Из Москвы Демидов выписал человека, имевшего сноровку к чертежным делам, знающего писца. Тот оказался проворным, толковым; дело свое знал превосходно.
По жалованным грамотам, по купчим и по писцовым сказкам московский грамотей вычертил карту с землями, с лесными угодьями, с горными реками и озерами; на карте лежало целое царство, по обширности побольше любого иноземного; на той карте через все земли было обозначено: «Ведомство Демидова».
Никита Демидов остался доволен работой чертежного писца:
— О-х-х, и добро, чертушка. Ладно робишь…
Писец был тщедушен, остроглаз, скор. Приглядываясь к его работе, Никита похвалил:
— Умный ты работник, братец!
— Есть и поумнее меня, — отозвался писец.
— Что-то не вижу вокруг себя! — сказал Демидов.
— Плохо смотришь, хозяин! — вымолвил писец и строго посмотрел на заводчика. — Весь наш народ умен и даровит!
Мосолов объехал дальние волости, согнал приписных мужиков да башкиров; разбил народ на две орды: одну повел сам на Шайтанку-реку. Несмотря на лютые морозы и бескормицу, ладили там Шайтанский завод для Никиты Никитича. Другую орду повел хозяин Демидов на покупные башкирские земли. Тархан изумился поспешности Демидова:
— Куда торопишься, хозяин?
Демидов был ласков с тарханом, но чуял тот в демидовских словах решимость и твердость.
— Земли мы купили не впустую лежать, — сказал башкиру Никита. — Царь Петра Ляксеич ладит по-новому Русь, а по-новому ладить — железо надо. Так! Ты, князь, убери людишек своих с моей земли: руду копать буду!
По глубокому снегу накатали добрые санные дороги, по ним везли камень, кирпичи и складывали в речной долине.
— Тут заводской пруд будет! — указал Демидов.
Писец лазил по оснеженным горам да падям и учинял землемерие, подсчитывал обширность земель, с которых талые снега сбросят воду в вешнюю пору. В горах лесорубы валили звонкую смолистую сосну, бревна гнали в падь по особо устроенной ледяной дороге. То была расчетливая выдумка Никиты Демидова.
Из-под Мензелинска, Сарапула, Бирска и других хлебных мест по санному пути шли обозы, груженные крепким золотистым зерном. Зерно сгружали в амбары, срубленные на месте, предполагаемом для завода. К амбарам Демидов приставил стражу.
Голодные башкиры шли в кабалу, таскали камень, укладывали его в ледяную реку. В горе долбили первую штольню.
В такой горячей работе незаметно подошла весна, а весной подоспели нежданные беды…
Весна выпала затяжная; за долгую зиму башкирский народ изголодался; отощавший скот не в силах был пробить копытом толстую корку-наледь, покрывшую снег; пали тысячи голов. Башкиры обрадовались первой зеленой травинке, снялись с зимних пастбищ и кочевьем тронулись на отцовские пастбища. Конские табуны линяли, у животных торчали острые ребра, мослаки, но люди и скот наслаждались благостным теплом. Косяки кобылиц, предводительствуемые ревнивыми и злобными жеребцами, поднимали густую пыль, торопились отары кудлатых башкирских овец, охраняемые короткоухими свирепыми псами. За овечьими отарами брели пастухи, забавляясь игрой на свирелях из тростника.
Шумные овечьи отары, громкоголосые табуны и кочующие люди разместились в долине среди гор, где рощи вековых дубов и кленов сменялись чащами орешника, черемухи, дикой яблони и груши.
В полдень с каменистых гор Никита Демидов заметил на древней дороге башкирские табуны. Не мешкая, он послал гонца к тархану — немедленно освободить проданную землю от нашествия кочевников. Но тархан, чуя беду от народного гнева, разобрал кибитки и поторопился откочевать подальше. Гонец на месте тарханского кочевья нашел холодный пепел костров да овечий помет…
Тогда Демидов спустился с каменистых гор к стройке, собрал верных людей в воинскую ватагу…
В полночь, когда башкирское кочевье спало крепким сном, вдруг яростно залаяли псы и бросились во тьму. На огни костров налетела лихая демидовская ватага; псы остервенели, кидались на чужих людей, отары овец метались во тьме, по дорогам протопали всполошенные конские табуны. Башкиры яростно оборонялись от злых людей. Впереди ватаги на черном коне скакал большеголовый вершник и плетью полосовал пастухов.
На диком скакуне из тьмы вырвался высокий жилистый башкир; в ухе поблескивала серьга.
— Стой, чего делаешь? — закричал башкир. — Зачем народ бьешь? Зачем скот разгонял?
— Держись, пес! — крикнул Щука, пришпорил коня и взмахнул саблей.
Башкир проворно увернулся от удара.
Над Щукой просвистели стрелы.
— Круши! — заорал демидовский варнак и бросился в схватку.
