За это, заметим откровенно, и ценил Тимоху Жаба,
хозяин, и видеть потому желал бы рядом, то есть иметь все
время под рукой. Сказал - сделал (как? что? - не важно) молча
и в самом лучшем виде. Правильный парень, нужный, не
хитроверткий падла, фуцан, зам по идеологии Раденич Костя.
Колчак, швец-царевского клана выкормыш,
племянник чей-то по их мусарской линии, казалось вот-вот
свалит Жабу и в кресло сядет под знамя юбилейное,
визировать входящие и исходящие начнет. К тому все шло.
Царевская брала, пал тесть Цуркана, могучий Степан Андреич,
и им самим шикарно некогда обставленные кабинеты чужих и
неприятных ему новых владельцев принимали. Да. Как ни
прискорбно. Да. А вот зять Кондакова, и как только этого
(ействительно, возможно вследствие досадной нетерпеливости
его мамаши на свет явившимся повадки и черты большого
батрасьена не утратившим вполне) широкогрудого, без шеи,
мастера по вольной борьбе, не звали за глаза, и тупицей, и
дебилом, и валенком ушастым, толковей и сноровистее
многих оказался.
Конечно, надоумил тесть.
- На твое место, говоришь, нацелился цыпленок? А ты
его выше, через себя, Игорек.
Сказал, тяжелым мельхиором поддел кусочек языка,
застывший в искрящемся, горчицей смазанном желе, и
рюмочку, проглоченную только что отправил догонять.
- Понял?
Определенно. Не просто выше, а еще и как бы в
сторону, отвел угрозу навсегда. Ага. Позвал к себе перед
началом самым отчетно-выборной компании и ласково бумагу
из ЦК (конечно, и друзьям московским спасибо, как же,
устроили) змеюге показал:
- Сечешь масть, Константин? Местечко на область
кинули в МГИМО. Хочу твою кандидатуру зарядить. Ты как?
Ах, щечки вспыхнули, и был таков, сгорел наш
гаврик.
- Ну, все тогда, давай всю эту туту-муту оформляй.
Здесь ворох, клин, на два мешка.
Вот вам и Жаба, Игорек Цуркан, сын
спецпереселенца, обхитрил, объегорил вохровское семя.
Ловко.
Не зря Степану Кондакову пришелся ко двору.
Впрочем, в дом управляющего делами обкома партии брали
примака из знаменитой ну разве крапивы буйством, да шпаной
жестокой, деревни, давным-давно проглоченной Заводским,
вкривь и вкось расползшимся районом города Южносибирска,
Чушки, не за красивые глаза и ум недюженный, что притаился
неприметный под бобриком борцовским, грозившим рано или
поздно у переносицы сойтись с бровями. Нет, брали
любезного за выдающуюся тягу, натурально за
необыкновенную, особую, конфигурацию его балды, коя,
хвала тебе, Создатель, покой душе неистовой Светланы,
дочурки младшей Степана Кондакова принесла.
И в кого мерзавка такой оторвой уродилась, никто
понять не в силах был. Поверите ли, но лет с пятнадцати
голуба загуляла. Да как. Еще семнадцати не стукнуло девице, а
папка уж привез ей в первый раз с Кирпичной главврача,
доставил, чтоб доктор позорных насекомых размножение в
волосяных покровах полудетских приватно прекратил.
Боже, Боже, так бы, наверно, и окончила свой век под
лавками автовокзала, кабы не турнир международный на
призы фарфоровые газеты "Труд". Спасибо, Провиденье
смиловалось.
Итак, зимою семидесятого, перед красавцем главным
корпусом профилактория завода "Фибролит" торжественно в
безветрии морозном опали флаги стран и близких, и далеких, а
на матах праздничных цветных, в отстроенном недавно (на
зависть всем на областные денежки) спортивном зале,
сошлись, дабы поспорить за кубки в разводах кисельных
голубых дулевских, захватов и подсечек мастера.
