Он шел, покачивая плечами, засунув руки в карманы и хрипло горланя старинную матросскую песню о капитане Белле, работорговце-янки, — «Йо-хо-хо и бутылка рому». На душе у капитана было светло и радостно.
Пегги уныло посмотрела ему вслед.
— Хэнк, — сказала она, — у меня больше нет сил. Мы не можем сражаться с самим Провидением. Я предлагаю сдаться. Пойдемте лучше в бар и напьемся в стельку.
Морган угрюмо покачал головой:
— Не пойдет. Я хотел сказать, мы не сдадимся. Но подкрепиться чем-нибудь горячительным действительно не помешает — нам ведь предстоит прочесать весь корабль от носа до кормы… Кстати, почему здесь так тихо? — И он огляделся. — Все завтракают, вот почему! Мы пропустили ленч, а я даже не слышал гонга. Ничего, закажем в баре сандвичи. Пошли. Нам необходимо все выяснить. Интересно все же, что случилось со слоном?
— Ах, да к черту слона! — досадливо поморщилась Пегги. — Мне наплевать на мерзкий старый изумруд. Но, если честно, Хэнк, я уже начинаю думать, что мы, наверное, все-таки ошиблись… Хм!… И потом, мне кажется, та девушка выглядела как шлюха…
— Она звала Керта по имени, — напомнил Морган. Он был полон решимости не потерять последнюю союзницу. — Эта девушка знала что-то, касающееся Уоррена, разве вы не понимаете? Так что, если хотите ему помочь, ни в коем случае не забывайте про нее. Возможно, все дело в том фильме; помните, я ведь предчувствовал! А потом, не забывайте и другое. Керт обещал Вудкоку до вечера предъявить ему доказательства того, что здесь произошло убийство. Иначе ему придется вытягивать из старого Уорпаса рекламу тараканьей морилки.
Пегги хлопнула рукой по лбу:
— Послушайте, я ведь совершенно забыла о противном Вудкоке! Ах, Хэнк, какой ужас! Как подумаю о бедном Керте, который тоскует за решеткой, всеми покинутый, сидит, закрыв лицо руками… — Она сдавленно всхлипнула, и глаза ее наполнились слезами. — О, это ужасно, ужасно, ужасно!
— Ради бога, не плачьте! — Морган беспомощно взмахнул руками. Потом огляделся кругом, чтобы убедиться, что в коридоре никого нет. — Послушайте. Я не знал, что вы примете это так близко к сердцу. Слушайте же! Да перестаньте рыдать! Все в порядке. Вы слышали, что сказал капитан. Сейчас спустимся вниз и выпустим его…
— Н-нет, я бы ни з-за какие к-коврижки не согл-ласилась его вып-пустить! — безнадежно давясь, проговорила Пегги через платок, который прижимала к глазам. Грудь ее тяжело вздымалась. — Он… с-сразу, к-как выйдет, уч-чинит ч-что-нибудь и… и с-снова уг-годит за реш-шетку. Но… к-как п-подумаю о бед-дняжке, как он там с-страдает од-дин… п-просто ттомится и ч-чахнет… в мерзкой темнице… о-о-о! — И она снова горько разрыдалась.
Читатель, бывают ситуации, когда мужская душа испытывается на прочность. Например, если у женщины текут слезы, повинуясь некоей необъяснимой логике, по причине, которую вы не в силах понять, и вам ничего не остается, кроме как хлопать девушку по плечу и в отчаянии вопрошать, что случилось. Морган попытался успокоить Пегги, но у него ничего не вышло. Он напомнил ей, что Уоррен вовсе не похож на узника Бастилии, которому не суждено увидеть солнечный свет, что к обеду ему пришлют специально зажаренного жирного каплуна… Неужели вы думаете, спросила она сквозь слезы, что несчастный в состоянии есть? Пегги обозвала писателя жестоким и бессердечным животным за то, что он мог только предположить такое, и снова горько разрыдалась. После такой гневной отповеди Морган решил, что наилучшим выходом будет утащить ее в бар и как можно скорее влить в нее пару стаканчиков какого-нибудь крепкого напитка.
Как только они вошли в бар, слезы Пегги мгновенно высохли, но лишь потому, что у нее появился новый повод для беспокойства.
Бар (который на «Королеве Виктории» кокетливо именовался «курительной») располагался в просторном зале, обитом дубовыми панелями, на корме палубы второго класса. Зал, благоухающий ароматами спиртного, тонул в клубах табачного дыма. В нишах стояли столики, окруженные глубокими кожаными креслами; на потолке, расписанном в пасторальном духе, на длинных шнурах были подвешены электрические вентиляторы. Бар был пуст, если не считать одного посетителя, стоявшего у стойки к ним спиной. Солнечные лучи, проникающие сквозь окна, выложенные цветным мозаичным стеклом, косо падали на пол. Лишь мирное поскрипывание деревянных переборок да сонный плеск волн нарушали кафедральную тишину.
