— заявил он и встал, словно давая понять докучному посетителю, что пора уходить.
— Что это значит?
— Полагаю, ты получил все, что хотел, и даже больше. На этом поставим точку.
Франсуа все еще ничего не понимал.
— Ты крайне обяжешь меня, если впредь не будешь пытаться проникнуть ни к нам в дом, ни ко мне в контору. Слуги и швейцары уже получили соответствующие распоряжения. — И, с силой сцепив пальцы обеих рук, словно для того, чтобы удержаться и не ударить брата, Марсель произнес:
— Рене мне все рассказала… Уходи! — И он повторил с яростью, но тем же ледяным тоном:
— Уходи… Ну, чего встал? Пошел вон!
Франсуа так и не осмелился спросить у Рене, почему она решила рассказать Марселю. Но все-таки они встретились. После выхода второго номера «Хлыста» Рене зашла к нему в редакцию, которая располагалась пока в старом, убогом помещении на левом берегу. Там было всего две комнаты, как у г-на Дотеля; в одной Франсуа принимал невестку, во второй сидел Буссу.
— Видели наш первый номер? — поинтересовался Франсуа.
— Да, и поэтому пришла. Нет, я не буду вас критиковать. И упрекать тоже не собираюсь. Но думаю, мне благоразумней всего будет держаться как можно дальше от вашего еженедельника. Не пугайтесь, я не собираюсь требовать возврата своего добровольного вклада.
Я здесь не за этим. Желаю вам удачи, Франсуа. Вы любопытный экземпляр. Я иногда задаю себе вопрос: как далеко вы зайдете?
Как знать, не без тайного ли умысла она шла сюда?
Уж не подтолкнуло ли ее воспоминание об Эме? Рене обвела взглядом кавардак в комнате, купленную у старьевщика разномастную мебель, грязный пол, потом уставилась на окна в доме напротив. В одном из них сидел старик и курил трубку. Несмотря на полумрак в редакции, он вполне мог различить белые пятна лиц.
— Тут все, как у вашего издателя?
— Примерно.
Иллюзию завершал голос Буссу, говорившего по телефону.
— Я, пожалуй, не прочь попробовать, — сквозь зубы; как бы с вызовом, промолвила Рене.
Заваливая ее на стол, Франсуа заметил, что она не сводит глаз со старика в окне.
Больше она не приходила. Франсуа видел ее лишь издали: в театре, на ипподроме, в ресторанах на Елисейских полях. В Довиль он больше не ездил. В первое лето они с Бобом поехали в Савойю, поближе к Одиль, а потом, когда ее определили в санаторий, выбрали Рива-Беллу недалеко от Кана, где Франсуа нашел пансионат для мальчика.
Но неужели Франсуа и вправду непохож на остальных? Неужели существуют мужчины, которым не приходится бороться с волнующими мыслями и обволакивать себя туманом? А ему приходилось это делать всегда, чуть ли не с детства. Может быть, это Марсель и называет порочностью?
Каждую неделю «Хлыст» разоблачает пороки людей, находящихся более или менее на виду, и все равно информация такого рода приходит в газету пачками.
Так что же, поверить, что все люди одинаковы и нормальных, если воспользоваться выражением мамочки, среди них нет?
А она сама, со своей никчемной кичливостью, со страхами, которые она пыталась вбить в сыновей, с убеждением, что главное в жизни — это деньги, была нормальна? А оба его братца, Марсель и Рауль, они что, нормальней, чем он? А способ, каким Марсель получил руку дочки старого Эберлена, всю жизнь обиравшего ближних, тоже нормальный? Рауль, например, был дважды женат, но его нисколько не интересует и не беспокоит, что стало с его женами и дочерью. Может, дедов-пьянчуг, Лекуэна и Найдя, тоже прикажете считать примером для подражания?
У них в семье быть нормальным в том смысле, как понимала это их мамочка, означало быть как отец. Потому что отец смирился. Отказался бороться, предпринимать усилия. Хотел сохранить лицо — возможно, ради сыновей — и замкнулся в себе. Впрочем, если верить Раулю, и у отца иногда возникала потребность совершить тайком вылазку в публичный дом на улице Сен-Сюльпис.
— Рауль, умоляю, перестань свистеть!
— Если тебе мешает, чего же ты раньше не сказал?
Вот, вероятно, в какой-то степени ответ на его вопрос.
Почему раньше не сказал? Да чтобы не раздражать брата. Чтобы тот не подумал, что он строит из себя хозяина.
От неуверенности. Вот и на него, Франсуа, точно так же злятся, почему он не замолчит.
— А Буссу все нет, — пробормотал Франсуа, чтобы сменить направление мыслей.
— Уже недолго ждать. Сейчас он, наверно, пьет первую кружку в «Селекте» и скоро явится.
— Ну как, мадмуазель Берта, ничего не пропало?
— Нет, но я обнаружила одну странную вещь. Взгляните, например, на это письмо. Видите, по углам у него дырочки, как от кнопок. Я совершенно точно его не прикнопливала. И оно не единственное. Таких уже набралось с десяток.
— Откладывайте их, пожалуйста, в сторону.
— Я так и делаю, но пока еще не все просмотрела, так что могут оказаться и другие.
Наконец-то! В дверях появился толстяк Буссу, и у присутствующих, Бог весть почему, сразу отлегло от сердца, словно он принес разрешение всех проблем.
— Пойдемте, Фердинан, ко мне в кабинет.
— Есть новости, шеф?
По утрам Буссу бывал совершенно пришибленный и оживал лишь после четырех-пяти кружек пива.
— Ночью в редакции шарили.
— Надо думать, полиция.
— Мадмуазель Берта проверяет, не пропало ли чего-нибудь из досье. На некоторых документах обнаружены по углам дырочки от кнопок.
— Прикалывали, чтобы переснять.
— Вот и я так решил.
— Сделать это здесь они не могли: у них не было нужного оборудования; значит, приходили самое меньшее дважды. Что говорит ночной сторож?
— Я ему звонил. Утверждает, что ничего не видел и не слышал.
— Полицейские посоветовали ему помалкивать.
— Управляющий держался крайне холодно. Возможно, я ошибаюсь, но у меня впечатление, что он ждал моего визита и был наготове. И наконец, Шартье не вернулся.
— А куда он отправился?
— В Отейль. В девять он должен был попытаться встретиться с подрядчиком Жеромом Бутийе.
— Ну да, я же сам писал статью. Понятно.
— Сейчас одиннадцать тридцать, Буссу выбил трубку о каблук. Сегодня он казался куда более вялым и поникшим, чем обычно по утрам.
Поднявшись, он со вздохом нахлобучил на голову шляпу и заметил:
— Да, пахнет жареным…
— Как, Фердинан! Вы уходите?
— Пойду выпью кружечку на террасе «Селекта». Если я вам понадоблюсь…
— Но тираж-то они не арестовали!
— Не такие они дураки!
Глядя в спину Буссу, Франсуа поймал себя на том, что вид уходящего производит на него странное впечатление. На миг он даже задумался: кто же его главный редактор — предатель, пришедший разнюхать, что и как, или трус, смывающийся, чуть только запахло дракой?
Рауль снова принялся машинально насвистывать и с любопытством поглядывал на брата. Может быть, он вправду надеется увидеть, как сожрут укротителя? А может, все это лишь мерещится Франсуа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44