Однако, глядя на его нынешнюю обходительность, мне было трудно в это поверить: в своей чрезвычайной услужливости он походил на безобидного беспозвоночного, явившегося ко мне с визитом из непознанных морских глубин.
– Хотя я ее немного подзабыл, – его голос, казалось, был соткан из воздуха.
– Вдову Пассак?
– Да, – подтвердил он. – Я просто шел по жизни, но любовь, которую я к ней испытал... – Недосказанные до конца слова повисли в воздухе, а лицо его затрепетало.
Я страстно желал услышать от Зелима продолжение истории, но мне не хотелось его заставлять. Несмотря на сухой тон, мои расспросы его явно взволновали, и я не хотел своим любопытством нарушать его душевное равновесие. Наконец, оборвав затянувшееся молчание, он сказал:
– Я думал, моя любовь к ней прошла. Но я... ошибся. Прежние чувства охватили меня сейчас с такой силой, будто я влюбился в первый раз. Я помню ее обращенный на меня взор в тот день, когда с пустыни дул ветер. И упоительную печаль в этом взоре.
– Ничто не проходит бесследно, – заметил я. – Разве не эту истину ты проповедовал своим ученикам?
– Да, вы правы. Кажется, в качестве метафоры я обращался к образу звезд.
– Вернее, к Колесу Звезд, – напомнил ему я.
– Да, – улыбка чуть тронула уголки его губ. – Именно к Колесу Звезд. Неплохая была мысль.
– Я бы даже сказал, не просто мысль, – сказал я. – Истина.
– Не могу этого утверждать, – возразил Зелим.
– Но ведь ты только что доказал это, сказав, что твои чувства к Пассак вернулись.
– Думаю, больше этого никогда не повторится. Я прошел свой путь, а стало быть, мне никогда не придется его повторять.
– Что ты имеешь в виду?
– Когда для «L'Enfant» наступит конец – а это неизбежно – и все разойдутся по миру, я собираюсь обратиться к Цезарии с просьбой отпустить меня. Я уже был человеком, был призраком. Теперь я хочу наконец уйти.
– И больше не воскреснуть?
– В определенном смысле, да. Мне кажется, это неминуемо происходит с каждым, кто побывал в облике двуполого существа. От бесполого состояния прямой путь к безличности. И я с нетерпением ожидаю возможности наконец совершить этот переход.
– Переход к забвению?
– Но это же не конец всему, – усмехнулся Зелим. – Погаснет свет всего лишь одного человека. И я не вижу в этом для себя никакой потери. А стало быть, никому не принесу своим уходом никаких огорчений.
– Меня это не огорчает, а скорее изумляет, – пояснил я.
– Что именно?
Я задумался, прежде чем ответить.
– Пребывая здесь, я привык к мысли о непрерывности бытия. К тому, что ничто не имеет конца.
– Или к тому, что все души в свое время возрождаются, как ваш отец?
– Прости, я не совсем понял.
Как и в начале нашего разговора, черты лица Зелима вновь пришли в волнение. Умиротворенность внезапно ему изменила и сменилась явным беспокойством.
– Простите, – сказал он. – Мне не следовало...
– Не стоит извиняться, – успокоил его я. – Лучше объясни.
– Извините, но не могу, – ответил он. – Это сейчас неуместно.
– Зелим, объясни, что ты имел в виду.
Он бросил взгляд в сторону покоев Цезарии, очевидно, опасаясь, что его накажут за неблагоразумие. Так или иначе, но, когда он обернулся ко мне, от его тревоги не осталось и следа, как будто ему удалось удостовериться, что нас никто не подслушивает. Должно быть, Цезария была на пути к Кадму Гири.
– Что касается вашего отца, боюсь, мне не удастся ничего объяснить, – сказал он. – Боги и объяснения – понятия взаимоисключающие. Все, что я могу, это сказать о том, что чувствую.
– И что же ты чувствуешь?
Он глубоко вздохнул, и мне показалось, будто его тело увеличилось в объеме.
– Жизнь Цезарии опустела. Совсем опустела. Я знаю об этом не понаслышке. А потому что бог знает сколько лет нахожусь возле нее. День за днем мне приходится делить ее одиночество и опустошенность. Если она не просиживает без дела у окна, то кормит дикобраза. Поверьте мне, это пустая жизнь. А из своего заточения она выходит, лишь когда умирает кто-нибудь из ее животных и требуется его похоронить.
– У меня жизнь примерно такая же, – произнес я. – Я знаю, насколько она пуста.
– У вас, по крайней мере, есть книги. А ей не хочется даже читать. Она не выносит телевизора и музыку в записи. К тому же мы говорим о женщине, которая украшала самые изысканные городские общества. Я знавал ее в те славные дни, и, уж поверьте мне на слово, они были столь незабываемы, что вам трудно это даже представить. Она была воплощением утонченности, предметом лести, самой почитаемой и непревзойденной женщиной в мире. Когда она покидала комнату, многие говорили, что в некотором смысле это было сродни смерти...
