Я могу быть ссыльным, но скорее умру, чем нарушу клятву.
Блейн вопросительно приподнял бровь.
– О, клянусь задницей свиньи, – вздохнул Родри. – Правда в том, что я думаю это будет хуже – пользоваться твоими благодеяниями и наблюдать за тем, как почетные гости ухмыляются, глядя на обесчещенного брата гвербрета Аберуина. Лучше уж долгая дорога, чем это.
Блейн протянул ему бригги.
– Я и сам чувствовал бы то же самое, – признался он. – Но я всегда рад видеть тебя здесь.
Родри ничего не сказал из опасения, что расплачется. Пока двоюродный брат одевался, Блейн достал серебряный кинжал и играл с ним, взвешивая в руке и проверяя кончик пальцем.
– Острый, – заметил он.
– Пусть это и знак моего бесчестия, но это самый лучший кинжал, который у меня когда-либо был. Будь я проклят, если знаю, как серебряных дел мастера создают этот металл, но он никогда не тускнеет.
Блейн бросил кинжал в дрова, выложенные у камина. Лезвие просвистело в воздухе и глубоко воткнулось в дерево.
– Отличное лезвие. Все знают, что вместе с серебряным кинжалом приходит позор, но я никогда не знал, что он приносит с собой двеомер.
Хотя Родри знал, что Блейн только шутит, мысль что-то потревожила в его сознании. Он задумался о обо всем, что с ним случилось. Странно. Вначале серебряный кинжал принес ему двеомер. И его первое лето на долгой дороге, в свою очередь, привело его к двеомеру.
– Что-то не так? – спросил Блейн.
– Нет.
И тем не менее Родри чувствовал, как вирд призывает его. И этот зов был подобен тихому свисту, который приносит ветер.
Хотя Саламандр несколько раз проезжал через дан Дэверри, он редко оставался там надолго. Слишком велика была конкуренция на его многолюдных улицах. В то время город представлял собой спиральный лабиринт улиц, которые полукругом окружали Лок Гверконед. В самом большом городе в королевстве проживало почти двести тысяч человек, и эти избалованные горожане требовали более изысканных развлечений, чем несколько простых трюков с шарфиками.
В открытых парках и на рыночных площадях, разбросанных по всему городу, можно было встретить гертсинов и акробатов, менестрелей из Бардека, дрессировщиков с ручными медведями и учеными свиньями, жонглеров и бардов, и все эти искусники очень старались избавить прохожих от денег.
В такой толпе никто не обратил внимание на еще одного гертсина, даже если тот порой задает вопросы о торговле опиумом.
Поскольку Саламандр пытался избежать ненужного внимания, то пошел на компромисс со своими обычными требованиями и остановился в гостинице средней руки, расположенной в старой части города на берегу реки Лух, районе, где проживали мелкие ремесленники и почтенные торговцы. В «Пшеничном снопе» останавливались те, кто развлекал народ. Здесь Саламандр мог услышать любую сплетню. Было несложно разузнать о преступлении лорда Камделя – несмотря на то, что после самой кражи прошло уже несколько недель. Город бурлил, обсуждая случившееся.
– Говорят, король отправил посыльных ко всем гвербретам в королевстве, – заметил как-то раз Элик, владелец гостиницы. – Хотел бы я знать вот что: как одному человеку удается проскользнуть мимо всех этих боевых отрядов и не угодить в расставленные на него ловушки?
– Он может быть мертв, – сказал Саламандр. – После того, как новость распространилась, его, вероятно, ищут все воры в королевстве.
– Правильно, – Элик задумался, посасывая длинный ус. – Он вполне может быть мертв.
В «Пшеничном снопе» жил один постоялец, который держался обособленно, – по той простой причине, что приехал из Бардека и почти не говорил по-дэверрийски. Темнокожему Энопо было примерно двадцать пять лет, но он не наносил на лицо узоры краской, как принято в Бардеке, что означало: его семья по какой-то причине выгнала его из дома, и он не принадлежит ни к одному из кланов.
Он путешествовал по дорогам Дэверри с велавелой, сложным бардекианским инструментом, плоским по форме. Этот музыкальный инструмент с тридцатью струнами клали на колени и играли гусином пером.
Поскольку Саламандр достаточно знал бардекианский, то он и общался с одиночкой-менестрелем, который был страшно рад услышать родной язык. В конце дня, закончив представления, они обычно встречались в таверне, чтобы сравнить свои доходы и пожаловаться на жадность людей, живущих в самом богатом городе королевства.
В этот день Саламандр очень хорошо заработал и купил им кувшин бардекианского вина. Когда артисты устроились за столом у стены, Энопо с наслаждением смаковал каждый глоток.
