Автомобильного же рынка я панически боялась.
Все потом спрашивали меня, откуда я получила сведения, что Альпина выиграет, никто не хотел верить, что ставила я не на Альпину, а на Варштоцкого. Я стала побаиваться, что условием моего выигрыша на скачках должно быть раннее вставание. Встанешь эдак часика в четыре — и пожалуйста, выигрывай. Может, опасения были правильны, но до сих пор мне не удалось этого проверить, потому как в четыре утра я вставала только для того, чтобы идти собирать янтарь.
* * *
Забыла я рассказать и про садовый участок, который терзает меня вот уже лет тридцать и в той или иной степени отравляет мне жизнь. Вообще-то говоря, садоводство я люблю, не только в масштабах собственного участка. Люблю копать, сажать, сеять, даже полоть. Люблю также собирать и лущить горох и фасоль. Однако наш фамильный участок крепко меня достал, особенно под конец своего существования.
В течение долгого времени им занимались втроём: моя мать, Люцина и мой отец. Потом уже только моя мать и Люцина отдавали своё время этому Молоху. Люцина жила почти напротив калитки нашего участка, по другую сторону улицы, и вопрос приезда на участок для неё не существовал. Мать в таких случаях ночевала на квартире сестры, что для неё тоже было очень удобно, а от себя, с Аллеи Независимости, она ехала автобусом без пересадки, причём остановка была у дома Люцины. Одно удовольствие. А я, без машины, должна была добираться уже двумя автобусами. Как-то раз я специально проверила и убедилась, что путешествие на садовый участок занимает у меня пятьдесят минут. А я никогда в жизни не располагала избытком времени.
Не было у меня и ключей. Ни от ворот садового кооператива, ни от калитки, ни от садовой беседки. До сего дня я ломаю голову, почему эти чёртовы бабы не дали мне ключей, которые, в конце концов, я могла бы отнести в мастерскую и сделать дополнительный комплект. Отсутствие ключей приносило страшные неудобства. Казалось бы, обе дамы должны были торчать там безвылазно с весны до осени, но, невзирая на это, каким-то таинственным образом я не заставала их в двух случаях из трех и не могла попасть внутрь, что меня в конце концов так разозлило, что я почти перестала приезжать. Они полезли ко мне с претензиями, тогда я попыталась договариваться с ними на определённое время, что тоже не принесло результатов. Приобретя машину, я несколько лет служила им средством транспорта. Возила я туда и коровьи лепёшки, и негашёную известь, причём известь рассыпалась у меня в багажнике, хорошо ещё, что дождя не было. Я подряжалась на совершенно определённые работы: перекапывание земли по весне, сбор урожая и перекапывание по осени, копание картошки, а на мелочи у меня уже времени не хватало. Люцина с моей матерью ухаживали за участком так, что получали местные награды, это была их мания, хобби, бзик и единственное счастье в жизни; урожаи были слишком большие, и они издевались над окружающими, требуя, чтобы те забирали с участка помидоры, свеколку, морковку, картошку, яблоки, сельдерей и черт знает что ещё. А, смородину! От смородины вообще можно было рехнуться…
Кроме всего прочего, у нас были разные взгляды. Сперва там росла груша прабабушки из Тоньчи — Люцина постаралась достать от неё саженец, и плодовитость этой груши переходила все границы, но потом с ней что-то случилось. Я-то считала, что её надо спасать, может, привить её на другую грушу, это было вполне доступно. Так нет же! Они срубили эту грушу, по-моему, просто в запале, и потом сами потихоньку жалели. К моему отчаянию, они выкинули прочь малину, утверждая, что малина слишком уж разрослась и с ней надо бороться. Я в основном не вмешивалась, потому что моё участие в сельхозработах было мизерным, но страдала я очень, и потому мне не хотелось заниматься участком.
Разумеется, там часто бывали мои дети. Ежи получил в своё единоличное распоряжение целую грядку, тут и доказал, что он истинный потомок своих предков по матери. В нем проснулись черты прапрабабушки, он сажал там что попало, некоторые растения и вовсе вверх ногами — ничего страшного, все выросло. Меня специально вызвали, чтобы показать эти джунгли: действительно, плотный куст растительности просто буйствовал, а в самой серёдке весело спели помидоры размером с кулак. Значит, была у Ежи лёгкая рука от прабабок, жаль, что он не стал садовником.
Роберт растительности не выносил, его аж передёргивало от омерзения при одном упоминании о земляных работах, зато он смастерил тачку, которая, правда, не пролезала в калитку, но за этим маленьким исключением была просто замечательная.