– Не могу понять только, какое это имеет отношение к Никодиму?
– А вы не находите странным то, что она осталась? – вопросом на вопрос ответил Зелим. – Почему она не разрушила этот дом? Ведь это было в ее власти. Она могла поднять бурю и в мгновение ока превратить его в груду развалин. Вы ведь знаете, что она повелительница бурь.
– Никогда об этом не слышал...
– Но однажды вам довелось увидеть ее бурю. В ночь, когда ваш отец общался с Думуцци.
– Этого я не знал.
– При мысли о том, что Никодим уделяет больше внимания лошадям, нежели ей, ее обуяла дикая ярость. Наверное, она рассчитывала, что животные погибнут, и подняла бурю, которая накрыла половину страны. Так или иначе, но я считаю, что захоти она разрушить этот дом, она давно это сделала бы. Тем не менее она на это не пошла. А просто осталась в нем жить. Наблюдать. И ждать.
– Не исключено, что она решила его сохранить в память о Джефферсоне, – предположил я. – Это его шедевр.
Зелим покачал головой.
– Она ждет вашего отца. В этом я убежден. Она верит, что он вернется.
– Тогда ему следует поторопиться, – сказал я. – Потому что, если сюда явятся Гири, на чудеса рассчитывать не придется...
– Понимаю. И думаю, она тоже понимает. После долгих лет застоя положение неожиданно обострилось. К примеру, взять Кадма Гири. Никогда прежде она не снизошла бы до того, чтобы связываться с членами этой семьи.
– Что она собирается с ним делать?
– Не знаю, – пожав плечами, Зелим отвел от меня взгляд и вновь устремил его в окно. – Иногда она бывает на редкость беспощадной.
Даже если он и хотел что-то добавить о ее беспощадности, то не успел, ибо в кабинете неожиданно загорелся свет и на пороге появилась Забрина. Она, видимо, искала и нашла утешение – в правой руке она держала не один, а два ломтика пирога и с ловкостью манипулирующего за карточным столом шулера откусывала поочередно от каждого из них.
– Все хорошо, – заверил ее я.
– Так я и думала, – сказала она.
– Прости, пожалуйста, что до сих пор тебе об этом не сообщил.
– На меня всегда смотрят, как на пустое место. Я к этому привыкла, – повернувшись и намереваясь уйти, она задержалась лишь затем, чтобы отправить в рот еще кусочек пирога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208
– Хотя я ее немного подзабыл, – его голос, казалось, был соткан из воздуха.
– Вдову Пассак?
– Да, – подтвердил он. – Я просто шел по жизни, но любовь, которую я к ней испытал... – Недосказанные до конца слова повисли в воздухе, а лицо его затрепетало.
Я страстно желал услышать от Зелима продолжение истории, но мне не хотелось его заставлять. Несмотря на сухой тон, мои расспросы его явно взволновали, и я не хотел своим любопытством нарушать его душевное равновесие. Наконец, оборвав затянувшееся молчание, он сказал:
– Я думал, моя любовь к ней прошла. Но я... ошибся. Прежние чувства охватили меня сейчас с такой силой, будто я влюбился в первый раз. Я помню ее обращенный на меня взор в тот день, когда с пустыни дул ветер. И упоительную печаль в этом взоре.
– Ничто не проходит бесследно, – заметил я. – Разве не эту истину ты проповедовал своим ученикам?
– Да, вы правы. Кажется, в качестве метафоры я обращался к образу звезд.
– Вернее, к Колесу Звезд, – напомнил ему я.
– Да, – улыбка чуть тронула уголки его губ. – Именно к Колесу Звезд. Неплохая была мысль.
– Я бы даже сказал, не просто мысль, – сказал я. – Истина.
– Не могу этого утверждать, – возразил Зелим.
– Но ведь ты только что доказал это, сказав, что твои чувства к Пассак вернулись.
– Думаю, больше этого никогда не повторится. Я прошел свой путь, а стало быть, мне никогда не придется его повторять.
– Что ты имеешь в виду?
– Когда для «L'Enfant» наступит конец – а это неизбежно – и все разойдутся по миру, я собираюсь обратиться к Цезарии с просьбой отпустить меня. Я уже был человеком, был призраком. Теперь я хочу наконец уйти.
– И больше не воскреснуть?
– В определенном смысле, да. Мне кажется, это неминуемо происходит с каждым, кто побывал в облике двуполого существа. От бесполого состояния прямой путь к безличности. И я с нетерпением ожидаю возможности наконец совершить этот переход.
– Переход к забвению?
– Но это же не конец всему, – усмехнулся Зелим. – Погаснет свет всего лишь одного человека. И я не вижу в этом для себя никакой потери. А стало быть, никому не принесу своим уходом никаких огорчений.
