Тут аэродинамическая труба нужна, а не пылесос…
— Во всяком случае, худшее уже позади, — заметил Зигмунт, сидящий на коробке с книгами, прислонясь к стене и вытянув ноги почти до середины комнаты. — Я вам ещё не говорил, этот шофёр очень нас хвалил.
— Какой шофёр?
— Дружок соседский. Я ему все рассказал, пока ехали, я в кабину сел. Ему наша идея использовать этих лабухов как дармовых грузчиков жутко понравилась. Сказал, что сам бы так сделал, а с администрацией заводиться — дохлый номер. Уж он им дал жару, ну и я не отставал. В нашей квартире — прямо дворец. Смотреть больно. Три раза все переставляли.
— Как же ты их заставил-то? — удивилась Тереска.
— А я и не заставлял. Просто дурачком прикинулся. Они уже бежать хотели, а я все озирался — такой несчастный, такой беспомощный, ну чуть не плакал и все пытался сам двигать. Ясно было, что я — полный идиот и никуда не уйду, пока все как надо не расставлю. Ну, и что им оставалось? Помогали как черти, лишь бы поскорее закончить. В результате они таскали и передвигали, а я только пальцем показывал: это сюда, это левее… Дружок соседский, зная в чем дело, чуть со смеху не помер. Жаль, что здесь так же не получилось.
— Ну, тут уж им нечего было ждать. Хорошо, хоть в квартиру занесли. Свалили как попало и помчались к своим сокровищам.
— И примчались. Так их этот клад и дожидается! — удовлетворённо пробормотал Янушек, сортировавший и пересчитывавший на свободном клочке пола содержимое двух довоенных коробок из-под леденцов.
— Если ваши соседи честные люди, нам причитается восемьдесят шесть злотых и двадцать пять и две десятые гроша, — подвёл итог мальчишка. — Десять процентов от найденного. Ну, две десятые, так и быть, можно простить.
— С чего это нам причитается? — возмутилась Тереска. — Это же Петрусь нашёл, а не мы!
— Ну и что? А не мешало бы нас отблагодарить за переезд. А впрочем, я же не говорю, что судиться с ними буду, просто на всякий случай посчитал.
— Думаю, когда они сюда войдут и все это увидят, благодарность у них вмиг улетучится, — буркнул Зигмунт.
— Хотелось бы знать, когда ваш сосед вернётся, — задумчиво произнесла Тереска. — Нам послезавтра в школу. Придётся, наверное, по очереди ходить…
Развалившаяся в кресле Шпулька вдруг резко выпрямилась.
— Вы видели когда-нибудь законченную кретинку? — спросила она странным голосом.
Все дружно посмотрели на неё. Янушек для этого выполз на четвереньках из-за стола. Лицо девчонки выражало некую смесь глубокого огорчения и смущения, а щеки горели ярким румянцем.
— Как я понимаю, мы как раз имеем удовольствие её видеть? — с огромным интересом спросил Зигмунт.
— Вот именно. Я только теперь вспомнила, что у соседки есть мать.
— Кукушка? — заинтересовался Янушек.
— Какая кукушка?
— Мать эта, спрашиваю, кукушка?
— Почему кукушка?
— Ну как же. Ведь её здесь нет. Значит, она свою дочь бросила на произвол судьбы. Нормальные матери над своими детьми трясутся…
— И правда, в такую тяжёлую минуту настоящая мать свою дочь не оставила бы. Шпулька замахала руками:
— Да какая кукушка, замолчите вы наконец! Она должна была или сюда приехать, или забрать внучат к себе, в деревню. Где-то под Груйцем. Через неделю. Я же вам говорила, что соседка на десять дней раньше рожать решила. Откуда её мать могла знать? И вообще, к вашему сведению, кукушки не бросают, а подбрасывают своих детей кому-нибудь!
— Нечего за них заступаться! А вообще-то могла бы ей и сообщить.
Шпулька сразу замолчала и посмотрела на остальных с явным раскаянием и смущением.
— Могла бы. Да вот только сейчас о ней вспомнила. Вот я и спрашиваю, видели вы когда такую законченную кретинку?
Тереска осуждающе взглянула на подругу.
— А адрес этой соседкиной матери у тебя есть? — сурово спросила она.
Шпулька тяжело вздохнула и плюхнулась назад в кресло.
— Был, — призналась она. — Соседка дала, когда уезжала в больницу. То есть не уезжала, а скорая её забирала. Дети, конечно, ревели, и я, как ты сама понимаешь, тут же его потеряла. То есть я листок с адресом спрятала так, чтобы легко было сразу найти.
Сказать тут было нечего.
— А вообще-то я эту мать видела, — с сожалением добавила Шпулька. — Она одна десятерых грузчиков заменит.
К Тереске вернулся дар речи.
— Ну и балда же ты! Шевелись давай! Пиши записку!
— Какую записку?