– Хороший сорт, – объявил он. – Но это вино навевает горькие воспоминания о доме.
– Послушай, ты не должен отвечать, если не хочешь, но…
– Я знаю, – он улыбнулся Саламандру. – Твое сердце рассказчика сгорает от любопытства. Почему меня отправили в ссылку? Я не хочу углубляться во все детали, но дело связано с замужней женщиной, очень высокопоставленной, которая была слишком красива для того уродливого старого богача, за которого она вышла замуж.
– Это не такая уж редкость.
– О, нет. Совсем нет, – Энопо глубоко вздохнул. – Пусть он урод, этот ее муж, однако он пользуется большим влиянием на архонтов.
Мгновение они пили молча, в то время как Энопо смотрел в сторону, словно вспоминал красоту любимой. Саламандр решил, что раз Энопо рассказал о причине своей ссылки, он теперь достаточно доверяет гертсину, чтобы сделать следующий шаг.
– Знаешь ли, вино – не единственная великолепная вещь, которую производит Бардек, – осторожно заметил гертсин. – Когда я посещал твою прекрасную и утонченную родину, то с наслаждением выкурил пару трубок опиума.
– А теперь послушай, – менестрель склонился вперед. – Нужно быть очень осторожным с этим белым дымом. Я видел, как люди, которые его курили, постепенно опускались и даже продавали себя в рабство только ради новой порции.
– Правда? Боги, я этого не знал! А если курить трубку время от времени?
– Нужно быть очень осторожным, – повторил менестрель. – Это подобно алкоголю. Некоторые люди пьют вино, и это на них никак не влияет. А другие становятся пьяницами. Но белый дым воздействует по-другому, и зависимость от него гораздо сильнее.
Саламандр притворился, что очень серьезно обдумывает услышанное, в то время как Энопо наблюдал за ним с хитрой улыбкой.
– Я знаю, о чем ты собираешься у меня спросить, гертсин, – сказал он. – И я не знаю никого, у кого был бы опиум для продажи.
– Ну, если он так опасен, как ты говоришь, то лучше не продолжать. Просто мне интересно.
– Насколько я понимаю, в этом городе его курят только господа благородного происхождения.
– Правда? – Саламандр резко выпрямился. – А где ты это слышал?
– От человека с моей родины, одного купца, который проезжал тут примерно… о, думаю, с месяц назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Блейн вопросительно приподнял бровь.
– О, клянусь задницей свиньи, – вздохнул Родри. – Правда в том, что я думаю это будет хуже – пользоваться твоими благодеяниями и наблюдать за тем, как почетные гости ухмыляются, глядя на обесчещенного брата гвербрета Аберуина. Лучше уж долгая дорога, чем это.
Блейн протянул ему бригги.
– Я и сам чувствовал бы то же самое, – признался он. – Но я всегда рад видеть тебя здесь.
Родри ничего не сказал из опасения, что расплачется. Пока двоюродный брат одевался, Блейн достал серебряный кинжал и играл с ним, взвешивая в руке и проверяя кончик пальцем.
– Острый, – заметил он.
– Пусть это и знак моего бесчестия, но это самый лучший кинжал, который у меня когда-либо был. Будь я проклят, если знаю, как серебряных дел мастера создают этот металл, но он никогда не тускнеет.
Блейн бросил кинжал в дрова, выложенные у камина. Лезвие просвистело в воздухе и глубоко воткнулось в дерево.
– Отличное лезвие. Все знают, что вместе с серебряным кинжалом приходит позор, но я никогда не знал, что он приносит с собой двеомер.
Хотя Родри знал, что Блейн только шутит, мысль что-то потревожила в его сознании. Он задумался о обо всем, что с ним случилось. Странно. Вначале серебряный кинжал принес ему двеомер. И его первое лето на долгой дороге, в свою очередь, привело его к двеомеру.
– Что-то не так? – спросил Блейн.
– Нет.
И тем не менее Родри чувствовал, как вирд призывает его. И этот зов был подобен тихому свисту, который приносит ветер.
Хотя Саламандр несколько раз проезжал через дан Дэверри, он редко оставался там надолго. Слишком велика была конкуренция на его многолюдных улицах. В то время город представлял собой спиральный лабиринт улиц, которые полукругом окружали Лок Гверконед. В самом большом городе в королевстве проживало почти двести тысяч человек, и эти избалованные горожане требовали более изысканных развлечений, чем несколько простых трюков с шарфиками.
В открытых парках и на рыночных площадях, разбросанных по всему городу, можно было встретить гертсинов и акробатов, менестрелей из Бардека, дрессировщиков с ручными медведями и учеными свиньями, жонглеров и бардов, и все эти искусники очень старались избавить прохожих от денег.
