Начальник гарнизона без ведома Лопухина выслал на улицы военные патрули. Столкновение гражданского патруля с военным вызвало возмущение рабочих, и они организовали митинг, который войска расстреляли; было более ста убитых и раненых.
Дурново, ставший министром внутренних дел после Булыгина, объявил вызванному вскоре в Петербург Лопухину об увольнении от должности губернатора и причислении к министерству внутренних дел за то, что он «сдал власть революционерам». При этом в приказе значилось, что Лопухин уволен «по прошению», и Дурново предложил ему подать прошение об отставке задним числом. Лопухин заявил, что «такой шаг знаменовал бы сознание вины, трусость или угодничество» и потребовал расследования. Была создана комиссия из трех человек, пришедшая к каким-то неблагоприятным для Лопухина выводам, оставшимся для него неизвестными. Дурново объяснил Лопухину, что если бы последовало объяснение, он представил бы возражения, потребовавшие возобновления расследования.
В итоге Лопухин писал: «В сущности, это являлось признанием моей правоты» .
В июле 1917 г. в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства допрашивали бывшего товарища министра внутренних дел С. Е. Крыжановского при министре Столыпине. Допрос больше походил на диалог между председателем комиссии и допрашиваемым. Из диалога явствует следующее.
Перед выборами в I Государственную думу Дурново решил направить их в нужное русло, для чего послать к губернаторам доверенных лиц. Выбор пал на Лопухина, причисленного к министерству, но находившегося как бы не у дел, князя Н. В. Шаховского, члена совета министерства и Л. В. Половцева, чиновника особых поручений при министерстве. Их снабдили письмами за подписью Дурново на имя губернаторов с предписанием «исполнить то, что будет передано».
Каждый из командированных объехал по три приволжских губернии. Лопухин просил направить его в Саратовскую губернию, «ссылаясь на то, что саратовский губернатор Столыпин его приятель».
Поездка не имела последствий. До выборов оставалось мало времени, «да и никто не знал, как взяться за дело, на кого опереться» .
Во время суда над Лопухиным начальник Петербургского охранного отделения А. В. Герасимов, выступавший в качестве свидетеля, утверждал, что Лопухин был уволен с государственной службы . Такой же версии придерживается современный историк Ф. М. Лурье . Сам Лопухин отвергал указанный факт, подчеркивая, что «ушел в отставку по доброй воле, по соображениям принципиального свойства» .
Отставка состоялась в июле 1906 г. Но еще находясь в штате министерства внутренних дел, Лопухин совершил поступок, который произвел на все российское общество впечатление взрыва разорвавшейся бомбы. Он раскрыл существование в самом Департаменте полиции тайной типографии, печатавшей антиеврейские прокламации, призывавшие к погромам. Вдохновителями, авторами и распространителями прокламаций во многих местностях страны были чины жандармерии и полиции разных рангов в центральном аппарате и на местах. Это событие подробно описано во многих публикациях . Здесь необходимо подчеркнуть позицию Лопухина.
Он был уверен в том, что погромы организуют черносотенные организации и «крайний правительственный антисемитизм», при этом основным являлся второй фактор. «Правительственный антисемитизм по иерархической лестнице доходил до низов правительственного механизма» в виде прямого призыва к избиению евреев; этот призыв реализовывался в действия черносотенцами . За два с небольшим года со времени работы Особого совещания в мировоззрении Лопухина произошли существенные изменения, и выход из создавшегося положения он видел уже только в установлении равноправия евреев .
Таким образом, Лопухин выступал против государственного, да и всякого другого антисемитизма. Подобная политика претила ему, и именно она явилась принципиальным соображением для отставки.
Герасимов, а впоследствии Лурье, считали, что Лопухин был обижен за свое увольнение без пенсии . Но Лопухин рассказывал, как директор Департамента общих дел А. Д. Арбузов предлагал ему просить пенсию по болезни, если он не выслужил пенсионного срока. Лопухин же считал себя здоровым и вообще не имеющим права на пенсию и ее даже не просил . Арбузов на судебном заседании подтвердил сказанное .
О какой обиде можно говорить, если вспомнить поведение Лопухина в Ревеле: он знал, что идет не просто на превышение власти, а на проступок, противоречащий идеологии всей правящей верхушки, знал, что ему не простят такого. Раскрывая деяния руководства по антиеврейским погромным воззваниям, Лопухин также мог предположить, что это не пройдет для него даром.