— Соседке. Меня же туда к ней не пустят. Пусть снова адрес даёт. Отправим телеграмму, срочную. Завтра вечером эта мать будет здесь.
Шпулька обрела новые силы. На клочке обёрточной бумаги она огрызком зеленого карандаша — единственной письменной принадлежности, которую удалось отыскать в детских игрушках — принялась царапать записку. По мере того как она писала, девчонка преображалась. Видимо, сама мысль, что наконец можно будет избавиться от Петруся и Марыськи, действовала на Шпульку самым живительным образом.
— Боюсь, она мало что поймёт, — беспокоилась она. — Ты уж ей дома на нормальной бумаге допиши, а то у неё удар будет. А матери дай здешний адрес, чтобы знала, куда ехать. Я тут буду ждать. Если она до вечера не появится, честное слово, отведу обоих в милицию и брошу под дверью.
— А ведь кое-кто ещё совсем недавно категорически высказывался против чрезвычайных событий и выражал желание жить обычной повседневной жизнью, — ехидничала Тереска, старательно пряча послание на обёрточной бумаге. — Позволь тебе заметить, что переезд — вполне житейское дело, так же как командировка и даже пребывание в роддоме. А уж о воспитании детей и говорить нечего. Этим масса народу занята. Обычное дело, как ты и хотела…
— Разве я такое говорила? — возмутилась Шпулька.
— Ещё как! — подтвердил Янушек. — Я своими собственными ушами слышал. Ты говорила, что все каникулы имела дело со всякими чрезвычайными приключениями, все это тебе осточертело и ты хочешь чего-нибудь нормального.
— Она и вправду так сказала? — переспросил Зигмунт.
— Честное пионерское!
— Ну, знаете… Что у меня сестра не в себе, я, конечно, догадывался, но чтобы настолько…
— Отцепитесь вы! — рассердилась Шпулька. — Даже если и сказала, что тут такого? А теперь передумала. Могу же я передумать? И категорически вам заявляю…
Шпулька сделала паузу, набрала воздуху и, торжественно выпрямившись, закончила:
— Заявляю при свидетелях, чтобы потом ничего не говорили, что с нормальными событиями никакого дела иметь не желаю! С меня хватит. Если уж что-то должно происходить, то пусть это будут происшествия в высшей степени необыкновенные и удивительные!…
* * *
В холле роддома Тереска терпеливо дожидалась ответа от Шпулькиной соседки. Направили её сюда из приёмного отделения, где все стояли на ушах, так как роддом как раз был дежурным, и ни от кого нельзя было добиться толку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— Во всяком случае, худшее уже позади, — заметил Зигмунт, сидящий на коробке с книгами, прислонясь к стене и вытянув ноги почти до середины комнаты. — Я вам ещё не говорил, этот шофёр очень нас хвалил.
— Какой шофёр?
— Дружок соседский. Я ему все рассказал, пока ехали, я в кабину сел. Ему наша идея использовать этих лабухов как дармовых грузчиков жутко понравилась. Сказал, что сам бы так сделал, а с администрацией заводиться — дохлый номер. Уж он им дал жару, ну и я не отставал. В нашей квартире — прямо дворец. Смотреть больно. Три раза все переставляли.
— Как же ты их заставил-то? — удивилась Тереска.
— А я и не заставлял. Просто дурачком прикинулся. Они уже бежать хотели, а я все озирался — такой несчастный, такой беспомощный, ну чуть не плакал и все пытался сам двигать. Ясно было, что я — полный идиот и никуда не уйду, пока все как надо не расставлю. Ну, и что им оставалось? Помогали как черти, лишь бы поскорее закончить. В результате они таскали и передвигали, а я только пальцем показывал: это сюда, это левее… Дружок соседский, зная в чем дело, чуть со смеху не помер. Жаль, что здесь так же не получилось.
— Ну, тут уж им нечего было ждать. Хорошо, хоть в квартиру занесли. Свалили как попало и помчались к своим сокровищам.
— И примчались. Так их этот клад и дожидается! — удовлетворённо пробормотал Янушек, сортировавший и пересчитывавший на свободном клочке пола содержимое двух довоенных коробок из-под леденцов.
— Если ваши соседи честные люди, нам причитается восемьдесят шесть злотых и двадцать пять и две десятые гроша, — подвёл итог мальчишка. — Десять процентов от найденного. Ну, две десятые, так и быть, можно простить.
— С чего это нам причитается? — возмутилась Тереска. — Это же Петрусь нашёл, а не мы!
— Ну и что? А не мешало бы нас отблагодарить за переезд. А впрочем, я же не говорю, что судиться с ними буду, просто на всякий случай посчитал.
— Думаю, когда они сюда войдут и все это увидят, благодарность у них вмиг улетучится, — буркнул Зигмунт.
— Хотелось бы знать, когда ваш сосед вернётся, — задумчиво произнесла Тереска. — Нам послезавтра в школу. Придётся, наверное, по очереди ходить…
Развалившаяся в кресле Шпулька вдруг резко выпрямилась.