Заметив этого единственного посетителя, Пегги окаменела. Затем начала осторожно подкрадываться к нему. Это был низенький, тучный человечек, на голове которого вокруг круглой плеши дыбился венчик черных волос. Он обладал мощными руками и плечами борца. Мужчина только поднес стакан к губам, как вдруг будто какая-то телепатическая сила взволновала его. Но прежде чем он обернулся, на него обрушилась Пегги.
— Ах! — театрально воскликнула она и всплеснула руками. Потом отступила на шаг назад, словно не могла поверить собственным глазам. — Tiens, mon oncle! Qu'est-ce que je vois? Ah, mon Dieu, qu'est-ce que je vois, alors? — Она скрестила руки на груди.
Мужчина вздрогнул, обернулся и виновато посмотрел на нее поверх очков. У него оказалось красноватое лицо, с толстогубым ртом и необычайно длинными, пышными и кудрявыми седеющими усами. Морган заметил: когда Пегги переходила на язык галлов, ее жестикуляция также претерпевала изменения. Взрываясь вихрем энергичных звуков, она бешено размахивала руками перед самым носом собеседника.
— Eh bien, eh bien! Encore tu bois! Toujours tu bois! Ah, zut, alors! — зачастила она. — Tu m'a donne ta parole d'honneur, comme un soldat de la France! Et qu'est-ce que je trouve? Un soldat de la" France, hein? Non! Je te vois en buvant le gin!
Вне всякого сомнения, это был дядюшка Жюль, ускользнувший из номера с похвальной целью пропустить пару рюмочек. Однако ему не повезло: племянница застала его с поличным. Судорога исказила его лицо. Подняв мощные плечи, он распростер руки театральным жестом.
— Mais, cherie! — пронзительно загудел дядюшка, мучительно-настойчиво, словно пароходная сирена. — Mais, che-e-riii-e! C'est un tres, tres, tres petit verre, tu sais! Regards-toi, cherie! Regards!! C'est une pauvre, miserable boule, tu sais. Je suis enrhume, cherie, — он закашлялся и прижал руку к груди, — et ce soir…
— Tu paries! Toi, — объявила она, устремляя в него обвиняющий перст и говоря размеренно, — toi, je t'appelle degoutant!
Казалось, слова племянницы повергли дядюшку Жюля в трепет — он помрачнел. Пегги представила ему Моргана. Дядюшка Жюль поплелся за ними к столику, где Морган заказал два двойных виски и молоко с содовой. Напрасны были мольбы дядюшки Жюля. Он уверял, что в жизни так не простужался, ужасно кашлял в доказательство своих слов и заявлял, что, если не предпринять необходимых мер, к пяти часам он совершенно потеряет голос. Пегги довольно резко возражала ему. Она живо напомнила дядюшке примеры его прошлых «простуд», включая гастроли в Буффало, когда его привезли в отель в тележке угольщика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Пегги уныло посмотрела ему вслед.
— Хэнк, — сказала она, — у меня больше нет сил. Мы не можем сражаться с самим Провидением. Я предлагаю сдаться. Пойдемте лучше в бар и напьемся в стельку.
Морган угрюмо покачал головой:
— Не пойдет. Я хотел сказать, мы не сдадимся. Но подкрепиться чем-нибудь горячительным действительно не помешает — нам ведь предстоит прочесать весь корабль от носа до кормы… Кстати, почему здесь так тихо? — И он огляделся. — Все завтракают, вот почему! Мы пропустили ленч, а я даже не слышал гонга. Ничего, закажем в баре сандвичи. Пошли. Нам необходимо все выяснить. Интересно все же, что случилось со слоном?
— Ах, да к черту слона! — досадливо поморщилась Пегги. — Мне наплевать на мерзкий старый изумруд. Но, если честно, Хэнк, я уже начинаю думать, что мы, наверное, все-таки ошиблись… Хм!… И потом, мне кажется, та девушка выглядела как шлюха…
— Она звала Керта по имени, — напомнил Морган. Он был полон решимости не потерять последнюю союзницу. — Эта девушка знала что-то, касающееся Уоррена, разве вы не понимаете? Так что, если хотите ему помочь, ни в коем случае не забывайте про нее. Возможно, все дело в том фильме; помните, я ведь предчувствовал! А потом, не забывайте и другое. Керт обещал Вудкоку до вечера предъявить ему доказательства того, что здесь произошло убийство. Иначе ему придется вытягивать из старого Уорпаса рекламу тараканьей морилки.
Пегги хлопнула рукой по лбу:
— Послушайте, я ведь совершенно забыла о противном Вудкоке! Ах, Хэнк, какой ужас! Как подумаю о бедном Керте, который тоскует за решеткой, всеми покинутый, сидит, закрыв лицо руками… — Она сдавленно всхлипнула, и глаза ее наполнились слезами. — О, это ужасно, ужасно, ужасно!