А на трибунах поглазеть, позырить честные, открытые
единоборства собралось (и кто им выдавал спецпропуска, и
как хватило розовых картонок с куском угля на фоне
шестеренки, тайна) все, что способно было только в центре
областном стрелять глазами, вертеть частями тела
выступающими и губки делать бантиком. Буквально
оголилась передовая, "Томь" обезлюдела и опустел "Южбасс",
без малого неделю не с кем было отдохнуть, потанцевать,
словечком перекинуться согражданам, в наш город
занесенным по личной или казенной вечной надобности.
Да, событие незабываемое.
Ну, а в центральной ложе, среди гостей почетных,
блузоном желтым глаз ласкает Света Кондакова. Ух. И все
болеют за чеха, блондина - сажень в плечах, а его земляк наш,
черт скуластый Жаба, берет и делает. И венгра укладывает
лихо, и соотечественника, братишку, из Нижнего Тагила.
Короче, шансов не оставляет никому в своей говяжьей
полутяжелой категории парнишка из Чушков.
Герой, а финал чуть было не отдал болгарину. Чуть
было не по плечо не оказался Христо Жихову на пьедестале с
цифрами 3-2-1.
Не может быть! И виной тому Светка Кондакова,
выбравшая не чистенький, сверкающий средь снега красным
пластиком призывным лоджий (на первом этаже за каждой
шторкой одетые в спортивные костюмы стальные люди с
медными глазами) чудесный корпус для гостей из стран нам
братских, нет, под своды веток, лап сосновых, в синь леса
углубилась девка, подкралась к подкрашенной лишь наскоро
пятиэтажке, в дверь юркнула служебного подъезда, пока
гремела пара мужиков небритых железом сеток с бутылками
молочными буфетными, и затаилась.
Заходит в комнату свою без двух минут турнира
победитель, конечно же чтоб лечь и выспаться как следует
перед последним, главным поединком, а его рука, пальчонки
игруньи шаловливой за гусака, за беленького, цап, и он,
веселый дурачок, мгновенно, оп, и в поросенка превратился
розового, гладкого, ей-Богу, хрюкнет.
И хрюкнул, кто бы сомневался, и мяукнул, и даже
гавкнул пару раз, короче, не ошиблась Света, не обмануло, в
заблужденье не ввело ее борцовское трико, заснула девушка в
конце концов - лик просветленный, на сердце благодать, и
юноша с ней рядом прикорнул, но не прошло и трех часов,
кулак угрюмый тренерский сотряс дверь хлипкую, вскочил
бедняга:
- Слышу, батя!
И в душ, то ледяную включит, то горячую, то голову
подставит, то живот, и вроде бы взбодрился, но разве Тихона,
волчару старого, обманешь.
- Тебе сейчас расплющить нюхалку, паскуда, или
попозже,- ааа-ааах, но хрящичек не хрустнул, не хлынула
горячая в два ручейка, работа - заглядение, не зря Глеб
Алексеич Тихонов, заслуженный, любимый всеми тренер
федерации родной, остановился, щупальца разжал ни раньше
и ни позже, тика в тику.
Профессор психологии спортивной знал, понимал,
еще бы, продолжит его дело Христо Жихов, без меры, без
оглядки, едва опустит в партер, едва почувствует, что можно
финал взять чисто, пойдет в ход локоть обязательно. Да,
скромный, невыдающийся нос Цура, лишенный кислорода,
сжатый, смятый здоровым бугаем из Пловдива такую бурю в
удаленных от него изрядно надпочечниках произвел, что
Жаба, законам всем природы вопреки, огромным стал,
ужасным, страшным, и жалкими колечками рассыпались по
полу трудовые Жихова очки, когда его лопатки вмял, вогнал, к
ковру приклеил насмерть рассвирепевший бык чушковский,
какой там руку, лезвие просунешь фиг, полмиллиметра
обоюдоострых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57