Всю ночь отчаянно оборонялись башкиры. Кочевники сдерживали демидовскую ватагу; конские табуны и овечьи отары уходили в горы…
Утром по пастбищам бродили отбившиеся кобылицы да одиночные овцы. У пепла костров лежали посеченные тела башкиров.
Демидовские ватажники привели заарканенного башкира. Молодец был высок, сух; пленник тряхнул бритой головой. Глазами, полными ненависти, поглядел на Демидова. Никита спросил грозно:
— Пошто на мои земли скот и кобыльи табуны напустили?
Башкир стоял прямо, повел густой бровью, ответил хозяйски:
— Тут, бачка Демидов, земля башкирская. Наша земля!
— Но-о! — Черная борода Никиты дрогнула. — Ишь ты как рассудил. Тархан-то мне землю продал…
Молодец поднял голову, про дерзил:
— С тархана и спрашивай, а земля башкир, бачка… Скот всегда пасли и будем пасти!..
Демидов опирался на костыль; утреннее солнце пригревало; хозяин снял колпак, блеснула лысина.
— Попробуй! — пригрозил Никита. — Не об чем мне с ним боле говорить. Ты, Щука, сгони его в Невьянск, — пусть там в разум сего молодца доведут… Так!
Он привычно огладил черную бороду и отвернулся к стройке.
Там копошились рабочие, ставили срубы, копали рвы, рубили заплоты: укреплялся Демидов на башкирских землях.
Башкира угнали по невьянской дороге. Никита, оглядев стройку, вздохнул:
— Ну и благодать; кажись, боле сюда не покажут носа, нехристи…
Ошибся, однако, в своей думке Никита Демидов. Вечером с невьянской дороги прискакал избитый конвоир. В горах напала на него ватажка гулящих людей, башкира отбила, а его, конвоира, отпорола плетью и отослала к Демидову:
— Пойди и скажи ему: коли не уберется — всех вырежем…
— Ух! — скрипнул зубами Никита и подступил к холопу. — А еще что наказали разбойники?
Холоп почесал затылок.
— Больше ничего не говорили. А ватагу вел ту, хозяин…
Холоп замялся.
— Говори, кто вел? — прикрикнул Демидов.
— Сенька Сокол, вот кто!
— Но-о! Ух, пес! — стукнул костылем в землю Демидов. — Да говори: что видел? Не бойсь, супостат…
Холоп осмелел:
— Еще, хозяин, Сенька башкира ослобонил да обнял: «Вот, грит, Султан, где довелось свидеться».
— Ох, дьяволы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
По жалованным грамотам, по купчим и по писцовым сказкам московский грамотей вычертил карту с землями, с лесными угодьями, с горными реками и озерами; на карте лежало целое царство, по обширности побольше любого иноземного; на той карте через все земли было обозначено: «Ведомство Демидова».
Никита Демидов остался доволен работой чертежного писца:
— О-х-х, и добро, чертушка. Ладно робишь…
Писец был тщедушен, остроглаз, скор. Приглядываясь к его работе, Никита похвалил:
— Умный ты работник, братец!
— Есть и поумнее меня, — отозвался писец.
— Что-то не вижу вокруг себя! — сказал Демидов.
— Плохо смотришь, хозяин! — вымолвил писец и строго посмотрел на заводчика. — Весь наш народ умен и даровит!
Мосолов объехал дальние волости, согнал приписных мужиков да башкиров; разбил народ на две орды: одну повел сам на Шайтанку-реку. Несмотря на лютые морозы и бескормицу, ладили там Шайтанский завод для Никиты Никитича. Другую орду повел хозяин Демидов на покупные башкирские земли. Тархан изумился поспешности Демидова:
— Куда торопишься, хозяин?
Демидов был ласков с тарханом, но чуял тот в демидовских словах решимость и твердость.
— Земли мы купили не впустую лежать, — сказал башкиру Никита. — Царь Петра Ляксеич ладит по-новому Русь, а по-новому ладить — железо надо. Так! Ты, князь, убери людишек своих с моей земли: руду копать буду!
По глубокому снегу накатали добрые санные дороги, по ним везли камень, кирпичи и складывали в речной долине.
— Тут заводской пруд будет! — указал Демидов.
Писец лазил по оснеженным горам да падям и учинял землемерие, подсчитывал обширность земель, с которых талые снега сбросят воду в вешнюю пору. В горах лесорубы валили звонкую смолистую сосну, бревна гнали в падь по особо устроенной ледяной дороге. То была расчетливая выдумка Никиты Демидова.
Из-под Мензелинска, Сарапула, Бирска и других хлебных мест по санному пути шли обозы, груженные крепким золотистым зерном. Зерно сгружали в амбары, срубленные на месте, предполагаемом для завода. К амбарам Демидов приставил стражу.
Голодные башкиры шли в кабалу, таскали камень, укладывали его в ледяную реку. В горе долбили первую штольню.