В течение долгих лет это был рай, существовавший как бы на полях моей жизни, где-то с краю, после чего наступил момент, когда мне пришлось заняться участком серьёзнее. Произошло это после смерти Люцины, моя мать уже не справлялась с хозяйством, и ей надо было помочь. Вообще-то в последние годы весьма полезным оказался Марек: деревья он стриг профессионально, перекидывание компоста в его исполнении выглядело как приятное развлечение, он же наконец приладил козырёк над дверями беседки, и мне кажется, что скорее наступит конец света, чем этот козырёк обвалится. Но потом Марек выпал из моей биографии, и всю работу мне пришлось делать самой.
Ну хорошо, не удастся мне скрыть, как моя мать решила разнообразить мою жизнь. Прежде всего, она была явной пироманкой: обожала жечь костры, причём чем больше, тем лучше. Её невозможно было остановить, она плевала на атмосферные явления, украдкой пихала в огонь целые охапки засохших стеблей, срубленные кусты, сухие листья, удивляюсь, как она не спалила дотла все Океньче. Я до сих пор ещё не выкинула блузку, у которой на спине прожжены две большие дыры; блузка была любимая, и я все ещё надеюсь залатать дыры.
Обрезая сухие ветки, я всеми святыми заклинала маму, чтобы она перестала мне помогать. Одной веткой она чуть не выколола мне глаз, я едва успела откинуть голову, в результате осталась просто с поцарапанным лицом, толстым суком она шандарахнула меня по башке и так далее. Мать была человеком нетерпеливым, всегда спешила, и её спонтанная помощь грозила человеку непредвиденными и ужасными последствиями. Именно поэтому я впала в панику в Канаде, где мы обе с Тересой рубили сухую сосенку на крутом склоне над озером, а моя мать, готовая помочь, появилась над нами с топором в руках. У меня волосы встали дыбом!
— Тереса, бежим!!! — в отчаянии завопила я.
Тереса стала скандалить с ней, и разобиженная мать отказалась от идеи нам помочь. Так мы остались живы.
На участке она хваталась за самые тяжёлые работы, и я была главным образом занята тем, что вырывала у неё из рук вилы, топоры и лопаты. Я вежливо просила её, чтобы она занялась прополкой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Все потом спрашивали меня, откуда я получила сведения, что Альпина выиграет, никто не хотел верить, что ставила я не на Альпину, а на Варштоцкого. Я стала побаиваться, что условием моего выигрыша на скачках должно быть раннее вставание. Встанешь эдак часика в четыре — и пожалуйста, выигрывай. Может, опасения были правильны, но до сих пор мне не удалось этого проверить, потому как в четыре утра я вставала только для того, чтобы идти собирать янтарь.
* * *
Забыла я рассказать и про садовый участок, который терзает меня вот уже лет тридцать и в той или иной степени отравляет мне жизнь. Вообще-то говоря, садоводство я люблю, не только в масштабах собственного участка. Люблю копать, сажать, сеять, даже полоть. Люблю также собирать и лущить горох и фасоль. Однако наш фамильный участок крепко меня достал, особенно под конец своего существования.
В течение долгого времени им занимались втроём: моя мать, Люцина и мой отец. Потом уже только моя мать и Люцина отдавали своё время этому Молоху. Люцина жила почти напротив калитки нашего участка, по другую сторону улицы, и вопрос приезда на участок для неё не существовал. Мать в таких случаях ночевала на квартире сестры, что для неё тоже было очень удобно, а от себя, с Аллеи Независимости, она ехала автобусом без пересадки, причём остановка была у дома Люцины. Одно удовольствие. А я, без машины, должна была добираться уже двумя автобусами. Как-то раз я специально проверила и убедилась, что путешествие на садовый участок занимает у меня пятьдесят минут. А я никогда в жизни не располагала избытком времени.
