Да, господа, девятого числа, еще мимозы не увяли,
"Лаванда горная" не выдохнулась в квартирах рыцарей-
гусаров, вообразите, утром, когда еще теплые и духовитые от
брудершафтов множества граждане страны огромной на
кухнях сумрачных глушили чай простой целебный, подонок
Сима лишь чудом подругу зренья не лишил, заехав вместо
глаза падле в ухо, после чего покинул ее гостеприимные
хоромы, тяжелой дверью так пугнув известку на площадке,
что бедная рассыпалась по лестнице, по всей площадке
разметалась смешными звездочками жалкими.
А началось все, Боже мой, в феврале с того, что
Швец-Цареву просто глупой шуткой, причудой идиотки
пьяной показалось. Ну, да, а чем еще прикажете считать
внезапно выраженное Малютой недоделанной желание
пройтись однажды под белою фатой рука об руку с одетым в
тройку черную, неотразимым Симой по солнечной аллее
липовой героев, дабы у Вечного огня, шурша парчой, шелками
подвенечными, на гладкую плиту букетик гвоздик
азербайджанских положить?
- Ты че, совсем плохая, ты думай головой, мы же двух
дней с тобой не проживем.
- Ну и что, зато у всех отвиснет и опустится, когда мы
лихо по Весенней на "Чайке" с бубенцами проплывем.
Пинцет, короче, дальше некуда.
И тем не менее, идея не в пример иным прожектам
ума лишенной Ирки на завтра не оставила несчастную. Увы,
уж слишком сильное на слабые коровы чувства впечатление
произвела женитьба двоюродного брата Симы Андрея
Ковалева, сыночка генеральского, и Ленки Костюшевич,
дочурки главврача больницы областной. По папкиным чинам
и бабкам, решила наша слабоумная, им с Симой уж нечто
просто грандиозное положено.
Свихнулась, в общем, ни о чем другом не могла ни
говорить, ни думать. И, главное, если бы лишь одного только
Симу испытывала на прочность, так нет же, помелом мела на
всех углах, стучала боталом, несла, трепала, и дело стало
представляться многим едва ли не уже решенным.
Ну, ладно, дружков, подружек зубоскальство, намеки
тухлые, смешочки Сима, возможно, смог бы пережить, но,
черт возьми, параша гнусная, переходя из уст в уста, волну,
водичку стала гнать, и общая их лужа полудетская внезапно
вышла из камышовых бережков. Иначе говоря, седьмого
марта мать Симы, Лидия Васильевна, работавшая, как назло, в
одной системе просвещения народного, что и родительница
Ирки, сыночка привычным чмок-чмок-чмок в висок за розы
поблагодарив, спросила:
- А почему так получается, Димочка, что мы с папой о
чем-то важном, происходящем в твоей жизни, узнаем
последними и от чужих людей?
М-да, удивительно ли, что после беседы семейной, за
сим последовавшей восьмого, Сима надрался мерзко в
компании чужой, а утром с бодуна великого зашел к под
ожидание напрасное приговорившей три четочка лапе и, сняв
синдром четвертой, отвесил ей, обмен эпитетами веско
завершив, отменный, но неточный справа.
Ну, все. Расстались навсегда.
Казалось бы, но вот вчера, в кафе, он так
(определенно, нет сомнений) заревновал, заволновался. Почти
киску снял свою с коленей Иванова старшего, стащил
комплектность частей знакомых, боеготовность излюбленных
стал проверять, клешнею шарить там и сям, поить винцом,
звать "мордой" и "говехой", - короче, был готов припасть,
вернуться в лоно, но то ли недожала Ирка (слюнявым
кончиком шершавым недогуляла по уха Симиного
загогулинам), то ли переборщила (напрасно в холле висла на
Юрце, своими липкими в его развязные, мокрые все норовя
попасть), ошибку, в общем, сделала, досадно просчиталась,
фу, и в результате всецело, душой и телом не смогла
любимому отдаться, ибо, увы, была дружками Швец-Царева
по-справедливости, по-братски на двоих раскидана сначала в
помещении, а после на свежем воздухе весеннем.
Как будто бы конец. Прости-прощай.
Но случай (право же, счастливый) шанс новый
подарил внезапно. Да, да, конечно, доставленная утром по
месту жительства все в той же шинели, службой траченной
мусарской, Ирка была уверена, могла поклясться, что поведет
ее мерзавец под венец, и очень скоро.
Просто деваться ему теперь некуда.
Ха-ха.
- Ну, уж теперь-то, парень, старая карга тебя точно
посадит.
Ах, как смеялся, цыкал, хрюкал Вадик с очередным
успехом братца Митьку поздравляя безголового.
Хорошо ему, ловко устроился, летает самолетами
Аэрофлота девять месяцев в году, во Львове наберется, над
Волгой пролетая, отольет, в Тюмени примет, а в
Комсомольске-на-Амуре все аккуратно, до копейки выложит
во что-нибудь фаянсовое, белое, вернет, и снова в форме, в
ажуре, на фиг, давай, давай, по новой разливай. Лафа, ни глаза
за ним, ни указа ему, ни хвостов у него, ни долгов, эх, кто бы
Симку сделал врачом футбольной команды первой лиги.
Да хоть бы и второй.
Елы-палы, а ведь мог бы, мог бы и не врачом,
лепилой, костоломом-костоправом, сбоку-припеком,
бесплатным приложеньем быть. С великим Разуваем рядом на
острие атаки, в штрафной площадке у ворот гостей, на жухлой
травке стадиона "Химик", вполне, а что?, он мог бы, Дима
Швец-Царев, с мячом красивым мастериться.
- Делай, Сима!
- Швец, мочи!
И неизвестно, кто бы тогда кому отстегивал широким
жестом тачки битые за полцены.
- На, Митяй, катайся, Разуваев себе шестерку
новенькую отсосал, - Вадька ему, или он Вадьке.
Но не вышло. Старуха, крыса, большевичка, все за
него решила.
- Василий, - Сима помнит, как за столом воскресным
она шары свои лупила, отцу с приятностью мешая рюмашку
водки опрокинуть, - нельзя сдавать рубежей, кто-то должен
продолжать линию, идти по стопам.
- И вообще, - чертила ложечкой на скатерти звезду ли
пятиконечную, серп ли с молотом ( в морщинах вся, как
деревянный истукан с потрескавшимся рылом),- сомнительное
достижение позволить каким-то там газетчикам трепать без
толку наше имя.
Это она о статье, заметке в "Сибирском
комсомольце", какой-то фуфел Симу после российского
турнира надеждой спорта и футбола вдруг вздумал объявить.
Конечно, сыграли они отлично, ничего не скажешь, первое
место в подгруппе, второе в финале. Нормально.
Да только что с того? Когда, как дупель ухмыляясь,
явился Сима и огорошил Семеныча, отца родного:
- Все, ухожу, отбегал, - тот не сказал ему ни слова.
Понял мужик, что не его ума это дело.
- Ну, заходи, не забывай, - пожал плечами и пацанов
пошел гонять.
Проклятая бабка.
Тогда она еще в бюро сидела, старейшим членом
была, культурой-мультурой помыкала, старуха в буденовке,
сама себе и конь, и шашка.
Что ж, в самом деле, бабушкой оболтусу и негодяю
Симе Швец-Цареву приходилась не какая-нибудь там контра,
двурушница, низкопоклонница, перерожденка, нет, нет,
пламенная, несгибаемая, твердая, как сталь, которую кует,
кует, и все не может на орало перековать железный
пролетарий, революционерка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57