Демидов сжал зубы: непереносимо трясло. Над улицами и площадями кружилось множество голубей. Из мучных лабазов выходили купцы-лабазники и, покрестясь на главы церквей, кидали одну-другую горсть зерна на землю. Голубиные стаи тучей кидались на зерно. День стоял солнечный, и в Кремле золотой маковкой блестел Иван Великий. Колымага прогромыхала за кремлевскую стену, к страшному месту.
Опираясь на костыль, прихрамывая, Демидов поднялся на крыльцо Розыскной канцелярии. У входа стоял караул — гвардейские солдаты. Заводчик покосился на них, позавидовал: «Хороши ребята для заводского дела!» И тут нежданно-негаданно вспомнил Никита первую встречу с царем Петром Алексеевичем. Был тогда Демидов статен, крепок, а теперь притомился от хлопот, сдает сила. В черной бороде давно засеребрилась легкая седина. Сутулый, но все еще бодрый духом, он вошел в канцелярию Розыска. Под слюдяными окнами горницы тянулся длинный стол; писчики и копиисты скрипели гусиными перьями. При входе Демидова все разом повернули головы и впились в него глазами.
Демидов прошел до середины горницы, лицо строго, постно; глаза глубоко запали в темные глазницы; стукнул костылем.
— Зван к капитан-поручику. Повестите!
В углу из-за стола сорвался юркий канцелярист в замызганном камзоле. Он быстро шмыгнул в соседнюю комнату.
Никита поднял голову, дерзко оглядел приказных, постукивая костылем. Стены в канцелярии — серы, в углах сырость; от больших деревянных скрынь, в которых были сложены грамоты и допросные листы, пахло мышиным пометом. Демидов чихнул, неторопливо вынул красный платок и утер нос. Писчики снова заскрипели перьями.
Дверь распахнулась; изогнувшись в поклоне, юркий канцелярист пригласил заводчика:
— Пожалуйста, их милость поджидает тебя.
Демидов, глядя на канцеляриста, поморщился: «Ишь крыса!»
Из-за стола навстречу заводчику встал и вышел грузный краснощекий офицер — человек лет за сорок. Никита заметил, что офицер этот плешив и горбонос; глаза бесстыжие.
Начальник Розыскной канцелярии поклонился Демидову:
— Много наслышан от государя о делах ваших. Как работают заводы?
Никита Демидов насторожился: в льстивой речи начальника почуял он повадку хищного врага. В свою очередь он поклонился Плещееву:
— Хвала осподу, драгоценный Иван Никифорович, попечением и заботами царя Петра Ляксеича наши заводы работают добро. Живем помалу.
— То хорошо, — сладко улыбнулся Плещеев, но глаза его остались сухи и мертвы.
«Эх, без души и огнива человек, — подумал Демидов. — Ну, да на таком деле это кстати».
Капитан-поручик вернулся к столу, уселся и, улыбаясь, продолжал любезный разговор:
— Сенатом повелено мне узнать, много ли пришлых и гулящих людишек обретается на ваших заводах? Сказывали челобитчики, что кровный сынок ваш Акинфий Никитич поставил к литейному делу военнопленных свеев, бежавших с мест поселения…
Демидов сидел у стола, крытого зеленым сукном, напротив грозного капитан-поручика; на лбу выступил пот.
«Обо всем догадывается супостат, но доказательств нет», — сообразил Никита и спокойно сказал:
— Посадские людишки да завистники оболгали меня перед сенатом. Ни беглых, ни пленных свеев не держим на заводах. Радеем, сколь хватает нашей силенки.
Плещеев пронзительно глядел на Демидова. Заводчик подался вперед, положил натруженные руки на костыль; руки были тяжелые, жилистые. Лицо Никиты вытянулось, глаза горели сухим блеском. За спиной Плещеева на стене висел писанный по холсту царь Петр Алексеевич в Преображенском мундире. Демидов тяжко вздохнул. Капитан-поручик опять спросил:
— Дознано нами, что приписные и работные люди живут на заводах скудно и жестокости чинятся над ними. Правда ли то?
Никита легонько стукнул костылем об пол, усмехнулся:
— За работенку людям сполна плачу, а то, что скудость в хлебе, — был грех… Без суровости же не обойтись. Судите, господин, сами: кругом там скала-камень да дремучая чащоба, хлеб не сеяли, а народ заводишки ставил на голом месте. Пушки да снаряды надобны были, не поджидать, когда хлеб взрастим. Оно всякому доброму хозяину известно: коли дом ставят, мужику приходится тогда туго. Жестокостей не чиним, а суровы — это правда! Без суровости народ разбегся бы, никто не хочет идти на огненную работу… Одним ласковым словом, господин мой, да привольным житьишком больших дел не наробишь!
