лицо его блестело от пота.
— Что, отцы-греховодники, натужно доводится? — усмехнулся Никита.
Монахи не откликнулись. Демидов не унялся:
— Всяк видит, как монах скачет, а никто не видит, как монах плачет.
— Проезжай, остуда, — стиснул лопату в руках толстый инок. — Проезжай, пока братию не вздразнил.
Демидов сощурил глаза; монахи были здоровенные, жилистые, по колено в топи таскали бревна и вязки хвороста.
— Работяги, — остался доволен Демидов, — умеет Петр Ляксеевич силу подбирать. Оно — душе спасительно и для дела утешительно. Эй ты, пошел, каурый! — Он хлестнул кнутом по коню. Двуколка быстро покатилась по дороге.
За сотню верст до Санкт-Питербурха Демидову встретилась партия пленных шведов. Шли они стадом, оборванные, башмаки стоптаны; невесело поглядели на Демидова.
— Эй, служивый, куда гонишь? — крикнул заводчик конвоиру.
— В Новгород, а то и дале, — отозвался солдат и приостановился. — А что, подорожный, нет ли табачку?
— Я не табашник! — насупил брови Демидов. — Тем делом не занимаюсь. Эй, робята, а есть ли среди вас плавщики железа?
— Тут всяки есть; а што табачку нету — жалость едина; а ну, чо стали? Пошли! — засуетился солдат.
— Стой! — крикнул Демидов и соскочил с тележки. — Табачку нет, а деньги дам — купишь. — Никита полез в штаны, достал алтын, дал солдату. — Чьи и куда гонишь? Мне бы мастера по литью…
— Тут всяки есть, — повторил солдат, — а гоню я в деревнюшку Александры Даниловича Меншикова… Вот и проси его…
«Дойду до Меншикова, упрошу», — решил Демидов и погнал коня.
Место пошло ровное: по сырой равнине стлался вереск да чахлый, мелкий ельник. Над болотинами дымился туман. Города так и не было. Лес оборвался у Фонтанки-реки; на мутной воде раскачивался жидкий паром. Дорогу загородил шлагбаум. Из будки вышел солдат с алебардой и спросил у Никиты подорожную.
Туляк всмотрелся в алебарду и признал:
— Эк, моей-то работенки! А подорожной-то у меня и нет.
Солдат, в раздумье поглядывая то на паром, то на проезжего, решительно отрезал:
— Вертай назад! Без подорожной не пущу!
Ехать бы Демидову назад, но, на счастье, в ельнике затрубили охотничьи рога, залаяли псы. На дороге на рыжем коне показался конник и поскакал к реке. Солдат застыл.
На всаднике был плащ черного сукна, ветер трепал полы, перья на шляпе развевались. По скоку и ухватке Демидов похвалил:
— Добр, молодчага!
— Да ты тише! То сам генерал-губернатор Санкт-Питербурха Александр Данилович Меншиков.
— Ой ли! — схватился за бороду Никита и просиял: — Вот те и подорожная…
Конник подъехал к шлагбауму. Никита Демидов снял колпак и схватил коня за повод.
— Кто? — Меншиков, подбоченившись, ловко сидел на коне; скакун нетерпеливо перебирал ногами.
Демидов поднял плешивую голову:
— Александр Данилыч, али не признал? Да я о пушках докладать к царю еду.
Генерал-губернатор прищурил наглые серые глаза и вдруг просиял:
— Демидыч! Вот здорово, ко времени приспел! — Он соскочил с коня и обнял туляка.
Солдат живо поднял шлагбаум, из караулки выскочили паромщики, дюжие парни, и перевезли их на другой берег.
Демидов недовольно поглядел на илистую речку, низкие берега, хмурое небо, поморщился:
— Не нравится мне, Александр Данилыч, тут, чухонский край!
— А ты приглядись-ка, — Меншиков разгладил пушистые усики. — Рядышком тут океан-море, дорожка славная, торговлишку заведем… Будешь торговать?
— Кто торговать, а я железо робить должен, — деловито отозвался Никита.
— А деньги где возьмешь? — поднял глаза Меншиков. — Деньги — вещь нужная.
— Верно, — согласился Демидов, — деньги — вещь нужная. Кто их не любит? Без них как без рук…
Паром пристал к берегу. Вдаль шла прямая просека. Меншиков махнул рукой:
— Невская першпектива. Ты куда?
— А мне бы в корчму али на заезжий…
— Да нет, ко мне жалуй, Демидыч.
Дом губернатора стоял неподалеку от Невы, строен из дерева, крыт тесом, вместителен. В доме хозяйничали румяные бабы-новгородки, в горницах чистота, много бархата и шелка. Жил Александр Данилович по-холостому, но Демидову по слуху известно было, что есть у губернатора одна зазноба, проживает она в Москве… Во дворе — рубленая баня, — губернатор любил крепкий пар. Утомленный государь частенько наезжал в баню. В бане из дубовых пластин слажена была купальня — просторная и удобная. С дороги губернатор зазвал Демидова в баню. В купальне вода теплая, и после хлестанья веником хозяин и гость уселись в купальне, им положили широченную доску, на нее поставили вино и закуски. Александр Данилович пил, не моргая глазом, не морщась, закусывая снедью, и отдувался: в теплой воде тело наслаждалось.
