Горели аккуратные голландские домики, в городе началась паника.
Прадо в свое время писал о перуанцах, что "рабы ни во что не верят, ни на что не надеются, спят, как сурки, но можно разбудить в них тигра".
Жестокость колонизаторов разбудила в рабах тигров. Один из вождей рабов Курасао Бастиан Карпату отличался особенной храбростью. Ему была уготована участь Христа: победившие колонизаторы распяли его на кресте.
- Следуйте за мной и не оборачивайтесь. Если спросят, куда идете, отвечайте, что заблудились.
С этого началась моя встреча с местными "Черными братьями". Разговор был долгим и сложным. Трое моих собеседников - яростные поклонники негритюда: политической доктрины, рожденной негритянской мелкобуржуазной интеллигенцией как протест против белого расизма. В подоплеке негритюда - иррационализм и мистицизм: "негр - это эмоция", а белый - "жестокая машина, порождение черствой тяги ко всеобщему технократизму", "негр полон ритма, эмоции, воображения, в то время как белый - прагматик во всем и вся".
- Мы никогда не будем едины, потому что наша идеологическая субстанция противоположна вашей, - утверждали мои собеседники.
- Доказательства?
- Это недоказуемо. Мы - ваш негатив, мы - тени белых. А черное никогда не станет белым. Вы просиживаете дни и ночи в лабораториях, стараясь проникнуть в тайны мироздания и подчинить их себе, вы упиваетесь чудовищным ритмом промышленных комплексов, а мы, наоборот, уходим в природу; мы считаем, что промышленность противна духу черного человека...
- Значит, совместная работа свободного черного и свободного белого невозможна?
- Практически - нет. Мы несоединимы, и будущее не в классовых битвах, а в столкновениях черной и белой рас.
(Как это ни парадоксально, негритюд многое взял у европейских реакционных философов, выступавших против капитализма лишь с индивидуалистических позиций. Бергсон и Новалис - предтечи негритюда. Они - антиподы Маркса и Энгельса; метафизика - их бог.)
- Мы не можем быть марксистами, - сказал один из собеседников, в белой майке и джинсах, картинно красивый и открыто гордящийся своей красотой, - ибо Маркс интересовался лишь обществом, а нас интересует только человек, и причем не всякий человек, а лишь черный.
Национализм приобретает порой поразительные черты - он делается слепым и неумным. Но всегда любая проповедь исключительности рано или поздно оборачивается против доктрины, которая решается на такого рода проповедь.
- Как вы относитесь к Анджеле Девис? - спросил я, вылезая из машины. - Она ведь выступает за общность товарищей по классу, и ей неважно, какого ты цвета...
- Что ж вы от нее хотите?! Она коммунистка, а не негритянка. Опыт ее борьбы мы используем в своих целях, однако стратегически нам с ней не по пути.
Беседовал с Зигфридом Ригандом, одним из лидеров оппозиции (здесь есть свой парламент; Курасао уже не колония Голландии, а член "Содружества"). Он руководит департаментом культуры и образования. Его кабинет заставлен скульптурами и музыкальными инструментами. Большой, сильный мулат, он осторожно притрагивается к "маримуле" и "бенто" - странным, вроде лука, музыкальным инструментам. Он много рассказывал о литературе и живописи своего народа.
Если архитектура - это "онемевшая музыка", то литература на латиноамериканском континенте - это политика, воплощенная в чувство. Я долго сидел с Зигфридом Ригандом в здании генерал-губернаторства, и мы говорили о литературе Нидерландских Антил.
Поэзия Курасао трагична. Лучшие ее образцы созданы поэтами, пишущими на разных языках, - английском, испанском, голландском и папьяменто (папьяменто сконструирован из испанского, голландского и английского языков).
Негр Франк Мартинс выпустил сборник стихов "Голоса из Африки" (здесь и далее - перевод мой и моей дочери, Дуни Семеновой).
Я нуждаюсь в сущем "пустяке",
В ерундовой "безделице"
Пусть мне дадут право на жизнь!
Но пока этот "сущий пустяк"
Идет ко мне с далеких горизонтов,
Меня каждый день сотрясает мука.
Меня раскачивает, как небоскреб во время урагана,
Я готов стать пальмой,
Сгнившей пальмой,
Опрокинутой в болото бурей!
Я готов на что угодно,
Только б
Получить "пустяк"
Тот мир, который был потерян моими предками...
Наверное, я никогда не увижу этот мир,
Похищенный у моих предков,
Потому что я избрал удел проводника,
Который должен указать
Дорогу к "сущему пустяку":
К праву на жизнь!
