— Что тебе, собственно, надо?
Слуга сослался на счет, отражавший желания хозяйки.
— А что значат эти «о», которые я вижу там и сям? «Оплата» или «отсрочка»?
— Обещания, ваша честь, а то что же.
— А, значит, вы требуете за обед пятьдесят обещаний?
— Только и всего, сэр! За эту сумму вы пообедаете как вельможи, больше того — как члены городского совета.
Мне было очень приятно убедиться, что эти последние имеют и здесь те же склонности, как и в других странах.
— На, возьми сотню, — сказал Ной, щелкнув пальцами, — и, пожалуйста, не стесняйся. И вот что, любезный: пусть все эти деньги будут потрачены на еду. Лишь бы стряпня была хорошая, никто не станет ворчать из-за счета. Если понадобится, я готов купить гостиницу со всеми потрохами.
Слуга ушел, вполне удовлетворенный этими заверениями и, видимо, исполненный надежд на хорошие чаевые за свои труды.
Вскоре мы попали в поток, двигавшийся туда же, куда и мы. Дойдя до ворот, мы убедились, что нас ждали с нетерпением. К нам бросился служитель и тотчас же проводил нас к местам, для нас предназначенным. Всегда приятно принадлежать к привилегированным, и должен признаться, что все мы были немало польщены, очутившись на приготовленных для нас возвышенных местах в центре круглого зала заседаний Академии. Таким образом и нас было видно всем и мы могли обозревать огромную окружавшую нас толпу. Вся команда, не исключая даже негра-кока, уже была здесь — еще один знак уважения, и я не замедлил ответить на него общим поклоном. Когда первое приятное удивление немного улеглось, у меня еще осталось время оглядеться и рассмотреть собравшихся.
Академики занимали все нижние ряды вокруг наших временных подмостков. Для зрителей были отведены диваны, кресла, трибуны и скамьи в амфитеатре и у стен. Поскольку здание было очень велико, а развитие духа столь сильно уменьшило тело моникинов, в зале должно было присутствовать не менее пятидесяти тысяч хвостов.
Перед самым началом доктор Резоно приблизился к нашей трибуне и, переходя от одного к другому, подбадривая каждого приветливым словом, возбудил в нас самые приятные ожидания. Нам было оказано такое почтение, нас так отличали, что я боролся с собой, чтобы подавить в себе гордость, недостойную человеческой скромности, и сохранить философскую невозмутимость среди тех знаков уважения и благодарности, которыми, очевидно, собирались осыпать даже самого смиренного из нас.
Доктор все еще обходил нас, когда вошел старший двоюродный брат короля, и заседание немедленно было объявлено открытым. Однако я успел сказать несколько слов своим спутникам. Я напомнил им, что вскоре им придется доказать свою скромность. Мы совершили благородный и великодушный подвиг, а потому нам не к лицу умалять эту заслугу самодовольством и тщеславием. Я просил их всех брать пример с меня и уверял, что тогда их новые друзья втройне оценят их отвагу, самоотверженность и искусство.
На заседании предстояло принять нового члена Академии по отделению скрытых симпатий. Один из знатоков этой ветви моникинской науки произнес длинную речь, восхваляя выдающиеся заслуги нового академика. Затем выступил он сам и, рассыпая перлы красноречия, занявшие ровно пятьдесят пять минут, всячески старался доказать, что кончина его предшественника — невознаградимая утрата для всего мира, а он сам — наименее подходящее лицо для замены покойного. Я был немного озадачен тем невозмутимым спокойствием, с которым собрание встретило этот брошенный ему упрек. Но более близкое знакомство с моникинским обществом впоследствии убедило меня в том, что здесь каждый может говорить что угодно, пока он доказывает, как хороши все прочие и как плох он сам. Когда новоиспеченный академик блистательно доказал свое ничтожество и я уже ожидал, что простая честность принудит прочих сочленов потребовать нового голосования, он умолк и без дальнейших околичностей занял свое место среди них с полнейшей невозмутимостью.