Начальник Розыскной канцелярии облокотился на стол, заслонил глаза ладонью от света.
— Это верно, — прервал он Демидова. — Ведомо и нам, что руки ваши — золотые и по-хозяйски дело ладите. Только будет лучше, если всю правду расскажете да в грехах повинитесь. Есть у нас на то показания и взятые сыски…
— А коли есть, то судите да казните. — Никита опустил плешивую голову. — Греха ж за своею душою не знаю…
Оба надолго замолчали. Плещеев вцепился руками в подлокотники кресла; на руках поблескивали перстни с драгоценными камнями. Он отвалился на спинку кресла и, не мигая, снова впился в Демидова. Никита под взглядом не смутился.
Солнце зашло за кремлевскую башню; в горнице сгустилась полутьма. В наступившей тишине слышно было, как за дверью пререкались писчики. Демидов на мгновение закрыл глаза, и почудилось ему, что под ногами в подполице кто-то простонал. «Уж не застенок ли в подполице, а то дыба? — подумал Никита, и ему стало не по себе; слегка подташнивало. — Эх, куда и здоровье девалось, — с тоской сокрушался он. — Хлопотал, во всем себе отказывал, а тут розыск».
— Много доходу имеете? — прервал тягостное молчание Плещеев.
— Не считали. Да что и придет, немедля вкладываем в новые заводы. Наказал государь попечение иметь об умножении заводов для литья. Не о себе помышляем, а о славе и крепости отчизны…
— Одобряю! — Капитан-поручик встал и подошел к Демидову. — На сегодня с нас двоих будет. Как-нибудь на той неделе продолжим нашу беседу.
— Спасибо и на том, — поклонился Никита. — Ваши добрые слова всегда рады слышать…
Начальник проводил Никиту Демидова до порога кабинета, распахнул дверь. За ней стояли два рослых солдата, а между ними избитый арестант в железах — привели к Плещееву на допрос.
Демидов, не озираясь, тяжело ступая, пошел к выходу. На душе его было паскудно и сумеречно…
На Демидова навалились все несчастья. Из Тулы прискакал худой, измученный сын Григорий. Невеселые вести привез он. Фискалы-прибыльщики не дают ни спуску, ни отдыху: чтобы откупиться от них, пришлось извести немало денег и подарков. Ко всякому шагу придирались фискалы, и от всего откупайся. В Туле сыщики схватили трех лучших приказчиков, заковали их в железа и угнали в Москву, в Розыскную канцелярию.
Демидов морщил лоб, слушал сына молча. Григорий чего-то недоговаривал, волновался, и отец догадался, что в Туле стряслась беда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Опираясь на костыль, прихрамывая, Демидов поднялся на крыльцо Розыскной канцелярии. У входа стоял караул — гвардейские солдаты. Заводчик покосился на них, позавидовал: «Хороши ребята для заводского дела!» И тут нежданно-негаданно вспомнил Никита первую встречу с царем Петром Алексеевичем. Был тогда Демидов статен, крепок, а теперь притомился от хлопот, сдает сила. В черной бороде давно засеребрилась легкая седина. Сутулый, но все еще бодрый духом, он вошел в канцелярию Розыска. Под слюдяными окнами горницы тянулся длинный стол; писчики и копиисты скрипели гусиными перьями. При входе Демидова все разом повернули головы и впились в него глазами.
Демидов прошел до середины горницы, лицо строго, постно; глаза глубоко запали в темные глазницы; стукнул костылем.
— Зван к капитан-поручику. Повестите!
В углу из-за стола сорвался юркий канцелярист в замызганном камзоле. Он быстро шмыгнул в соседнюю комнату.
Никита поднял голову, дерзко оглядел приказных, постукивая костылем. Стены в канцелярии — серы, в углах сырость; от больших деревянных скрынь, в которых были сложены грамоты и допросные листы, пахло мышиным пометом. Демидов чихнул, неторопливо вынул красный платок и утер нос. Писчики снова заскрипели перьями.
Дверь распахнулась; изогнувшись в поклоне, юркий канцелярист пригласил заводчика:
— Пожалуйста, их милость поджидает тебя.
Демидов, глядя на канцеляриста, поморщился: «Ишь крыса!»
Из-за стола навстречу заводчику встал и вышел грузный краснощекий офицер — человек лет за сорок. Никита заметил, что офицер этот плешив и горбонос; глаза бесстыжие.
Начальник Розыскной канцелярии поклонился Демидову:
— Много наслышан от государя о делах ваших. Как работают заводы?
Никита Демидов насторожился: в льстивой речи начальника почуял он повадку хищного врага. В свою очередь он поклонился Плещееву:
— Хвала осподу, драгоценный Иван Никифорович, попечением и заботами царя Петра Ляксеича наши заводы работают добро. Живем помалу.