Колониальную поэзию надо уметь читать. Франк Мартинс пишет об общности негров Курасао со своими африканскими братьями. Он борется за "сущий пустяк право на жизнь", которая достижима лишь в объединении всех угнетенных. В его поэзии - гнев и сатира. Он знает - колонизаторы столетиями вбивали в головы местного населения, что лишь белые миссионеры несли добро, выкорчевывая "зло", заложенное в каждом "туземце" с рождения:
О, да! Я соткан из зла!
А мой Создатель - символ гадости...
Вчера я вышел на улицу и закричал:
"Где же ты, мой Создатель! Откликнись!"
Я ругал Создателя словами, тяжелыми, как булыжники
И они вернулись ко мне, мои слова,
Они вернулись ураганом.
Они ломали деревья,
Сотрясали дома,
Кружили облака в высоком небе,
И били меня, били, били...
О, да! Конечно же мой Создатель из породы злодеев.
В этом его "Спиричуэл" - ответ местным буржуа, которые всячески стараются забыть свое негритянское ; изначалие, которые стыдятся цвета своей кожи, стараясь раствориться среди белых колонизаторов...
Интересно творчество Пьера Лауфера. Вот одно из его стихотворений:
Монолог слуги
Я никогда не жил,
Но тем не менее - умираю.
Не правда ли, занятно: умирать, не зная, что такое жизнь?
А впрочем, кто я?
Скотина, Животное, лишенное души.
А ведь живут лишь те, кому дана душа,
Не так ли?
Как вам нравятся раны на моей спине?
Вам нравится видеть меня истекающим кровью,
Черной и дымной, тяжелой, негритянской кровью?
О, это было так смешно, когда вы били меня плетью,
И таскали лицом по красной земле,
И лишали еды.
Но я победил, мой господин, все равно я победил,
Потому что сейчас я умираю.
Простите меня, бога ради, простите меня
Ведь я лишил вас удовольствия...
Наверное, это высокое удовольствие - бить?
А?
Поэзия лишь тогда страшна, когда в ней заключена тайна, а символы не есть продукт самолюбования или, что еще хуже, досужего времяпрепровождения. Символы должны быть понятны тем, кто позволяет себе "дорогое удовольствие" - думать.
Что может быть лучше, чем мечта?
Нет, нет, обыкновенная мечта "ни о чем"...
Такая мечта не опасна, она эфирна и возвышенна...
Разве может быть что-нибудь приятнее,
Чем воспитанная и доброжелательная забывчивость?
Как неприятно думать о мире,
Полном горя и злобы,
О голодных детях
И матерях на плантациях, под солнцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Прадо в свое время писал о перуанцах, что "рабы ни во что не верят, ни на что не надеются, спят, как сурки, но можно разбудить в них тигра".
Жестокость колонизаторов разбудила в рабах тигров. Один из вождей рабов Курасао Бастиан Карпату отличался особенной храбростью. Ему была уготована участь Христа: победившие колонизаторы распяли его на кресте.
- Следуйте за мной и не оборачивайтесь. Если спросят, куда идете, отвечайте, что заблудились.
С этого началась моя встреча с местными "Черными братьями". Разговор был долгим и сложным. Трое моих собеседников - яростные поклонники негритюда: политической доктрины, рожденной негритянской мелкобуржуазной интеллигенцией как протест против белого расизма. В подоплеке негритюда - иррационализм и мистицизм: "негр - это эмоция", а белый - "жестокая машина, порождение черствой тяги ко всеобщему технократизму", "негр полон ритма, эмоции, воображения, в то время как белый - прагматик во всем и вся".
- Мы никогда не будем едины, потому что наша идеологическая субстанция противоположна вашей, - утверждали мои собеседники.
- Доказательства?
- Это недоказуемо. Мы - ваш негатив, мы - тени белых. А черное никогда не станет белым. Вы просиживаете дни и ночи в лабораториях, стараясь проникнуть в тайны мироздания и подчинить их себе, вы упиваетесь чудовищным ритмом промышленных комплексов, а мы, наоборот, уходим в природу; мы считаем, что промышленность противна духу черного человека...
- Значит, совместная работа свободного черного и свободного белого невозможна?
- Практически - нет. Мы несоединимы, и будущее не в классовых битвах, а в столкновениях черной и белой рас.
(Как это ни парадоксально, негритюд многое взял у европейских реакционных философов, выступавших против капитализма лишь с индивидуалистических позиций. Бергсон и Новалис - предтечи негритюда. Они - антиподы Маркса и Энгельса; метафизика - их бог.)
- Мы не можем быть марксистами, - сказал один из собеседников, в белой майке и джинсах, картинно красивый и открыто гордящийся своей красотой, - ибо Маркс интересовался лишь обществом, а нас интересует только человек, и причем не всякий человек, а лишь черный.
Национализм приобретает порой поразительные черты - он делается слепым и неумным. Но всегда любая проповедь исключительности рано или поздно оборачивается против доктрины, которая решается на такого рода проповедь.