После щедрых поздравлений по поводу его превосходной самоуничижительной речи новый член вновь встал и начал читать доклад об открытиях, сделанных им в науке скрытых симпатий. По его словам, каждый моникин обладает флюидом, который невидим, подобно инфузориям, населяющим всю природу, и который, если научиться им управлять, заменит чувство зрения, осязания, вкуса, слуха и обоняния. Этот флюид может передаваться от одного моникина к другому, и его уже удалось настолько подчинить воле, что он помогает видеть в темноте, обонять при сильном насморке, чувствовать вкус, когда нёбо обложено, и осязать, не прикасаясь к предмету. С его помощью мысли за полторы минуты передавались на расстояние в шестьдесят две лиги. Два моникина, страдавшие заболеванием хвоста, были изолированы, и им стали впрыскивать флюид, а затем их оперировали, лишив этим упомянутых украшений. Флюид так успешно заменил последние, что пациенты воображали себя, как и раньше, обладателями хвостов, и притом — замечательных своей длиной и тонким развитием. Успешный опыт был проделан также над одним из членов парламента: его супруга, моникинша необычайного ума, продолжительное время питала мужа идеями, хотя сама в течение всей сессии вынуждена была оставаться дома, так как на ней лежал надзор за их поместьем, расположенным в сорока лигах от столицы. Развитие этой науки особенно рекомендовалось правительству, так как новые методы могли быть использованы для получения свидетельских показаний, для раскрытия заговоров, для взимания налогов и для выбора кандидатов на важные посты. Предложение было одобрительно встречено кузеном короля, особенно в той части, где говорилось о подстрекательстве к бунту и о государственных доходах.
Ученые также приняли доклад весьма благосклонно (впоследствии я убедился, что Академия редко что-либо отвергала) и тотчас избрали комиссию для изучения «невидимых и неизвестных флюидов, их действия и их значения для благополучия моникинов».
После этого нам был преподнесен трактат о различных значениях слова «горстчвзиб», которое в переводе означает «э!». Знаменитый филолог, рассматривавший этот вопрос, проявил удивительную находчивость при разборе ограничительных и распространительных толкований этого слова. Методом перестановки букв он убедительно доказал, что оно происходит от всех древних языков. Тем же способом он установил, что оно имеет четыре тысячи и два значения. После этого он десять минут рассуждал весьма понятно, пользуясь одним лишь этим словом в его различных смыслах, и наконец неопровержимо доказал, что эта важная часть речи настолько полезна, что стала совершенно бесполезной, ввиду чего он, под аплодисменты Академии, предложил отныне и навеки изгнать указанное слово из языка Высокопрыгии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Слуга сослался на счет, отражавший желания хозяйки.
— А что значат эти «о», которые я вижу там и сям? «Оплата» или «отсрочка»?
— Обещания, ваша честь, а то что же.
— А, значит, вы требуете за обед пятьдесят обещаний?
— Только и всего, сэр! За эту сумму вы пообедаете как вельможи, больше того — как члены городского совета.
Мне было очень приятно убедиться, что эти последние имеют и здесь те же склонности, как и в других странах.
— На, возьми сотню, — сказал Ной, щелкнув пальцами, — и, пожалуйста, не стесняйся. И вот что, любезный: пусть все эти деньги будут потрачены на еду. Лишь бы стряпня была хорошая, никто не станет ворчать из-за счета. Если понадобится, я готов купить гостиницу со всеми потрохами.
Слуга ушел, вполне удовлетворенный этими заверениями и, видимо, исполненный надежд на хорошие чаевые за свои труды.
Вскоре мы попали в поток, двигавшийся туда же, куда и мы. Дойдя до ворот, мы убедились, что нас ждали с нетерпением. К нам бросился служитель и тотчас же проводил нас к местам, для нас предназначенным. Всегда приятно принадлежать к привилегированным, и должен признаться, что все мы были немало польщены, очутившись на приготовленных для нас возвышенных местах в центре круглого зала заседаний Академии. Таким образом и нас было видно всем и мы могли обозревать огромную окружавшую нас толпу. Вся команда, не исключая даже негра-кока, уже была здесь — еще один знак уважения, и я не замедлил ответить на него общим поклоном. Когда первое приятное удивление немного улеглось, у меня еще осталось время оглядеться и рассмотреть собравшихся.
Академики занимали все нижние ряды вокруг наших временных подмостков. Для зрителей были отведены диваны, кресла, трибуны и скамьи в амфитеатре и у стен. Поскольку здание было очень велико, а развитие духа столь сильно уменьшило тело моникинов, в зале должно было присутствовать не менее пятидесяти тысяч хвостов.
