, – саркастически усмехнулся старший инспектор, – что с одного-двух подозрение можно было бы снять, если б убийство на Калиостро-стрит произошло намного позднее или даже раньше. Флей убит в десять двадцать пять. Иными словами, через пятнадцать минут после Гримо. Брат Анри предвидел, что мы, как только поднимется тревога, пошлем констебля найти Флея, и он или кто-то иной благодаря своему фокусу с исчезновением опередил нас.
– Или кто-то иной? – переспросил доктор Фелл. – Интересно, почему кто-то иной?
– Именно это я и хочу выяснить, – сказал Хедли. – Пятнадцать минут после убийства Гримо! Я изучаю новые нюансы преступления, Фелл. Если желаешь совершить несколько хитро сплетенных убийств, то не обязательно совершать одно, а потом ждать драматического момента, чтобы совершить второе. Второе убийство надо совершить сразу после первого, пока никто, в том числе и полиция, не может вспомнить, где, кто и когда находился в определенное время. Мы можем это сделать?
– Ну… – буркнул доктор Фелл, чтоб не говорить, что лично он сделать этого не может. – Вспомнить нетрудно, Попытаемся. Мы прибыли в дом Гримо… Когда?
– Как раз когда Менген выскочил из окна, то есть не позднее, чем через две минуты после выстрела. Скажем, в десять двадцать. – Хедли сделал короткую запись на листке бумаги. – Мы побежали наверх, увидели, что дверь заперта, нашли плоскогубцы и открыли дверь. Прошло, скажем, еще три минуты.
– Это не мало? – вмешался Ремпол. – Мне кажется, мы суетились дольше.
– Да, кажется, довольно долго. Я и сам так думал, когда вел дело «Кингстонская резня». Помните, Фелл? Тогда один дьявольски смекалистый убийца ссылался на свое алиби, рассчитывая на то, что свидетели всегда называют большой промежуток времени. Это потому, что мы считаем минутами, а не секундами. Попробуйте сами. Положите на стол часы, закройте глаза, а затем откройте их, когда решите, что прошла минута. Вы увидите, что сделали это на тридцать секунд раньше. Итак, возьмем три минуты. – Хедли нахмурился. – Менген позвонил, и вскоре прибыла санитарная машина. Вы помните адрес частной больницы, Фелл?
– Нет, Оставляю эти подробности вам, – с достоинством произнес доктор Фелл. – Припоминаю лишь, кто-то сказал, что больница сразу за углом. Гм…
– На Гилфорд-стрит, рядом с детской больницей, – добавил Хедли. – Тыльной стороной она выходит на Калиостро-стрит, так что задние дворы, наверное… Ну, скажем, пять минут хватит для того, чтобы машина доехала до Рассел-сквер. Следовательно, получаем десять двадцать. Остается пять минут до второго убийства, и прошло пять, или десять, или пятнадцать таких самых важных минут, о тех пор, как Розетта Гримо поехала в санитарной машине, забравшей отца, В течение этих минут Розетты дома не было. Менген оставался внизу один. По моей просьбе он сделал несколько телефонных звонков и не поднимался наверх, пока не возвратилась Розетта. Ни одного из этих двоих я не подозреваю. Дреймен? Дреймена никто не видел – как задолго до убийства, так и после него. Остаются Миллз и мадам Дюмон. Гм… Миллз разговаривал с нами по крайней мере до десяти тридцати, а через некоторое время к нему присоединилась и мадам Дюмон. Какое-то время оба они были с нами.
– Следовательно, – задумчиво усмехнулся доктор Фелл, – мы знаем определенно, что к этому времени сделано нами – и не больше. Снято подозрение с тех, кто – мы в этом уверены – не виновен. Перед этим сложным делом я снимаю шляпу, Хедли. Между прочим, вчерашний обыск комнаты Дреймена что-то дал? Кровь на пиджаке проверили?
– Кровь на пиджаке в самом деле оказалась человеческой, но в комнате Дреймена ничего подозрительного не нашли. Правда, натолкнулись на несколько картонных масок, но все они сильно разрисованы, с усами, глаза вытаращены. Такие маски привлекают детей. И, между прочим, ни одной маски телесного цвета. Нашли много вещей для любительских детских спектаклей, старые бенгальские огни, игрушечный театр.
– Дешевое и полезное, – шутя добавил доктор Фелл, словно вспоминая о чем-то приятном. – Чудесной поры детства, к сожалению, не возвратить. О, игрушечный театр!.. В мои невинные детские годы, Хедли, когда я только начал прокладывать свой путь к славе… У моих родителей этот термин, между прочим, мог бы вызвать острую дискуссию… Так вот, я говорю, что в детские годы я имел собственный игрушечный театр. В нем было шестнадцать сцен, которые сменяли одна другую. Странно, почему в молодые годы воображение так торопится к заключительной сцене? Почему?
– Что с вами? – удивленно спросил Хедли. – Откуда такая сентиментальность?
– У меня вдруг возникла мысль, – проговорил доктор Фелл и, сощурив глава, посмотрел на Хедли. – И какая мысль!.. А что с Дрейменом? Вы собираетесь его арестовать?
– Нет. Во-первых, я не вижу, как бы он мог это сделать, да и доказательств тоже нет никаких. А во-вторых…
– Вы не верите, что он виновен?
– Я этого не говорю, – с присущей ему осторожностью продолжал Хедли, – но думаю, на него подозрение падает не больше, чем на остальных. Во всяком случае, мы должны идти дальше! Для начала закончить с Калиостро-стрит, потом кое с кем поговорить. Наконец…
У входа зазвонил звонок, и сонная служанка пошла открывать…
– Пришел какой-то джентльмен, сэр. Он назвал себя Петтисом, сэр.
КАРТИНА
Доктор Фелл, усмехаясь, что-то бормоча и рассыпая из трубки, словно из вулкана, пепел, поднялся и так искренне приветствовал прибывшего, что тот, казалось, сразу почувствовал себя совершенно спокойно.
– Прошу извинить меня за такой ранний визит, джентльмены, – сказал мистер Петтис, слегка поклонившись. – Но не прийти и не сбросить с плеч этот груз я не мог. Знаю, что вы… э-э… искали меня вчера вечером. Должен сознаться, из-за этого я провел тревожную ночь. – Он усмехнулся. – За свою жизнь я совершил только одно преступление: забыл как-то обновить лицензию на собаку. И когда я выходил с нею на улицу, мне казалось, что каждый встречный полисмен в Лондоне смотрит на меня подозрительно. Я начинал нервничать и оглядываться. Поэтому и теперь я подумал: для меня будет лучше, если я сам найду вас. Этот адрес мне дали в Скотленд-Ярде.
Доктор Фелл так любезно взял у гостя пальто и пригласил его садиться, что тот был почти растроган.
Мистер Петтис был маленький человек с блестящей лысиной и на удивление густым сильным голосом. У него было нервное костлявое лицо, выпуклые умные глаза, смешливый рот и квадратный раздвоенный подбородок. Петтис усмехнулся, сел на стул, сжал руки, наклонился вперед и, глядя в пол, заговорил:
– То, что случилось с Гримо – дело плохое. – Поколебавшись, он продолжал. – Конечно, я приложу все силы, чтобы помочь вам. В таких случаях главное – говорить правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61