В такой толпе никто не обратил внимание на еще одного гертсина, даже если тот порой задает вопросы о торговле опиумом.
Поскольку Саламандр пытался избежать ненужного внимания, то пошел на компромисс со своими обычными требованиями и остановился в гостинице средней руки, расположенной в старой части города на берегу реки Лух, районе, где проживали мелкие ремесленники и почтенные торговцы. В «Пшеничном снопе» останавливались те, кто развлекал народ. Здесь Саламандр мог услышать любую сплетню. Было несложно разузнать о преступлении лорда Камделя – несмотря на то, что после самой кражи прошло уже несколько недель. Город бурлил, обсуждая случившееся.
– Говорят, король отправил посыльных ко всем гвербретам в королевстве, – заметил как-то раз Элик, владелец гостиницы. – Хотел бы я знать вот что: как одному человеку удается проскользнуть мимо всех этих боевых отрядов и не угодить в расставленные на него ловушки?
– Он может быть мертв, – сказал Саламандр. – После того, как новость распространилась, его, вероятно, ищут все воры в королевстве.
– Правильно, – Элик задумался, посасывая длинный ус. – Он вполне может быть мертв.
В «Пшеничном снопе» жил один постоялец, который держался обособленно, – по той простой причине, что приехал из Бардека и почти не говорил по-дэверрийски. Темнокожему Энопо было примерно двадцать пять лет, но он не наносил на лицо узоры краской, как принято в Бардеке, что означало: его семья по какой-то причине выгнала его из дома, и он не принадлежит ни к одному из кланов.
Он путешествовал по дорогам Дэверри с велавелой, сложным бардекианским инструментом, плоским по форме. Этот музыкальный инструмент с тридцатью струнами клали на колени и играли гусином пером.
Поскольку Саламандр достаточно знал бардекианский, то он и общался с одиночкой-менестрелем, который был страшно рад услышать родной язык. В конце дня, закончив представления, они обычно встречались в таверне, чтобы сравнить свои доходы и пожаловаться на жадность людей, живущих в самом богатом городе королевства.
В этот день Саламандр очень хорошо заработал и купил им кувшин бардекианского вина. Когда артисты устроились за столом у стены, Энопо с наслаждением смаковал каждый глоток.
– Хороший сорт, – объявил он. – Но это вино навевает горькие воспоминания о доме.
– Послушай, ты не должен отвечать, если не хочешь, но…
– Я знаю, – он улыбнулся Саламандру. – Твое сердце рассказчика сгорает от любопытства. Почему меня отправили в ссылку? Я не хочу углубляться во все детали, но дело связано с замужней женщиной, очень высокопоставленной, которая была слишком красива для того уродливого старого богача, за которого она вышла замуж.
– Это не такая уж редкость.
– О, нет. Совсем нет, – Энопо глубоко вздохнул. – Пусть он урод, этот ее муж, однако он пользуется большим влиянием на архонтов.
Мгновение они пили молча, в то время как Энопо смотрел в сторону, словно вспоминал красоту любимой. Саламандр решил, что раз Энопо рассказал о причине своей ссылки, он теперь достаточно доверяет гертсину, чтобы сделать следующий шаг.
– Знаешь ли, вино – не единственная великолепная вещь, которую производит Бардек, – осторожно заметил гертсин. – Когда я посещал твою прекрасную и утонченную родину, то с наслаждением выкурил пару трубок опиума.
– А теперь послушай, – менестрель склонился вперед. – Нужно быть очень осторожным с этим белым дымом. Я видел, как люди, которые его курили, постепенно опускались и даже продавали себя в рабство только ради новой порции.
– Правда? Боги, я этого не знал! А если курить трубку время от времени?
– Нужно быть очень осторожным, – повторил менестрель. – Это подобно алкоголю. Некоторые люди пьют вино, и это на них никак не влияет. А другие становятся пьяницами. Но белый дым воздействует по-другому, и зависимость от него гораздо сильнее.
Саламандр притворился, что очень серьезно обдумывает услышанное, в то время как Энопо наблюдал за ним с хитрой улыбкой.
– Я знаю, о чем ты собираешься у меня спросить, гертсин, – сказал он. – И я не знаю никого, у кого был бы опиум для продажи.
– Ну, если он так опасен, как ты говоришь, то лучше не продолжать. Просто мне интересно.
– Насколько я понимаю, в этом городе его курят только господа благородного происхождения.
– Правда? – Саламандр резко выпрямился. – А где ты это слышал?
– От человека с моей родины, одного купца, который проезжал тут примерно… о, думаю, с месяц назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120