В такой горячей работе незаметно подошла весна, а весной подоспели нежданные беды…
Весна выпала затяжная; за долгую зиму башкирский народ изголодался; отощавший скот не в силах был пробить копытом толстую корку-наледь, покрывшую снег; пали тысячи голов. Башкиры обрадовались первой зеленой травинке, снялись с зимних пастбищ и кочевьем тронулись на отцовские пастбища. Конские табуны линяли, у животных торчали острые ребра, мослаки, но люди и скот наслаждались благостным теплом. Косяки кобылиц, предводительствуемые ревнивыми и злобными жеребцами, поднимали густую пыль, торопились отары кудлатых башкирских овец, охраняемые короткоухими свирепыми псами. За овечьими отарами брели пастухи, забавляясь игрой на свирелях из тростника.
Шумные овечьи отары, громкоголосые табуны и кочующие люди разместились в долине среди гор, где рощи вековых дубов и кленов сменялись чащами орешника, черемухи, дикой яблони и груши.
В полдень с каменистых гор Никита Демидов заметил на древней дороге башкирские табуны. Не мешкая, он послал гонца к тархану — немедленно освободить проданную землю от нашествия кочевников. Но тархан, чуя беду от народного гнева, разобрал кибитки и поторопился откочевать подальше. Гонец на месте тарханского кочевья нашел холодный пепел костров да овечий помет…
Тогда Демидов спустился с каменистых гор к стройке, собрал верных людей в воинскую ватагу…
В полночь, когда башкирское кочевье спало крепким сном, вдруг яростно залаяли псы и бросились во тьму. На огни костров налетела лихая демидовская ватага; псы остервенели, кидались на чужих людей, отары овец метались во тьме, по дорогам протопали всполошенные конские табуны. Башкиры яростно оборонялись от злых людей. Впереди ватаги на черном коне скакал большеголовый вершник и плетью полосовал пастухов.
На диком скакуне из тьмы вырвался высокий жилистый башкир; в ухе поблескивала серьга.
— Стой, чего делаешь? — закричал башкир. — Зачем народ бьешь? Зачем скот разгонял?
— Держись, пес! — крикнул Щука, пришпорил коня и взмахнул саблей.
Башкир проворно увернулся от удара.
Над Щукой просвистели стрелы.
— Круши! — заорал демидовский варнак и бросился в схватку.
Всю ночь отчаянно оборонялись башкиры. Кочевники сдерживали демидовскую ватагу; конские табуны и овечьи отары уходили в горы…
Утром по пастбищам бродили отбившиеся кобылицы да одиночные овцы. У пепла костров лежали посеченные тела башкиров.
Демидовские ватажники привели заарканенного башкира. Молодец был высок, сух; пленник тряхнул бритой головой. Глазами, полными ненависти, поглядел на Демидова. Никита спросил грозно:
— Пошто на мои земли скот и кобыльи табуны напустили?
Башкир стоял прямо, повел густой бровью, ответил хозяйски:
— Тут, бачка Демидов, земля башкирская. Наша земля!
— Но-о! — Черная борода Никиты дрогнула. — Ишь ты как рассудил. Тархан-то мне землю продал…
Молодец поднял голову, про дерзил:
— С тархана и спрашивай, а земля башкир, бачка… Скот всегда пасли и будем пасти!..
Демидов опирался на костыль; утреннее солнце пригревало; хозяин снял колпак, блеснула лысина.
— Попробуй! — пригрозил Никита. — Не об чем мне с ним боле говорить. Ты, Щука, сгони его в Невьянск, — пусть там в разум сего молодца доведут… Так!
Он привычно огладил черную бороду и отвернулся к стройке.
Там копошились рабочие, ставили срубы, копали рвы, рубили заплоты: укреплялся Демидов на башкирских землях.
Башкира угнали по невьянской дороге. Никита, оглядев стройку, вздохнул:
— Ну и благодать; кажись, боле сюда не покажут носа, нехристи…
Ошибся, однако, в своей думке Никита Демидов. Вечером с невьянской дороги прискакал избитый конвоир. В горах напала на него ватажка гулящих людей, башкира отбила, а его, конвоира, отпорола плетью и отослала к Демидову:
— Пойди и скажи ему: коли не уберется — всех вырежем…
— Ух! — скрипнул зубами Никита и подступил к холопу. — А еще что наказали разбойники?
Холоп почесал затылок.
— Больше ничего не говорили. А ватагу вел ту, хозяин…
Холоп замялся.
— Говори, кто вел? — прикрикнул Демидов.
— Сенька Сокол, вот кто!
— Но-о! Ух, пес! — стукнул костылем в землю Демидов. — Да говори: что видел? Не бойсь, супостат…
Холоп осмелел:
— Еще, хозяин, Сенька башкира ослобонил да обнял: «Вот, грит, Султан, где довелось свидеться».
— Ох, дьяволы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101