– Разве люди теперь отправляют на войну и композиторов?
Глава 30
Потом он заснул. Ему снилось, что их машина была дважды атакована на обратном пути в региональный штаб Узора. Ему снился Уилл Дьюлак, в яростной схватке вместе с другими солдатами, командующий все новыми контратаками. Каждый толчок или громкий звук перерастал для него в неприятное ночное видение, смягчаемое только процедурами на медицинской койке. Пока он спал, по прозрачным трубкам, напоминавшим какое-то выпотрошенное фантастическое животное, шла энергия, восстанавливавшая и возобновлявшая его телесные силы.
Где-то как будто далеко, сквозь лекарственный туман, ему слышался собственный голос.
– Я думал, что вы не приемлете все это, что вы всегда выступали против участия в сопротивлении Амплитуру. Вы всегда говорили, что хотите быть цивилизованными, как другие народы Узора, что больше всего хотите, чтобы ваш народ не участвовал в схватке.
– Да. Я все это говорил. Но в конце концов и я не выдержал. – Уилл улыбнулся этой странной людской улыбкой. – Говоря так, я как бы разрывался на части, так что я не мог работать, сочинять музыку, едва мог думать.
– Что же случилось? – спросил какой-то бесплотный голос, который при этом был его собственным.
– С’ван попросил меня сочинить земную музыку на образы, записанные во время битвы на Васарихе. Я ответил, что не думаю, что смогу, но постараюсь. – Он помолчал. – Оказалось, что это было для меня самое легкое, менее всего напряженное сочинение за всю мою жизнь. Музыка наплывала сама, с полной оркестровкой. Почти не требовалось поправок. Я послал ее моему агенту, и на Земле был огромный успех. Люди до сих пор напевают основную тему.
– Я стал продолжать писать в том же духе. Это было легко. Я закончил шестичастную симфонию за час с небольшим. Говорили о Пулитцеровской премии, но я больше не обращал на это внимания. Я хотел работать и дальше в этом смысле, и решил, что должен сам что-то пережить, а не просто сидеть дома и смотреть записи. Быть правдивым в своей работе, писать о том, что знаешь, рисовать то, что видишь, выражать в музыке то, что чувствуешь. Поэтому я решился. И меня продолжали прославлять. Я не просил об этом. Но знаете, у меня это получается. В детстве мой дедушка часто брал меня с собой на охоту на болота. Если не говорить о технологии, это не так ново, как мне казалось. Ведь борьба остается не людской. Организация атаки не так уж отличается от построения симфонии. Вы оркеструете ваши силы и планируете стратегию. Не знаю, как сказать. Это лучше почувствовать. И все внутренние конфликты, вся неопределенность теперь ушла. Тело и ум сражаются, но в душе – мир. Может быть, это и есть человеческое бытие. Знаете, споры об этом бесконечны.
– Я не знал, – с трудом прошептал Кальдак.
– Понятно. Вы ведь долго пробыли здесь, на Кантарии. Я больше не знаю смятения, старина. Я здесь, чтобы сражаться и чтобы музыкально интерпретировать этот конфликт. Это теперь нераздельно. Я знаю много других художников, чувствующих то же самое. Все больше людей приходят сейчас к тому же. В этом есть что-то легкое и естественное. Может быть, биологическое. Что-то происходит с человеком на войне, заставляющее его живее чувствовать и больше понимать, чем в другое время. Если бы вы сказали мне, где сейчас Яруселка, то я уверен…
– Погибла. Больше года назад.
Уилл долго молчал.
– Простите, я не знал.
– Здесь, в этом мире, – пробормотал Кальдак. – Я не мог ее спасти, не мог ничего поделать, мог только смотреть.
Наступила долгая тишина, потом Уилл опять заговорил.
– Если вы не возражаете, я мог бы сочинить небольшую мемориальную вещь в ее честь. Я мог бы использовать массудские тональности, чтобы это было вам более приемлемо.
Люди говорят о своих умерших с воодушевлением, тогда как другие расы – исключительно о живых, это Кальдак знал. Они пишут картины, рассказы, музыку, делают скульптуры о смерти. Это болезненная аффектация, неизвестная народам Узора. Зачем писать о мертвых, если можно о живых? Но эти особенности людей спасли его жизнь.
Один сон сменился другим. Снова Уилл говорил успокаивающе:
– Сейчас мы вне опасности. Пересекаем юго-западный массив. Скоро будем на центральной базе. Там в госпитале для вас зарезервирована именная койка.
Кальдак видел, что его друг окружен фигурками поменьше и разговаривает с ними на непонятном языке. Вот он оглянулся и настроил свой транслятор на массудский.