Перед самым началом доктор Резоно приблизился к нашей трибуне и, переходя от одного к другому, подбадривая каждого приветливым словом, возбудил в нас самые приятные ожидания. Нам было оказано такое почтение, нас так отличали, что я боролся с собой, чтобы подавить в себе гордость, недостойную человеческой скромности, и сохранить философскую невозмутимость среди тех знаков уважения и благодарности, которыми, очевидно, собирались осыпать даже самого смиренного из нас.
Доктор все еще обходил нас, когда вошел старший двоюродный брат короля, и заседание немедленно было объявлено открытым. Однако я успел сказать несколько слов своим спутникам. Я напомнил им, что вскоре им придется доказать свою скромность. Мы совершили благородный и великодушный подвиг, а потому нам не к лицу умалять эту заслугу самодовольством и тщеславием. Я просил их всех брать пример с меня и уверял, что тогда их новые друзья втройне оценят их отвагу, самоотверженность и искусство.
На заседании предстояло принять нового члена Академии по отделению скрытых симпатий. Один из знатоков этой ветви моникинской науки произнес длинную речь, восхваляя выдающиеся заслуги нового академика. Затем выступил он сам и, рассыпая перлы красноречия, занявшие ровно пятьдесят пять минут, всячески старался доказать, что кончина его предшественника — невознаградимая утрата для всего мира, а он сам — наименее подходящее лицо для замены покойного. Я был немного озадачен тем невозмутимым спокойствием, с которым собрание встретило этот брошенный ему упрек. Но более близкое знакомство с моникинским обществом впоследствии убедило меня в том, что здесь каждый может говорить что угодно, пока он доказывает, как хороши все прочие и как плох он сам. Когда новоиспеченный академик блистательно доказал свое ничтожество и я уже ожидал, что простая честность принудит прочих сочленов потребовать нового голосования, он умолк и без дальнейших околичностей занял свое место среди них с полнейшей невозмутимостью.
После щедрых поздравлений по поводу его превосходной самоуничижительной речи новый член вновь встал и начал читать доклад об открытиях, сделанных им в науке скрытых симпатий. По его словам, каждый моникин обладает флюидом, который невидим, подобно инфузориям, населяющим всю природу, и который, если научиться им управлять, заменит чувство зрения, осязания, вкуса, слуха и обоняния. Этот флюид может передаваться от одного моникина к другому, и его уже удалось настолько подчинить воле, что он помогает видеть в темноте, обонять при сильном насморке, чувствовать вкус, когда нёбо обложено, и осязать, не прикасаясь к предмету. С его помощью мысли за полторы минуты передавались на расстояние в шестьдесят две лиги. Два моникина, страдавшие заболеванием хвоста, были изолированы, и им стали впрыскивать флюид, а затем их оперировали, лишив этим упомянутых украшений. Флюид так успешно заменил последние, что пациенты воображали себя, как и раньше, обладателями хвостов, и притом — замечательных своей длиной и тонким развитием. Успешный опыт был проделан также над одним из членов парламента: его супруга, моникинша необычайного ума, продолжительное время питала мужа идеями, хотя сама в течение всей сессии вынуждена была оставаться дома, так как на ней лежал надзор за их поместьем, расположенным в сорока лигах от столицы. Развитие этой науки особенно рекомендовалось правительству, так как новые методы могли быть использованы для получения свидетельских показаний, для раскрытия заговоров, для взимания налогов и для выбора кандидатов на важные посты. Предложение было одобрительно встречено кузеном короля, особенно в той части, где говорилось о подстрекательстве к бунту и о государственных доходах.
Ученые также приняли доклад весьма благосклонно (впоследствии я убедился, что Академия редко что-либо отвергала) и тотчас избрали комиссию для изучения «невидимых и неизвестных флюидов, их действия и их значения для благополучия моникинов».
После этого нам был преподнесен трактат о различных значениях слова «горстчвзиб», которое в переводе означает «э!». Знаменитый филолог, рассматривавший этот вопрос, проявил удивительную находчивость при разборе ограничительных и распространительных толкований этого слова. Методом перестановки букв он убедительно доказал, что оно происходит от всех древних языков. Тем же способом он установил, что оно имеет четыре тысячи и два значения. После этого он десять минут рассуждал весьма понятно, пользуясь одним лишь этим словом в его различных смыслах, и наконец неопровержимо доказал, что эта важная часть речи настолько полезна, что стала совершенно бесполезной, ввиду чего он, под аплодисменты Академии, предложил отныне и навеки изгнать указанное слово из языка Высокопрыгии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114