После многих лет перерыва в общении Лопухин в 1904 г. встретился с товарищем гимназических лет Столыпиным. Когда его в апреле 1906 г. назначили министром внутренних дел, Лопухин посвятил Столыпина в детали погромной деятельности тайной типографии и самого Департамента полиции, к чему министр, как показалось бывшему директору департамента, отнесся «с искренним негодованием, высказав полную решимость покончить» с этим .
Возмущенные печатанием в Департаменте полиции погромных воззваний, члены I Государственной думы 8 мая 1906 г. приняли срочное заявление о запросе министру внутренних дел по поводу указанного факта. 8 июня министр Столыпин, отвечая на запрос, свел дело к «неправильным» поступкам отдельных лиц, действовавших как будто только по собственной инициативе, и отрицал наличие в департаменте «преступной типографии» .
Прочитав ответ Столыпина в Думе, Лопухин увидел явное извращение сведений, сообщенных им министру. Находившийся за рубежом Лопухин написал министру письмо, еще раз повторив сказанное ему в беседе. По возвращении из-за границы при новой встрече с министром Лопухин понял, что Столыпин «сознательно искажал истину в своих заявлениях перед Думой». Лопухин отмечал: «Наши отношения после этого объяснения порвались» .
Осенью 1906 г. состоялась, вероятно, последняя встреча Лопухина со Столыпиным, на которой они говорили об августовском погроме в Седлеце (в Царстве Польском — А.М.). Министр «с величайшим раздражением» назвал Лопухина «революционером» и они «разошлись окончательно» .
Впоследствии Лопухин узнал, что Столыпин поднимал вопрос о предании его суду, но даже тогдашняя юстиция не нашла в приведенном случае состава преступления .
После выхода в отставку, по рассказу И. В. Гессена, Лопухин пытался поступить в присяжные поверенные , но вследствие прошлой службы в полиции его не приняли, и он занялся частной юридической практикой. Лопухин был юридическим посредником по сделкам общегражданского характера, по коммерческим сделкам и по созданию новых акционерных организаций, в частности, совместного русско-английского Соединенного банка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Дурново, ставший министром внутренних дел после Булыгина, объявил вызванному вскоре в Петербург Лопухину об увольнении от должности губернатора и причислении к министерству внутренних дел за то, что он «сдал власть революционерам». При этом в приказе значилось, что Лопухин уволен «по прошению», и Дурново предложил ему подать прошение об отставке задним числом. Лопухин заявил, что «такой шаг знаменовал бы сознание вины, трусость или угодничество» и потребовал расследования. Была создана комиссия из трех человек, пришедшая к каким-то неблагоприятным для Лопухина выводам, оставшимся для него неизвестными. Дурново объяснил Лопухину, что если бы последовало объяснение, он представил бы возражения, потребовавшие возобновления расследования.
В итоге Лопухин писал: «В сущности, это являлось признанием моей правоты» .
В июле 1917 г. в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства допрашивали бывшего товарища министра внутренних дел С. Е. Крыжановского при министре Столыпине. Допрос больше походил на диалог между председателем комиссии и допрашиваемым. Из диалога явствует следующее.
Перед выборами в I Государственную думу Дурново решил направить их в нужное русло, для чего послать к губернаторам доверенных лиц. Выбор пал на Лопухина, причисленного к министерству, но находившегося как бы не у дел, князя Н. В. Шаховского, члена совета министерства и Л. В. Половцева, чиновника особых поручений при министерстве. Их снабдили письмами за подписью Дурново на имя губернаторов с предписанием «исполнить то, что будет передано».
Каждый из командированных объехал по три приволжских губернии. Лопухин просил направить его в Саратовскую губернию, «ссылаясь на то, что саратовский губернатор Столыпин его приятель».
Поездка не имела последствий. До выборов оставалось мало времени, «да и никто не знал, как взяться за дело, на кого опереться» .
Во время суда над Лопухиным начальник Петербургского охранного отделения А. В. Герасимов, выступавший в качестве свидетеля, утверждал, что Лопухин был уволен с государственной службы . Такой же версии придерживается современный историк Ф. М. Лурье . Сам Лопухин отвергал указанный факт, подчеркивая, что «ушел в отставку по доброй воле, по соображениям принципиального свойства» .