– Это – кантарийцы. После того, как мы спасли их деревню, некоторые из них решили идти с нами. Хотели помогать. Мне говорили, что это было что-то вроде прорыва. Знаете, Кальдак, если бы не вы, мы все также дрались бы между собой, вместо того, чтобы помогать вам. Кальдак оказался в состоянии повернуть голову и увидел, как маленькие аборигены жмутся к более высокому и крупному человеку. Они были приблизительно того же размера, что гивистамы или лепары. Странно было смотреть, как они толпились вокруг Уилла, который улыбался им сверху вниз, и разговаривали с ним эльфийскими голосами, покуда человек не отослал их. Они почти боготворили его.
«Но ведь так же нельзя, – подумал он. – Разумные существа должны уважать друг друга, как равных».
– Славный народец эти кантарийцы, – Уилл закрыл дверь и вернулся к койке Кальдака. Командиру послышался шум битвы, и Уилл успокоил его.
– Это просто погода. Вы же знаете, какова она здесь.
– Ужасная. Бесконечный дождь и всюду влажность.
– Другие не замечают этого. С’ванские исследователи считают, что она во многом напоминает нашу. Во всяком случае, она менее стабильна, чем в других мирах. Говорят, что в других мирах Узора погода показалась бы нам очень неприятной. Но я думаю, мы везде могли бы чувствовать себя как дома.
– Как цивилизованные существа могут чувствовать себя как дома в таком ужасном месте?
– Кантарийцы же чувствуют.
– Они не цивилизованные.
– Мы – тоже, помните? Может быть, поэтому мы с ними так и ладим.
* * *
Кальдак думал об этом, когда он проснулся на удобной кровати в главном госпитале центральной базы. Боль была гораздо слабее. Гивистамский медик, осматривавший его, щелкнул зубами от удовольствия, когда командир открыл глаза.
– Сколько прошло, – сразу спросил Кальдак.
– Десять дней, командир. – Медик считывал показания с мониторов. По его команде кровать приняла сидячее положение. Он увидел, что лежит в персональной палате, сообразно рангу.
– Есть ли на базе офицер-землянин, Уилл Дьюлак? Я понимаю, вы можете не знать, но если бы вы навели справки, я был бы признателен.
– В этом нет необходимости, командир. – Он дал Кальдаку пилюлю, которую тот послушно проглотил. – Все знают землянина Дьюлака.
– Разве?
– Естественно, ведь он – региональный командир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
Глава 30
Потом он заснул. Ему снилось, что их машина была дважды атакована на обратном пути в региональный штаб Узора. Ему снился Уилл Дьюлак, в яростной схватке вместе с другими солдатами, командующий все новыми контратаками. Каждый толчок или громкий звук перерастал для него в неприятное ночное видение, смягчаемое только процедурами на медицинской койке. Пока он спал, по прозрачным трубкам, напоминавшим какое-то выпотрошенное фантастическое животное, шла энергия, восстанавливавшая и возобновлявшая его телесные силы.
Где-то как будто далеко, сквозь лекарственный туман, ему слышался собственный голос.
– Я думал, что вы не приемлете все это, что вы всегда выступали против участия в сопротивлении Амплитуру. Вы всегда говорили, что хотите быть цивилизованными, как другие народы Узора, что больше всего хотите, чтобы ваш народ не участвовал в схватке.
– Да. Я все это говорил. Но в конце концов и я не выдержал. – Уилл улыбнулся этой странной людской улыбкой. – Говоря так, я как бы разрывался на части, так что я не мог работать, сочинять музыку, едва мог думать.
– Что же случилось? – спросил какой-то бесплотный голос, который при этом был его собственным.
– С’ван попросил меня сочинить земную музыку на образы, записанные во время битвы на Васарихе. Я ответил, что не думаю, что смогу, но постараюсь. – Он помолчал. – Оказалось, что это было для меня самое легкое, менее всего напряженное сочинение за всю мою жизнь. Музыка наплывала сама, с полной оркестровкой. Почти не требовалось поправок. Я послал ее моему агенту, и на Земле был огромный успех. Люди до сих пор напевают основную тему.
– Я стал продолжать писать в том же духе. Это было легко. Я закончил шестичастную симфонию за час с небольшим. Говорили о Пулитцеровской премии, но я больше не обращал на это внимания. Я хотел работать и дальше в этом смысле, и решил, что должен сам что-то пережить, а не просто сидеть дома и смотреть записи. Быть правдивым в своей работе, писать о том, что знаешь, рисовать то, что видишь, выражать в музыке то, что чувствуешь. Поэтому я решился. И меня продолжали прославлять. Я не просил об этом. Но знаете, у меня это получается. В детстве мой дедушка часто брал меня с собой на охоту на болота. Если не говорить о технологии, это не так ново, как мне казалось. Ведь борьба остается не людской. Организация атаки не так уж отличается от построения симфонии. Вы оркеструете ваши силы и планируете стратегию. Не знаю, как сказать. Это лучше почувствовать. И все внутренние конфликты, вся неопределенность теперь ушла. Тело и ум сражаются, но в душе – мир. Может быть, это и есть человеческое бытие. Знаете, споры об этом бесконечны.
