ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

В особенности по отношению к тебе. Ты был моим первенцем, и это тебя испортило. Я слишком потворствовала твоим слабостям. Потому что слишком тебя любила.
– Слишком меня любила?
– Да. Слишком. Поэтому не сумела разглядеть, в какое ты превратился чудовище.
– Так, значит, теперь я стал чудовищем?
– Мне известно все, что ты натворил за эти годы...
– Ты не знаешь и половины. На моих руках гораздо больше невинной крови...
– Не это меня беспокоит! Меня страшит твое расточительство! То, что ты впустую тратишь свое время.
– И что же, по-твоему, мне надлежит делать вместо этого? Разводить лошадей?
– Только не вмешивай сюда отца. Он к этому не имеет никакого отношения...
– Он к этому имеет самое прямое отношение, – потянувшись, Галили ухватился рукой за низко наклонившуюся мачту, пытаясь встать. – Он разочаровал тебя больше других. Мы уже были потом. Так сказать, последствия землетрясения.
Теперь настала очередь Цезарии отвести глаза и устремить их в морскую гладь.
– Что, задел за больное? – спросил Галили и, не получив ответа, переспросил: – Угадал, да?
– Что бы ни случилось между твоим отцом и мной, все кануло в Лету. Бог свидетель, я его очень любила. И старалась изо всех сил сделать счастливым.
– Но тебе это не удалось.
Она прищурилась, и он приготовился к очередному сотрясению лодки, но, к его удивлению, ничего не последовало, и когда она заговорила, голос ее звучал столь тихо и мягко, что почти напоминал плеск волн о борт.
– Да, не удалось, – согласилась она. – И за это мне пришлось заплатить долгими годами одиночества. Годами, которые мог бы скрасить мой первенец, будь он со мной рядом.
– Ты сама меня прогнала, мама. Сказала, чтобы в твоем доме ноги моей не было. И что если я когда-нибудь осмелюсь переступить порог «L'Enfant», ты меня убьешь.
– Я никогда такого не говорила.
– Говорила. Ты сказала это Мариетте.
– Я никогда ей ни в чем не доверяла. Она столь же своенравна, сколь и ты. Будь моя воля, вырвала бы вас из своего лона собственными руками.
– О господи, мама, умоляю, давай обойдемся без пафоса. Все это я уже слышал! Ты жалеешь, что у тебя такой сын и что вообще произвела меня на свет. Ну и к чему это нас с тобой приведет?
– К чему приводило всегда, – помолчав мгновение, ответила Цезария. – Мы вцепимся друг другу в глотки, – она вздохнула, и море резко всколыхнулось. – Кажется, я зря трачу время. Вряд ли ты когда-нибудь поймешь. И может статься, это к лучшему. Ты причинил вред сотням людей...
– А я уж думал, тебе наплевать на кровь, которая пролилась по моей вине...
– Меня волнует не кровь, что пролилась по твоей вине. А разбитые сердца, – она замолкла, поглаживая рукой губы. – Она достойна того, чтобы о ней заботились. Достойна того, кто всегда будет с ней рядом. До самого конца. Ты же не способен этого сделать. Ты обыкновенный болтун. Точь-в-точь как твой отец.
Галили не нашелся, что на это ответить, ибо ее небольшая ремарка угодила в самое слабое место и возымела на него такое же действие, как и его недавнее замечание о последствиях землетрясения, выбившее Цезарию из седла. Заметив замешательство сына, она не замедлила этим воспользоваться и решила удалиться.
– Я оставляю тебя наедине с твоими муками, – сказала она, поворачиваясь к нему спиной, и ее образ, который доселе казался таким осязаемым, вдруг затрепетал, точно разорванный парус, – один порыв ветра, и он рассеялся бы в воздухе, как дым.
– Подожди, – сказал Галили.
Образ Цезарии продолжал дрожать, но острый взгляд впился в сына. Он знал, стоит ей отвернуться, и образ исчезнет, ибо его удерживал лишь испытующий взгляд матери.
– Что еще? – спросила она.
– Допустим, я захочу вернуться к ней...
– Ну?
– Это невозможно. Я уничтожил все снаряжение лодки.
– Выходит, у тебя остался только плот?
– Я не собирался менять свои планы.
Цезария слегка вздернула подбородок и устремила на сына властный взгляд:
– А теперь что, передумал?
Не в силах более выдерживать ее пристальный взор, Галили потупился.
– Мне кажется... если б я смог... – тихо вымолвил он, – то был бы не прочь увидеть Рэйчел еще раз...
– Она ждет тебя всего в шестистах милях отсюда.
– В шестистах милях?
– На острове.
– Что она там делает?
– Туда послала ее я. Я обещала ей постараться направить тебя к ней.
– И как же ты меня туда перенесешь?
– Я отнюдь не уверена, что мне это удастся. Но могу попытаться. Если у меня не получится, ты утонешь. Ты ведь все равно приготовился встретить эту участь, – она поймала встревоженный взгляд Галили. – Или ты не так уж к этому готов?
– Да, – признался он, – не так уж готов.
– Тебе захотелось жить.
– Пожалуй... что так...
– Но, Атва...
Впервые за время их разговора она назвала его по имени, которым нарекла при крещении и упоминание которого придало дальнейшей фразе звучание приговора:
– Допустим, я смогу это сделать, а тебе со временем она опять наскучит, и ты ее бросишь...
– Не брошу.
– Вот что я тебе скажу: если ты это сделаешь, Атва, и мне об этом станет известно, клянусь, я отыщу тебя, притащу в то самое место на берегу, где мы с отцом тебя крестили, и совершу то, что считаю своим долгом совершить: утоплю собственными руками. Ты понял меня? – Голос ее прозвучал совершенно безучастно, точно она довела до его сведения имевший место факт.
– Понял, – ответил он.
– Делаю я это вовсе не потому, что прониклась к Рэйчел столь большой любовью. Нет. Чертовски глупо с ее стороны питать к тебе такие сильные чувства. Просто я не желаю, чтобы любовь к тебе погубила еще одну душу. Я знаю, как это больно, и потому скорее умерщвлю собственного сына, чем позволю ему нанести эту боль другому сердцу.
Галили развел руки и, обратив кверху ладони, жестом праведника вознес их к небу.
– Что от меня требуется? – спросил он.
– Приготовься, – ответила Цезария.
– К чему?
– Я призову бурю, которая пригонит к берегу острова то, что осталось от твоего корабля.
– «Самарканд» не выдержит бури, – сказал Галили.
– У тебя есть идея получше?
– Нет.
– Тогда заткнись и благодари Бога за то, что тебе представилась возможность попытаться спастись.
– Ты не представляешь своей силы, когда делаешь эти штучки, мама.
– Поздно отступать, – отрезала Цезария, и Галили тотчас ощутил, как свежий ветер ударил ему лицо, резко сменив направление с юга на юго-восток.
Галили посмотрел в небо. Сгущавшиеся над «Самаркандом» тучи поразили его своим неожиданным, сверхъестественным появлением и, точно под властью некой невидимой руки, пришли в движение, закрыв собой недавно народившиеся звезды.
Кровь в его жилах потекла быстрее, что, несомненно, было проявлением божественной воли матери, которая на время взяла под контроль его жизненные силы.
«Самарканд» вздымался вверх и кренился на волнах, доски под ногами Галили скрипели и дрожали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208