— То хорошо, — сладко улыбнулся Плещеев, но глаза его остались сухи и мертвы.
«Эх, без души и огнива человек, — подумал Демидов. — Ну, да на таком деле это кстати».
Капитан-поручик вернулся к столу, уселся и, улыбаясь, продолжал любезный разговор:
— Сенатом повелено мне узнать, много ли пришлых и гулящих людишек обретается на ваших заводах? Сказывали челобитчики, что кровный сынок ваш Акинфий Никитич поставил к литейному делу военнопленных свеев, бежавших с мест поселения…
Демидов сидел у стола, крытого зеленым сукном, напротив грозного капитан-поручика; на лбу выступил пот.
«Обо всем догадывается супостат, но доказательств нет», — сообразил Никита и спокойно сказал:
— Посадские людишки да завистники оболгали меня перед сенатом. Ни беглых, ни пленных свеев не держим на заводах. Радеем, сколь хватает нашей силенки.
Плещеев пронзительно глядел на Демидова. Заводчик подался вперед, положил натруженные руки на костыль; руки были тяжелые, жилистые. Лицо Никиты вытянулось, глаза горели сухим блеском. За спиной Плещеева на стене висел писанный по холсту царь Петр Алексеевич в Преображенском мундире. Демидов тяжко вздохнул. Капитан-поручик опять спросил:
— Дознано нами, что приписные и работные люди живут на заводах скудно и жестокости чинятся над ними. Правда ли то?
Никита легонько стукнул костылем об пол, усмехнулся:
— За работенку людям сполна плачу, а то, что скудость в хлебе, — был грех… Без суровости же не обойтись. Судите, господин, сами: кругом там скала-камень да дремучая чащоба, хлеб не сеяли, а народ заводишки ставил на голом месте. Пушки да снаряды надобны были, не поджидать, когда хлеб взрастим. Оно всякому доброму хозяину известно: коли дом ставят, мужику приходится тогда туго. Жестокостей не чиним, а суровы — это правда! Без суровости народ разбегся бы, никто не хочет идти на огненную работу… Одним ласковым словом, господин мой, да привольным житьишком больших дел не наробишь!
Начальник Розыскной канцелярии облокотился на стол, заслонил глаза ладонью от света.
— Это верно, — прервал он Демидова. — Ведомо и нам, что руки ваши — золотые и по-хозяйски дело ладите. Только будет лучше, если всю правду расскажете да в грехах повинитесь. Есть у нас на то показания и взятые сыски…
— А коли есть, то судите да казните. — Никита опустил плешивую голову. — Греха ж за своею душою не знаю…
Оба надолго замолчали. Плещеев вцепился руками в подлокотники кресла; на руках поблескивали перстни с драгоценными камнями. Он отвалился на спинку кресла и, не мигая, снова впился в Демидова. Никита под взглядом не смутился.
Солнце зашло за кремлевскую башню; в горнице сгустилась полутьма. В наступившей тишине слышно было, как за дверью пререкались писчики. Демидов на мгновение закрыл глаза, и почудилось ему, что под ногами в подполице кто-то простонал. «Уж не застенок ли в подполице, а то дыба? — подумал Никита, и ему стало не по себе; слегка подташнивало. — Эх, куда и здоровье девалось, — с тоской сокрушался он. — Хлопотал, во всем себе отказывал, а тут розыск».
— Много доходу имеете? — прервал тягостное молчание Плещеев.
— Не считали. Да что и придет, немедля вкладываем в новые заводы. Наказал государь попечение иметь об умножении заводов для литья. Не о себе помышляем, а о славе и крепости отчизны…
— Одобряю! — Капитан-поручик встал и подошел к Демидову. — На сегодня с нас двоих будет. Как-нибудь на той неделе продолжим нашу беседу.
— Спасибо и на том, — поклонился Никита. — Ваши добрые слова всегда рады слышать…
Начальник проводил Никиту Демидова до порога кабинета, распахнул дверь. За ней стояли два рослых солдата, а между ними избитый арестант в железах — привели к Плещееву на допрос.
Демидов, не озираясь, тяжело ступая, пошел к выходу. На душе его было паскудно и сумеречно…
На Демидова навалились все несчастья. Из Тулы прискакал худой, измученный сын Григорий. Невеселые вести привез он. Фискалы-прибыльщики не дают ни спуску, ни отдыху: чтобы откупиться от них, пришлось извести немало денег и подарков. Ко всякому шагу придирались фискалы, и от всего откупайся. В Туле сыщики схватили трех лучших приказчиков, заковали их в железа и угнали в Москву, в Розыскную канцелярию.
Демидов морщил лоб, слушал сына молча. Григорий чего-то недоговаривал, волновался, и отец догадался, что в Туле стряслась беда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101