Демидов хоть и не пил хмельного, но ел вкусно.
Насытившись, Никита сказал губернатору:
— Данилыч, ты бы мне пленных свеев отпустил, кои на литье способны.
Меншиков опорожнил кубок, прожевал кусок говядины, спросил просто:
— Сколько дашь?
Никита поскреб бороду:
— Мы народ бедный, заводишко…
Но губернатор перебил:
— Ты, Демидыч, не виляй хвостом… Цена?
— Ух ты какой! — Глаза у Никиты вспыхнули. — Был бы народ, а то людишки дохлые, до Каменного Пояса, поди, не дойдут, сгинут.
— Ну, ты, брат, мертвого работать заставишь. Знаю тебя!
— Ох, не прижимай, Данилыч!
— А кого прижать, ежели не тебя…
По бане гуляло тепло, от сытости напала сонливость, у Никиты слипались глаза.
Никита Демидов поджидал из Невьянска сына с железной кладью. Вешние воды отшумели; Акинфка, наверное, уже сплыл по Чусовой. В ожидании сынка туляк расхаживал по Санкт-Питербурху и присматривался к поспешной стройке. Река Нева разбилась на множество рукавов и в устье разлилась широко. По лесам, болотам да топям стояли одинокие рыбачьи хижины. По буграм и холмам серели редкие мызы; в низинах народ боялся селиться: при моряне вода в Неве-реке поднималась буйно и заливала хижины. Рыбаки и те при буйном водополье спасались на лодчонках на Дудергофские горки. На Заячьем острове, по-свейски именуемом Ениссари, новгородские плотники рубили крепость. Народу на постройке было много, согнали со всех концов отчизны. Работы шли спешно; на островке, как по щучьему велению, росли бастионы: государев, Трубецкого, Меншикова, Зотова и других царских сподручников. И бастионы те прозывались так потому, что за работой надзирали эти государственные мужи. В крепости строилась церковь во имя апостолов Петра и Павла, и церковь ту заложил сам царь.
Однако на крепостных работах не хватало ни плотничного инструмента, ни землекопного, а того хуже — мало имелось тачек и телег, и люди таскали землю в полах своего кафтана, бревна тащили волоком, а землю рыли зачастую руками. Земля для крепостных валов нужна была сухая, а кругом простирались болотная тина да мох;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
— Что, отцы-греховодники, натужно доводится? — усмехнулся Никита.
Монахи не откликнулись. Демидов не унялся:
— Всяк видит, как монах скачет, а никто не видит, как монах плачет.
— Проезжай, остуда, — стиснул лопату в руках толстый инок. — Проезжай, пока братию не вздразнил.
Демидов сощурил глаза; монахи были здоровенные, жилистые, по колено в топи таскали бревна и вязки хвороста.
— Работяги, — остался доволен Демидов, — умеет Петр Ляксеевич силу подбирать. Оно — душе спасительно и для дела утешительно. Эй ты, пошел, каурый! — Он хлестнул кнутом по коню. Двуколка быстро покатилась по дороге.
За сотню верст до Санкт-Питербурха Демидову встретилась партия пленных шведов. Шли они стадом, оборванные, башмаки стоптаны; невесело поглядели на Демидова.
— Эй, служивый, куда гонишь? — крикнул заводчик конвоиру.
— В Новгород, а то и дале, — отозвался солдат и приостановился. — А что, подорожный, нет ли табачку?
— Я не табашник! — насупил брови Демидов. — Тем делом не занимаюсь. Эй, робята, а есть ли среди вас плавщики железа?
— Тут всяки есть; а што табачку нету — жалость едина; а ну, чо стали? Пошли! — засуетился солдат.
— Стой! — крикнул Демидов и соскочил с тележки. — Табачку нет, а деньги дам — купишь. — Никита полез в штаны, достал алтын, дал солдату. — Чьи и куда гонишь? Мне бы мастера по литью…
— Тут всяки есть, — повторил солдат, — а гоню я в деревнюшку Александры Даниловича Меншикова… Вот и проси его…
«Дойду до Меншикова, упрошу», — решил Демидов и погнал коня.
Место пошло ровное: по сырой равнине стлался вереск да чахлый, мелкий ельник. Над болотинами дымился туман. Города так и не было. Лес оборвался у Фонтанки-реки; на мутной воде раскачивался жидкий паром. Дорогу загородил шлагбаум. Из будки вышел солдат с алебардой и спросил у Никиты подорожную.
Туляк всмотрелся в алебарду и признал:
— Эк, моей-то работенки! А подорожной-то у меня и нет.
Солдат, в раздумье поглядывая то на паром, то на проезжего, решительно отрезал:
— Вертай назад! Без подорожной не пущу!
Ехать бы Демидову назад, но, на счастье, в ельнике затрубили охотничьи рога, залаяли псы. На дороге на рыжем коне показался конник и поскакал к реке. Солдат застыл.