- Как вы относитесь к Анджеле Девис? - спросил я, вылезая из машины. - Она ведь выступает за общность товарищей по классу, и ей неважно, какого ты цвета...
- Что ж вы от нее хотите?! Она коммунистка, а не негритянка. Опыт ее борьбы мы используем в своих целях, однако стратегически нам с ней не по пути.
Беседовал с Зигфридом Ригандом, одним из лидеров оппозиции (здесь есть свой парламент; Курасао уже не колония Голландии, а член "Содружества"). Он руководит департаментом культуры и образования. Его кабинет заставлен скульптурами и музыкальными инструментами. Большой, сильный мулат, он осторожно притрагивается к "маримуле" и "бенто" - странным, вроде лука, музыкальным инструментам. Он много рассказывал о литературе и живописи своего народа.
Если архитектура - это "онемевшая музыка", то литература на латиноамериканском континенте - это политика, воплощенная в чувство. Я долго сидел с Зигфридом Ригандом в здании генерал-губернаторства, и мы говорили о литературе Нидерландских Антил.
Поэзия Курасао трагична. Лучшие ее образцы созданы поэтами, пишущими на разных языках, - английском, испанском, голландском и папьяменто (папьяменто сконструирован из испанского, голландского и английского языков).
Негр Франк Мартинс выпустил сборник стихов "Голоса из Африки" (здесь и далее - перевод мой и моей дочери, Дуни Семеновой).
Я нуждаюсь в сущем "пустяке",
В ерундовой "безделице"
Пусть мне дадут право на жизнь!
Но пока этот "сущий пустяк"
Идет ко мне с далеких горизонтов,
Меня каждый день сотрясает мука.
Меня раскачивает, как небоскреб во время урагана,
Я готов стать пальмой,
Сгнившей пальмой,
Опрокинутой в болото бурей!
Я готов на что угодно,
Только б
Получить "пустяк"
Тот мир, который был потерян моими предками...
Наверное, я никогда не увижу этот мир,
Похищенный у моих предков,
Потому что я избрал удел проводника,
Который должен указать
Дорогу к "сущему пустяку":
К праву на жизнь!
Колониальную поэзию надо уметь читать. Франк Мартинс пишет об общности негров Курасао со своими африканскими братьями. Он борется за "сущий пустяк право на жизнь", которая достижима лишь в объединении всех угнетенных. В его поэзии - гнев и сатира. Он знает - колонизаторы столетиями вбивали в головы местного населения, что лишь белые миссионеры несли добро, выкорчевывая "зло", заложенное в каждом "туземце" с рождения:
О, да! Я соткан из зла!
А мой Создатель - символ гадости...
Вчера я вышел на улицу и закричал:
"Где же ты, мой Создатель! Откликнись!"
Я ругал Создателя словами, тяжелыми, как булыжники
И они вернулись ко мне, мои слова,
Они вернулись ураганом.
Они ломали деревья,
Сотрясали дома,
Кружили облака в высоком небе,
И били меня, били, били...
О, да! Конечно же мой Создатель из породы злодеев.
В этом его "Спиричуэл" - ответ местным буржуа, которые всячески стараются забыть свое негритянское ; изначалие, которые стыдятся цвета своей кожи, стараясь раствориться среди белых колонизаторов...
Интересно творчество Пьера Лауфера. Вот одно из его стихотворений:
Монолог слуги
Я никогда не жил,
Но тем не менее - умираю.
Не правда ли, занятно: умирать, не зная, что такое жизнь?
А впрочем, кто я?
Скотина, Животное, лишенное души.
А ведь живут лишь те, кому дана душа,
Не так ли?
Как вам нравятся раны на моей спине?
Вам нравится видеть меня истекающим кровью,
Черной и дымной, тяжелой, негритянской кровью?
О, это было так смешно, когда вы били меня плетью,
И таскали лицом по красной земле,
И лишали еды.
Но я победил, мой господин, все равно я победил,
Потому что сейчас я умираю.
Простите меня, бога ради, простите меня
Ведь я лишил вас удовольствия...
Наверное, это высокое удовольствие - бить?
А?
Поэзия лишь тогда страшна, когда в ней заключена тайна, а символы не есть продукт самолюбования или, что еще хуже, досужего времяпрепровождения. Символы должны быть понятны тем, кто позволяет себе "дорогое удовольствие" - думать.
Что может быть лучше, чем мечта?
Нет, нет, обыкновенная мечта "ни о чем"...
Такая мечта не опасна, она эфирна и возвышенна...
Разве может быть что-нибудь приятнее,
Чем воспитанная и доброжелательная забывчивость?
Как неприятно думать о мире,
Полном горя и злобы,
О голодных детях
И матерях на плантациях, под солнцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52