Отставка состоялась в июле 1906 г. Но еще находясь в штате министерства внутренних дел, Лопухин совершил поступок, который произвел на все российское общество впечатление взрыва разорвавшейся бомбы. Он раскрыл существование в самом Департаменте полиции тайной типографии, печатавшей антиеврейские прокламации, призывавшие к погромам. Вдохновителями, авторами и распространителями прокламаций во многих местностях страны были чины жандармерии и полиции разных рангов в центральном аппарате и на местах. Это событие подробно описано во многих публикациях . Здесь необходимо подчеркнуть позицию Лопухина.
Он был уверен в том, что погромы организуют черносотенные организации и «крайний правительственный антисемитизм», при этом основным являлся второй фактор. «Правительственный антисемитизм по иерархической лестнице доходил до низов правительственного механизма» в виде прямого призыва к избиению евреев; этот призыв реализовывался в действия черносотенцами . За два с небольшим года со времени работы Особого совещания в мировоззрении Лопухина произошли существенные изменения, и выход из создавшегося положения он видел уже только в установлении равноправия евреев .
Таким образом, Лопухин выступал против государственного, да и всякого другого антисемитизма. Подобная политика претила ему, и именно она явилась принципиальным соображением для отставки.
Герасимов, а впоследствии Лурье, считали, что Лопухин был обижен за свое увольнение без пенсии . Но Лопухин рассказывал, как директор Департамента общих дел А. Д. Арбузов предлагал ему просить пенсию по болезни, если он не выслужил пенсионного срока. Лопухин же считал себя здоровым и вообще не имеющим права на пенсию и ее даже не просил . Арбузов на судебном заседании подтвердил сказанное .
О какой обиде можно говорить, если вспомнить поведение Лопухина в Ревеле: он знал, что идет не просто на превышение власти, а на проступок, противоречащий идеологии всей правящей верхушки, знал, что ему не простят такого. Раскрывая деяния руководства по антиеврейским погромным воззваниям, Лопухин также мог предположить, что это не пройдет для него даром.
После многих лет перерыва в общении Лопухин в 1904 г. встретился с товарищем гимназических лет Столыпиным. Когда его в апреле 1906 г. назначили министром внутренних дел, Лопухин посвятил Столыпина в детали погромной деятельности тайной типографии и самого Департамента полиции, к чему министр, как показалось бывшему директору департамента, отнесся «с искренним негодованием, высказав полную решимость покончить» с этим .
Возмущенные печатанием в Департаменте полиции погромных воззваний, члены I Государственной думы 8 мая 1906 г. приняли срочное заявление о запросе министру внутренних дел по поводу указанного факта. 8 июня министр Столыпин, отвечая на запрос, свел дело к «неправильным» поступкам отдельных лиц, действовавших как будто только по собственной инициативе, и отрицал наличие в департаменте «преступной типографии» .
Прочитав ответ Столыпина в Думе, Лопухин увидел явное извращение сведений, сообщенных им министру. Находившийся за рубежом Лопухин написал министру письмо, еще раз повторив сказанное ему в беседе. По возвращении из-за границы при новой встрече с министром Лопухин понял, что Столыпин «сознательно искажал истину в своих заявлениях перед Думой». Лопухин отмечал: «Наши отношения после этого объяснения порвались» .
Осенью 1906 г. состоялась, вероятно, последняя встреча Лопухина со Столыпиным, на которой они говорили об августовском погроме в Седлеце (в Царстве Польском — А.М.). Министр «с величайшим раздражением» назвал Лопухина «революционером» и они «разошлись окончательно» .
Впоследствии Лопухин узнал, что Столыпин поднимал вопрос о предании его суду, но даже тогдашняя юстиция не нашла в приведенном случае состава преступления .
После выхода в отставку, по рассказу И. В. Гессена, Лопухин пытался поступить в присяжные поверенные , но вследствие прошлой службы в полиции его не приняли, и он занялся частной юридической практикой. Лопухин был юридическим посредником по сделкам общегражданского характера, по коммерческим сделкам и по созданию новых акционерных организаций, в частности, совместного русско-английского Соединенного банка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89