— Ради бога, не плачьте! — Морган беспомощно взмахнул руками. Потом огляделся кругом, чтобы убедиться, что в коридоре никого нет. — Послушайте. Я не знал, что вы примете это так близко к сердцу. Слушайте же! Да перестаньте рыдать! Все в порядке. Вы слышали, что сказал капитан. Сейчас спустимся вниз и выпустим его…
— Н-нет, я бы ни з-за какие к-коврижки не согл-ласилась его вып-пустить! — безнадежно давясь, проговорила Пегги через платок, который прижимала к глазам. Грудь ее тяжело вздымалась. — Он… с-сразу, к-как выйдет, уч-чинит ч-что-нибудь и… и с-снова уг-годит за реш-шетку. Но… к-как п-подумаю о бед-дняжке, как он там с-страдает од-дин… п-просто ттомится и ч-чахнет… в мерзкой темнице… о-о-о! — И она снова горько разрыдалась.
Читатель, бывают ситуации, когда мужская душа испытывается на прочность. Например, если у женщины текут слезы, повинуясь некоей необъяснимой логике, по причине, которую вы не в силах понять, и вам ничего не остается, кроме как хлопать девушку по плечу и в отчаянии вопрошать, что случилось. Морган попытался успокоить Пегги, но у него ничего не вышло. Он напомнил ей, что Уоррен вовсе не похож на узника Бастилии, которому не суждено увидеть солнечный свет, что к обеду ему пришлют специально зажаренного жирного каплуна… Неужели вы думаете, спросила она сквозь слезы, что несчастный в состоянии есть? Пегги обозвала писателя жестоким и бессердечным животным за то, что он мог только предположить такое, и снова горько разрыдалась. После такой гневной отповеди Морган решил, что наилучшим выходом будет утащить ее в бар и как можно скорее влить в нее пару стаканчиков какого-нибудь крепкого напитка.
Как только они вошли в бар, слезы Пегги мгновенно высохли, но лишь потому, что у нее появился новый повод для беспокойства.
Бар (который на «Королеве Виктории» кокетливо именовался «курительной») располагался в просторном зале, обитом дубовыми панелями, на корме палубы второго класса. Зал, благоухающий ароматами спиртного, тонул в клубах табачного дыма. В нишах стояли столики, окруженные глубокими кожаными креслами; на потолке, расписанном в пасторальном духе, на длинных шнурах были подвешены электрические вентиляторы. Бар был пуст, если не считать одного посетителя, стоявшего у стойки к ним спиной. Солнечные лучи, проникающие сквозь окна, выложенные цветным мозаичным стеклом, косо падали на пол. Лишь мирное поскрипывание деревянных переборок да сонный плеск волн нарушали кафедральную тишину.
Заметив этого единственного посетителя, Пегги окаменела. Затем начала осторожно подкрадываться к нему. Это был низенький, тучный человечек, на голове которого вокруг круглой плеши дыбился венчик черных волос. Он обладал мощными руками и плечами борца. Мужчина только поднес стакан к губам, как вдруг будто какая-то телепатическая сила взволновала его. Но прежде чем он обернулся, на него обрушилась Пегги.
— Ах! — театрально воскликнула она и всплеснула руками. Потом отступила на шаг назад, словно не могла поверить собственным глазам. — Tiens, mon oncle! Qu'est-ce que je vois? Ah, mon Dieu, qu'est-ce que je vois, alors? — Она скрестила руки на груди.
Мужчина вздрогнул, обернулся и виновато посмотрел на нее поверх очков. У него оказалось красноватое лицо, с толстогубым ртом и необычайно длинными, пышными и кудрявыми седеющими усами. Морган заметил: когда Пегги переходила на язык галлов, ее жестикуляция также претерпевала изменения. Взрываясь вихрем энергичных звуков, она бешено размахивала руками перед самым носом собеседника.
— Eh bien, eh bien! Encore tu bois! Toujours tu bois! Ah, zut, alors! — зачастила она. — Tu m'a donne ta parole d'honneur, comme un soldat de la France! Et qu'est-ce que je trouve? Un soldat de la" France, hein? Non! Je te vois en buvant le gin!
Вне всякого сомнения, это был дядюшка Жюль, ускользнувший из номера с похвальной целью пропустить пару рюмочек. Однако ему не повезло: племянница застала его с поличным. Судорога исказила его лицо. Подняв мощные плечи, он распростер руки театральным жестом.
— Mais, cherie! — пронзительно загудел дядюшка, мучительно-настойчиво, словно пароходная сирена. — Mais, che-e-riii-e! C'est un tres, tres, tres petit verre, tu sais! Regards-toi, cherie! Regards!! C'est une pauvre, miserable boule, tu sais. Je suis enrhume, cherie, — он закашлялся и прижал руку к груди, — et ce soir…
— Tu paries! Toi, — объявила она, устремляя в него обвиняющий перст и говоря размеренно, — toi, je t'appelle degoutant!
Казалось, слова племянницы повергли дядюшку Жюля в трепет — он помрачнел. Пегги представила ему Моргана. Дядюшка Жюль поплелся за ними к столику, где Морган заказал два двойных виски и молоко с содовой. Напрасны были мольбы дядюшки Жюля. Он уверял, что в жизни так не простужался, ужасно кашлял в доказательство своих слов и заявлял, что, если не предпринять необходимых мер, к пяти часам он совершенно потеряет голос. Пегги довольно резко возражала ему. Она живо напомнила дядюшке примеры его прошлых «простуд», включая гастроли в Буффало, когда его привезли в отель в тележке угольщика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73