Не было у меня и ключей. Ни от ворот садового кооператива, ни от калитки, ни от садовой беседки. До сего дня я ломаю голову, почему эти чёртовы бабы не дали мне ключей, которые, в конце концов, я могла бы отнести в мастерскую и сделать дополнительный комплект. Отсутствие ключей приносило страшные неудобства. Казалось бы, обе дамы должны были торчать там безвылазно с весны до осени, но, невзирая на это, каким-то таинственным образом я не заставала их в двух случаях из трех и не могла попасть внутрь, что меня в конце концов так разозлило, что я почти перестала приезжать. Они полезли ко мне с претензиями, тогда я попыталась договариваться с ними на определённое время, что тоже не принесло результатов. Приобретя машину, я несколько лет служила им средством транспорта. Возила я туда и коровьи лепёшки, и негашёную известь, причём известь рассыпалась у меня в багажнике, хорошо ещё, что дождя не было. Я подряжалась на совершенно определённые работы: перекапывание земли по весне, сбор урожая и перекапывание по осени, копание картошки, а на мелочи у меня уже времени не хватало. Люцина с моей матерью ухаживали за участком так, что получали местные награды, это была их мания, хобби, бзик и единственное счастье в жизни; урожаи были слишком большие, и они издевались над окружающими, требуя, чтобы те забирали с участка помидоры, свеколку, морковку, картошку, яблоки, сельдерей и черт знает что ещё. А, смородину! От смородины вообще можно было рехнуться…
Кроме всего прочего, у нас были разные взгляды. Сперва там росла груша прабабушки из Тоньчи — Люцина постаралась достать от неё саженец, и плодовитость этой груши переходила все границы, но потом с ней что-то случилось. Я-то считала, что её надо спасать, может, привить её на другую грушу, это было вполне доступно. Так нет же! Они срубили эту грушу, по-моему, просто в запале, и потом сами потихоньку жалели. К моему отчаянию, они выкинули прочь малину, утверждая, что малина слишком уж разрослась и с ней надо бороться. Я в основном не вмешивалась, потому что моё участие в сельхозработах было мизерным, но страдала я очень, и потому мне не хотелось заниматься участком.
Разумеется, там часто бывали мои дети. Ежи получил в своё единоличное распоряжение целую грядку, тут и доказал, что он истинный потомок своих предков по матери. В нем проснулись черты прапрабабушки, он сажал там что попало, некоторые растения и вовсе вверх ногами — ничего страшного, все выросло. Меня специально вызвали, чтобы показать эти джунгли: действительно, плотный куст растительности просто буйствовал, а в самой серёдке весело спели помидоры размером с кулак. Значит, была у Ежи лёгкая рука от прабабок, жаль, что он не стал садовником.
Роберт растительности не выносил, его аж передёргивало от омерзения при одном упоминании о земляных работах, зато он смастерил тачку, которая, правда, не пролезала в калитку, но за этим маленьким исключением была просто замечательная.
В течение долгих лет это был рай, существовавший как бы на полях моей жизни, где-то с краю, после чего наступил момент, когда мне пришлось заняться участком серьёзнее. Произошло это после смерти Люцины, моя мать уже не справлялась с хозяйством, и ей надо было помочь. Вообще-то в последние годы весьма полезным оказался Марек: деревья он стриг профессионально, перекидывание компоста в его исполнении выглядело как приятное развлечение, он же наконец приладил козырёк над дверями беседки, и мне кажется, что скорее наступит конец света, чем этот козырёк обвалится. Но потом Марек выпал из моей биографии, и всю работу мне пришлось делать самой.
Ну хорошо, не удастся мне скрыть, как моя мать решила разнообразить мою жизнь. Прежде всего, она была явной пироманкой: обожала жечь костры, причём чем больше, тем лучше. Её невозможно было остановить, она плевала на атмосферные явления, украдкой пихала в огонь целые охапки засохших стеблей, срубленные кусты, сухие листья, удивляюсь, как она не спалила дотла все Океньче. Я до сих пор ещё не выкинула блузку, у которой на спине прожжены две большие дыры; блузка была любимая, и я все ещё надеюсь залатать дыры.
Обрезая сухие ветки, я всеми святыми заклинала маму, чтобы она перестала мне помогать. Одной веткой она чуть не выколола мне глаз, я едва успела откинуть голову, в результате осталась просто с поцарапанным лицом, толстым суком она шандарахнула меня по башке и так далее. Мать была человеком нетерпеливым, всегда спешила, и её спонтанная помощь грозила человеку непредвиденными и ужасными последствиями. Именно поэтому я впала в панику в Канаде, где мы обе с Тересой рубили сухую сосенку на крутом склоне над озером, а моя мать, готовая помочь, появилась над нами с топором в руках. У меня волосы встали дыбом!
— Тереса, бежим!!! — в отчаянии завопила я.
Тереса стала скандалить с ней, и разобиженная мать отказалась от идеи нам помочь. Так мы остались живы.
На участке она хваталась за самые тяжёлые работы, и я была главным образом занята тем, что вырывала у неё из рук вилы, топоры и лопаты. Я вежливо просила её, чтобы она занялась прополкой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39