— Вы видели когда-нибудь законченную кретинку? — спросила она странным голосом.
Все дружно посмотрели на неё. Янушек для этого выполз на четвереньках из-за стола. Лицо девчонки выражало некую смесь глубокого огорчения и смущения, а щеки горели ярким румянцем.
— Как я понимаю, мы как раз имеем удовольствие её видеть? — с огромным интересом спросил Зигмунт.
— Вот именно. Я только теперь вспомнила, что у соседки есть мать.
— Кукушка? — заинтересовался Янушек.
— Какая кукушка?
— Мать эта, спрашиваю, кукушка?
— Почему кукушка?
— Ну как же. Ведь её здесь нет. Значит, она свою дочь бросила на произвол судьбы. Нормальные матери над своими детьми трясутся…
— И правда, в такую тяжёлую минуту настоящая мать свою дочь не оставила бы. Шпулька замахала руками:
— Да какая кукушка, замолчите вы наконец! Она должна была или сюда приехать, или забрать внучат к себе, в деревню. Где-то под Груйцем. Через неделю. Я же вам говорила, что соседка на десять дней раньше рожать решила. Откуда её мать могла знать? И вообще, к вашему сведению, кукушки не бросают, а подбрасывают своих детей кому-нибудь!
— Нечего за них заступаться! А вообще-то могла бы ей и сообщить.
Шпулька сразу замолчала и посмотрела на остальных с явным раскаянием и смущением.
— Могла бы. Да вот только сейчас о ней вспомнила. Вот я и спрашиваю, видели вы когда такую законченную кретинку?
Тереска осуждающе взглянула на подругу.
— А адрес этой соседкиной матери у тебя есть? — сурово спросила она.
Шпулька тяжело вздохнула и плюхнулась назад в кресло.
— Был, — призналась она. — Соседка дала, когда уезжала в больницу. То есть не уезжала, а скорая её забирала. Дети, конечно, ревели, и я, как ты сама понимаешь, тут же его потеряла. То есть я листок с адресом спрятала так, чтобы легко было сразу найти.
Сказать тут было нечего.
— А вообще-то я эту мать видела, — с сожалением добавила Шпулька. — Она одна десятерых грузчиков заменит.
К Тереске вернулся дар речи.
— Ну и балда же ты! Шевелись давай! Пиши записку!
— Какую записку?
— Соседке. Меня же туда к ней не пустят. Пусть снова адрес даёт. Отправим телеграмму, срочную. Завтра вечером эта мать будет здесь.
Шпулька обрела новые силы. На клочке обёрточной бумаги она огрызком зеленого карандаша — единственной письменной принадлежности, которую удалось отыскать в детских игрушках — принялась царапать записку. По мере того как она писала, девчонка преображалась. Видимо, сама мысль, что наконец можно будет избавиться от Петруся и Марыськи, действовала на Шпульку самым живительным образом.
— Боюсь, она мало что поймёт, — беспокоилась она. — Ты уж ей дома на нормальной бумаге допиши, а то у неё удар будет. А матери дай здешний адрес, чтобы знала, куда ехать. Я тут буду ждать. Если она до вечера не появится, честное слово, отведу обоих в милицию и брошу под дверью.
— А ведь кое-кто ещё совсем недавно категорически высказывался против чрезвычайных событий и выражал желание жить обычной повседневной жизнью, — ехидничала Тереска, старательно пряча послание на обёрточной бумаге. — Позволь тебе заметить, что переезд — вполне житейское дело, так же как командировка и даже пребывание в роддоме. А уж о воспитании детей и говорить нечего. Этим масса народу занята. Обычное дело, как ты и хотела…
— Разве я такое говорила? — возмутилась Шпулька.
— Ещё как! — подтвердил Янушек. — Я своими собственными ушами слышал. Ты говорила, что все каникулы имела дело со всякими чрезвычайными приключениями, все это тебе осточертело и ты хочешь чего-нибудь нормального.
— Она и вправду так сказала? — переспросил Зигмунт.
— Честное пионерское!
— Ну, знаете… Что у меня сестра не в себе, я, конечно, догадывался, но чтобы настолько…
— Отцепитесь вы! — рассердилась Шпулька. — Даже если и сказала, что тут такого? А теперь передумала. Могу же я передумать? И категорически вам заявляю…
Шпулька сделала паузу, набрала воздуху и, торжественно выпрямившись, закончила:
— Заявляю при свидетелях, чтобы потом ничего не говорили, что с нормальными событиями никакого дела иметь не желаю! С меня хватит. Если уж что-то должно происходить, то пусть это будут происшествия в высшей степени необыкновенные и удивительные!…
* * *
В холле роддома Тереска терпеливо дожидалась ответа от Шпулькиной соседки. Направили её сюда из приёмного отделения, где все стояли на ушах, так как роддом как раз был дежурным, и ни от кого нельзя было добиться толку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53