– Я не знал, – с трудом прошептал Кальдак.
– Понятно. Вы ведь долго пробыли здесь, на Кантарии. Я больше не знаю смятения, старина. Я здесь, чтобы сражаться и чтобы музыкально интерпретировать этот конфликт. Это теперь нераздельно. Я знаю много других художников, чувствующих то же самое. Все больше людей приходят сейчас к тому же. В этом есть что-то легкое и естественное. Может быть, биологическое. Что-то происходит с человеком на войне, заставляющее его живее чувствовать и больше понимать, чем в другое время. Если бы вы сказали мне, где сейчас Яруселка, то я уверен…
– Погибла. Больше года назад.
Уилл долго молчал.
– Простите, я не знал.
– Здесь, в этом мире, – пробормотал Кальдак. – Я не мог ее спасти, не мог ничего поделать, мог только смотреть.
Наступила долгая тишина, потом Уилл опять заговорил.
– Если вы не возражаете, я мог бы сочинить небольшую мемориальную вещь в ее честь. Я мог бы использовать массудские тональности, чтобы это было вам более приемлемо.
Люди говорят о своих умерших с воодушевлением, тогда как другие расы – исключительно о живых, это Кальдак знал. Они пишут картины, рассказы, музыку, делают скульптуры о смерти. Это болезненная аффектация, неизвестная народам Узора. Зачем писать о мертвых, если можно о живых? Но эти особенности людей спасли его жизнь.
Один сон сменился другим. Снова Уилл говорил успокаивающе:
– Сейчас мы вне опасности. Пересекаем юго-западный массив. Скоро будем на центральной базе. Там в госпитале для вас зарезервирована именная койка.
Кальдак видел, что его друг окружен фигурками поменьше и разговаривает с ними на непонятном языке. Вот он оглянулся и настроил свой транслятор на массудский.
– Это – кантарийцы. После того, как мы спасли их деревню, некоторые из них решили идти с нами. Хотели помогать. Мне говорили, что это было что-то вроде прорыва. Знаете, Кальдак, если бы не вы, мы все также дрались бы между собой, вместо того, чтобы помогать вам. Кальдак оказался в состоянии повернуть голову и увидел, как маленькие аборигены жмутся к более высокому и крупному человеку. Они были приблизительно того же размера, что гивистамы или лепары. Странно было смотреть, как они толпились вокруг Уилла, который улыбался им сверху вниз, и разговаривали с ним эльфийскими голосами, покуда человек не отослал их. Они почти боготворили его.
«Но ведь так же нельзя, – подумал он. – Разумные существа должны уважать друг друга, как равных».
– Славный народец эти кантарийцы, – Уилл закрыл дверь и вернулся к койке Кальдака. Командиру послышался шум битвы, и Уилл успокоил его.
– Это просто погода. Вы же знаете, какова она здесь.
– Ужасная. Бесконечный дождь и всюду влажность.
– Другие не замечают этого. С’ванские исследователи считают, что она во многом напоминает нашу. Во всяком случае, она менее стабильна, чем в других мирах. Говорят, что в других мирах Узора погода показалась бы нам очень неприятной. Но я думаю, мы везде могли бы чувствовать себя как дома.
– Как цивилизованные существа могут чувствовать себя как дома в таком ужасном месте?
– Кантарийцы же чувствуют.
– Они не цивилизованные.
– Мы – тоже, помните? Может быть, поэтому мы с ними так и ладим.
* * *
Кальдак думал об этом, когда он проснулся на удобной кровати в главном госпитале центральной базы. Боль была гораздо слабее. Гивистамский медик, осматривавший его, щелкнул зубами от удовольствия, когда командир открыл глаза.
– Сколько прошло, – сразу спросил Кальдак.
– Десять дней, командир. – Медик считывал показания с мониторов. По его команде кровать приняла сидячее положение. Он увидел, что лежит в персональной палате, сообразно рангу.
– Есть ли на базе офицер-землянин, Уилл Дьюлак? Я понимаю, вы можете не знать, но если бы вы навели справки, я был бы признателен.
– В этом нет необходимости, командир. – Он дал Кальдаку пилюлю, которую тот послушно проглотил. – Все знают землянина Дьюлака.
– Разве?
– Естественно, ведь он – региональный командир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129