Г-жа Годишон отнюдь не приходила в восторг, когда Франсуа приезжал ужинать домой. Ей казалось, что тем самым он крадет часы ее вечернего общения с Бобом.
— У меня только холодный ужин. Вы же не позвонили, что приедете.
Франсуа поставил в квартире телефон, а ванную и кухню переоборудовал на современный лад.
— Папа, ты вечером уходишь?
Надо ли это понимать так, что Бобу тоже хочется, чтобы он ушел вечером? Франсуа не раз задавался подобными вопросами. Иногда во время ужина у него создавалось впечатление, будто своим присутствием он нарушает семейный уют, к которому не имеет никакого отношения. Возникло неловкое молчание. Г-жа Годишон и Боб обменялись взглядами, значения которых он не понимал.
Интересно, знает ли она, что мальчик утром был на кладбище? Вполне вероятно. Может, это она и купила розы? Они оба воображают, будто Франсуа ничего не известно, а ему так хочется рассказать, во всяком случае Бобу, что он тоже съездил в Иври.
— Машину я оставил у дома, потому что собираюсь прокатиться с тобой. Разумеется, если это тебе доставит удовольствие.
— Ты же знаешь, это всегда доставляет мне удовольствие, но…
Что это? Уж не подает ли г-жа Годишон мальчику знаки за спиной Франсуа?
— Что — но?
— Нет, ничего. Сделаю завтра.
— Если что-нибудь срочное…
— Нет, папа. Я с удовольствием проедусь.
Бобу нравятся машины, особенно эта, открытая, которую Франсуа купил несколько недель назад — на лето.
Время от времени в конце дня они вместе выезжают на прогулку. Едут вдоль Сены до Сен-Клу, сворачивают на Довильскую автостраду, иногда доезжают до Мантла-Жоли и там замаривают червячка в летнем кафе на берегу.
— Когда ты научишь меня водить?
— Пожалуй, этим летом на море или в деревне.
— Мы поедем вместе на море?
— Да, надеюсь выкроить месяц отпуска.
— Ты уже третий год обещаешь и каждый год приезжаешь ко мне только на воскресенья.
Любит ли его Боб? В иные дни Франсуа уверен в этом, но порой чувствует, что между ними возникает отчуждение. И всегда по причине замкнутости сына. Боб без умолку болтает о чем угодно, как будто догадывается, что отцу хочется задать какие-то вопросы, которые мальчик предпочел бы не слышать. И первым, разумеется, вопрос, поставивший бы все на свои места: ходят ли среди соучеников Боба толки про «Хлыст» и его издателя. И если да, то не сторонятся ли Боба другие ребята?
Может быть, главное в этом. Вплоть до этого года Боб старался и делал прямо-таки блестящие успехи. Но вдруг, несколько месяцев назад, превратился в неуспевающего, словно потерял вкус к учению, и школа стала ему в тягость.
Они катили в машине по почти пустым улицам, проехали мимо Эйфелевой башни, встретили у моста Мирабо запоздалый караван барж.
— Боб, ты ничего не хочешь мне сказать?
— Нет, папа. А почему ты спрашиваешь?
— Просто так. Я рад, что мы с тобой вдвоем. Знаешь, это ведь самые лучшие мои часы за весь день. Помнишь, как мы, словно друзья, в первый раз приехали в Довиль?
— Да.
— Мы ведь по-прежнему друзья?
— Да.
Разговор раздражает мальчика, и Франсуа это чувствует, но сегодня он немножко опечален, возможно из-за роз на могиле. Уж не ревность ли это?
— Я очень хочу, чтобы ты был счастлив, чтобы никогда не знал бедности. Помнишь, какие мы были бедные?
— Прошу тебя, папа, не будем об этом.
— Ты прав. Я тоже не хочу больше думать об этом.
Бедность слишком уродлива. Слишком ужасна. И я клянусь, что больше мы никогда не будем бедными.
Сейчас они поднимаются по склону в Сен-Клу. Они могли бы поехать в Буживаль и взглянуть на дом, где родилась мать Франсуа. Сейчас дом уже обветшал, желтая краска облупилась, и на воротах в одичавший сад висит табличка: «Продается». Пожалуй, теперь Франсуа начинает лучше понимать свою мамочку, которая так и не сумела примириться с бедностью. Но уж ему-то больше не придется мириться с нею. Нет, ни за что на свете он больше не согласится на вечный страх и униженность, на безнадежное ощущение собственного ничтожества, которые несет с собой бедность.
— Боб, тебе нравится новый велосипед?
— Да, папа. Потрясающая машина.
И все равно в его ответе, как всегда, не чувствуется подлинной радости. Нет какого-то огонька.
— Может, съедим где-нибудь мороженого?
— Как хочешь, папа.
Навстречу им едут машины, где сидят парочки, в некоторых лежат букеты цветов. Они напомнили Франсуа утренние розы; поэтому он замолчал и уставился на дорогу.
Нет, не стоит еще раз показывать мальчику дом, где родилась его бабушка. Это ему совершенно неинтересно.
А о чем сейчас может думать Боб? И, как бы отвечая на вопрос, мальчик пробормотал:
— Что-то дядя Рауль давно не заглядывал к нам.
Всю обратную дорогу Франсуа ощущал внутри странную пустоту.
Глава 4
Паркуя машину на Елисейских полях, Франсуа заметил м-ль Берту, выходящую из станции метро «Георг V», и решил подождать ее. Вчерашнего инспектора не было.
Но это ничего не значит. Возможно, он сменился, а возможно, дежурство у него начинается в девять.
М-ль Берта семенила степенно, неторопливо, прямо-таки с торжественностью курицы. Франсуа задал себе вопрос: о чем она думает сейчас, не подозревая, что за ней наблюдают, и что вообще она думает о нем? Она очень набожна и обо всем на свете имеет сложившееся мнение. Перед работой ухитряется сходить к заутрене.
Терпеть не может Шартье, который, зная ее добродетельность и щепетильность, развлечения ради рассказывал при ней разные непристойные истории и нарочно выбирал самые грубые слова. Было время, когда он доводил ее до исступления тем, что, проходя мимо, шлепал ее по массивному заду всякий раз, когда она стояла. А если сидела, протягивал руки с таким видом, словно собирался схватить ее за грудь. И однажды разразился грандиозный скандал. М-ль Берта заявила: «Или я, или он!»
Франсуа с трудом удалось сохранить обоих. Шартье дал обещание оставить м-ль Берту в покое и почти сдержал его, то есть сменил жесты на гримасы. Например, уставится ей на грудь и облизывается.
— Вы меня ждете? — удивилась м-ль Берта, увидев на тротуаре Франсуа. — Забыли ключ?
— Нет, просто увидел, как вы выходите из метро, и решил подняться вместе с вами.
По пути Франсуа взял почту. Лифт поднял их к ним на этаж. Комнаты по левую сторону коридора убирают рано утром, и как раз сейчас уборка заканчивалась. На правой же стороне, где размещается редакция «Хлыста», уборка производится вечером, после окончания работы.
Все шло как обычно. М-ль Берта сняла перед зеркалом шляпку, взбила волосы, воткнула в них несколько шпилек. Франсуа стоя просматривал почту и вдруг с недоумением услышал:
— Вы утром не поднимались сюда?
— Нет, а что такое?
— Может быть, Шартье заходил?
Имеется всего три ключа — у Франсуа, у м-ль Берты и у Шартье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44