На всаднике был плащ черного сукна, ветер трепал полы, перья на шляпе развевались. По скоку и ухватке Демидов похвалил:
— Добр, молодчага!
— Да ты тише! То сам генерал-губернатор Санкт-Питербурха Александр Данилович Меншиков.
— Ой ли! — схватился за бороду Никита и просиял: — Вот те и подорожная…
Конник подъехал к шлагбауму. Никита Демидов снял колпак и схватил коня за повод.
— Кто? — Меншиков, подбоченившись, ловко сидел на коне; скакун нетерпеливо перебирал ногами.
Демидов поднял плешивую голову:
— Александр Данилыч, али не признал? Да я о пушках докладать к царю еду.
Генерал-губернатор прищурил наглые серые глаза и вдруг просиял:
— Демидыч! Вот здорово, ко времени приспел! — Он соскочил с коня и обнял туляка.
Солдат живо поднял шлагбаум, из караулки выскочили паромщики, дюжие парни, и перевезли их на другой берег.
Демидов недовольно поглядел на илистую речку, низкие берега, хмурое небо, поморщился:
— Не нравится мне, Александр Данилыч, тут, чухонский край!
— А ты приглядись-ка, — Меншиков разгладил пушистые усики. — Рядышком тут океан-море, дорожка славная, торговлишку заведем… Будешь торговать?
— Кто торговать, а я железо робить должен, — деловито отозвался Никита.
— А деньги где возьмешь? — поднял глаза Меншиков. — Деньги — вещь нужная.
— Верно, — согласился Демидов, — деньги — вещь нужная. Кто их не любит? Без них как без рук…
Паром пристал к берегу. Вдаль шла прямая просека. Меншиков махнул рукой:
— Невская першпектива. Ты куда?
— А мне бы в корчму али на заезжий…
— Да нет, ко мне жалуй, Демидыч.
Дом губернатора стоял неподалеку от Невы, строен из дерева, крыт тесом, вместителен. В доме хозяйничали румяные бабы-новгородки, в горницах чистота, много бархата и шелка. Жил Александр Данилович по-холостому, но Демидову по слуху известно было, что есть у губернатора одна зазноба, проживает она в Москве… Во дворе — рубленая баня, — губернатор любил крепкий пар. Утомленный государь частенько наезжал в баню. В бане из дубовых пластин слажена была купальня — просторная и удобная. С дороги губернатор зазвал Демидова в баню. В купальне вода теплая, и после хлестанья веником хозяин и гость уселись в купальне, им положили широченную доску, на нее поставили вино и закуски. Александр Данилович пил, не моргая глазом, не морщась, закусывая снедью, и отдувался: в теплой воде тело наслаждалось.
Демидов хоть и не пил хмельного, но ел вкусно.
Насытившись, Никита сказал губернатору:
— Данилыч, ты бы мне пленных свеев отпустил, кои на литье способны.
Меншиков опорожнил кубок, прожевал кусок говядины, спросил просто:
— Сколько дашь?
Никита поскреб бороду:
— Мы народ бедный, заводишко…
Но губернатор перебил:
— Ты, Демидыч, не виляй хвостом… Цена?
— Ух ты какой! — Глаза у Никиты вспыхнули. — Был бы народ, а то людишки дохлые, до Каменного Пояса, поди, не дойдут, сгинут.
— Ну, ты, брат, мертвого работать заставишь. Знаю тебя!
— Ох, не прижимай, Данилыч!
— А кого прижать, ежели не тебя…
По бане гуляло тепло, от сытости напала сонливость, у Никиты слипались глаза.
Никита Демидов поджидал из Невьянска сына с железной кладью. Вешние воды отшумели; Акинфка, наверное, уже сплыл по Чусовой. В ожидании сынка туляк расхаживал по Санкт-Питербурху и присматривался к поспешной стройке. Река Нева разбилась на множество рукавов и в устье разлилась широко. По лесам, болотам да топям стояли одинокие рыбачьи хижины. По буграм и холмам серели редкие мызы; в низинах народ боялся селиться: при моряне вода в Неве-реке поднималась буйно и заливала хижины. Рыбаки и те при буйном водополье спасались на лодчонках на Дудергофские горки. На Заячьем острове, по-свейски именуемом Ениссари, новгородские плотники рубили крепость. Народу на постройке было много, согнали со всех концов отчизны. Работы шли спешно; на островке, как по щучьему велению, росли бастионы: государев, Трубецкого, Меншикова, Зотова и других царских сподручников. И бастионы те прозывались так потому, что за работой надзирали эти государственные мужи. В крепости строилась церковь во имя апостолов Петра и Павла, и церковь ту заложил сам царь.
Однако на крепостных работах не хватало ни плотничного инструмента, ни землекопного, а того хуже — мало имелось тачек и телег, и люди таскали землю в полах своего кафтана, бревна тащили волоком, а землю рыли зачастую руками. Земля для крепостных валов нужна была сухая, а кругом простирались болотная тина да мох;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101