– Меня это не огорчает, а скорее изумляет, – пояснил я.
– Что именно?
Я задумался, прежде чем ответить.
– Пребывая здесь, я привык к мысли о непрерывности бытия. К тому, что ничто не имеет конца.
– Или к тому, что все души в свое время возрождаются, как ваш отец?
– Прости, я не совсем понял.
Как и в начале нашего разговора, черты лица Зелима вновь пришли в волнение. Умиротворенность внезапно ему изменила и сменилась явным беспокойством.
– Простите, – сказал он. – Мне не следовало...
– Не стоит извиняться, – успокоил его я. – Лучше объясни.
– Извините, но не могу, – ответил он. – Это сейчас неуместно.
– Зелим, объясни, что ты имел в виду.
Он бросил взгляд в сторону покоев Цезарии, очевидно, опасаясь, что его накажут за неблагоразумие. Так или иначе, но, когда он обернулся ко мне, от его тревоги не осталось и следа, как будто ему удалось удостовериться, что нас никто не подслушивает. Должно быть, Цезария была на пути к Кадму Гири.
– Что касается вашего отца, боюсь, мне не удастся ничего объяснить, – сказал он. – Боги и объяснения – понятия взаимоисключающие. Все, что я могу, это сказать о том, что чувствую.
– И что же ты чувствуешь?
Он глубоко вздохнул, и мне показалось, будто его тело увеличилось в объеме.
– Жизнь Цезарии опустела. Совсем опустела. Я знаю об этом не понаслышке. А потому что бог знает сколько лет нахожусь возле нее. День за днем мне приходится делить ее одиночество и опустошенность. Если она не просиживает без дела у окна, то кормит дикобраза. Поверьте мне, это пустая жизнь. А из своего заточения она выходит, лишь когда умирает кто-нибудь из ее животных и требуется его похоронить.
– У меня жизнь примерно такая же, – произнес я. – Я знаю, насколько она пуста.
– У вас, по крайней мере, есть книги. А ей не хочется даже читать. Она не выносит телевизора и музыку в записи. К тому же мы говорим о женщине, которая украшала самые изысканные городские общества. Я знавал ее в те славные дни, и, уж поверьте мне на слово, они были столь незабываемы, что вам трудно это даже представить. Она была воплощением утонченности, предметом лести, самой почитаемой и непревзойденной женщиной в мире. Когда она покидала комнату, многие говорили, что в некотором смысле это было сродни смерти...
– Не могу понять только, какое это имеет отношение к Никодиму?
– А вы не находите странным то, что она осталась? – вопросом на вопрос ответил Зелим. – Почему она не разрушила этот дом? Ведь это было в ее власти. Она могла поднять бурю и в мгновение ока превратить его в груду развалин. Вы ведь знаете, что она повелительница бурь.
– Никогда об этом не слышал...
– Но однажды вам довелось увидеть ее бурю. В ночь, когда ваш отец общался с Думуцци.
– Этого я не знал.
– При мысли о том, что Никодим уделяет больше внимания лошадям, нежели ей, ее обуяла дикая ярость. Наверное, она рассчитывала, что животные погибнут, и подняла бурю, которая накрыла половину страны. Так или иначе, но я считаю, что захоти она разрушить этот дом, она давно это сделала бы. Тем не менее она на это не пошла. А просто осталась в нем жить. Наблюдать. И ждать.
– Не исключено, что она решила его сохранить в память о Джефферсоне, – предположил я. – Это его шедевр.
Зелим покачал головой.
– Она ждет вашего отца. В этом я убежден. Она верит, что он вернется.
– Тогда ему следует поторопиться, – сказал я. – Потому что, если сюда явятся Гири, на чудеса рассчитывать не придется...
– Понимаю. И думаю, она тоже понимает. После долгих лет застоя положение неожиданно обострилось. К примеру, взять Кадма Гири. Никогда прежде она не снизошла бы до того, чтобы связываться с членами этой семьи.
– Что она собирается с ним делать?
– Не знаю, – пожав плечами, Зелим отвел от меня взгляд и вновь устремил его в окно. – Иногда она бывает на редкость беспощадной.
Даже если он и хотел что-то добавить о ее беспощадности, то не успел, ибо в кабинете неожиданно загорелся свет и на пороге появилась Забрина. Она, видимо, искала и нашла утешение – в правой руке она держала не один, а два ломтика пирога и с ловкостью манипулирующего за карточным столом шулера откусывала поочередно от каждого из них.
– Все хорошо, – заверил ее я.
– Так я и думала, – сказала она.
– Прости, пожалуйста, что до сих пор тебе об этом не сообщил.
– На меня всегда смотрят, как на пустое место. Я к этому привыкла, – повернувшись и намереваясь уйти, она задержалась лишь затем, чтобы отправить в рот еще кусочек пирога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208