Уже поздно! А у нее еще дел по горло. Вот что значит полдня пробездельничать!
Мороз потрескивает в деревьях перед окном. Как хорошо, что озимь укрыта снежной пеленой! Оле мысленно прочесывает дикорастущий лес своего прошлого. И всякий раз натыкается в нем на Антона.
Когда Оле , только что поднял из щебня войны ветхую ханзеновскую хибару, Эмма, эта карликовая курочка, явилась в деревню с ручной тележкой. В тележке сидело двое детей: Антон Второй и Эмма Вторая. Это было все ее достояние.
Оле взглянул на детей, оставил свой дом, еще не покрытый крышей, и восстановил для Эммы лесную лачугу. Прогнившие доски пола он заменил новыми, которые вытащил из штабелей на лесопильне. Оле знал, что его могут задержать, и даже хотел этого—хоть маленькая, да месть. Его не задержали. Лесопильщик не появлялся.
Оле плотничал и столярничал. Новые доски, как солнечные пятна, светились в полу. Вдруг открылась дверь. Аннгрет стояла на пороге.
— Ты что, жить сюда переехал?
Неужто Аннгрет его ревнует? Конечно! Но повод для ревности не любовная сила Оле. Оле раорачивает здесь свою рабочую силу, а она, Аннгрет, сидит в доме без крыши. На что это похоже?
Антон вернулся домой, и вся деревенская жизнь приняла новое направление. Антон, Оле, Ян Буллерт и Адам Нитнагель ночи напролет, точно заговорщики, сидят в помещении школы.
Потом настал день, когда маленькие люди тянули жребий, Шел дележ земли, некогда принадлежавшей барону фон Ведель-штедту.
На столе лежала шляпа. Та самая, что подкатилась под ноги Оле на его пути домой. В шляпе было полным-полно билетов — рулончиков, скатанных из газетной бумаги. Иной раз больше шести рук одновременно совались в шляпу, так что она казалась мала. Земли барона резались на куски, как свадебный пирог. Каждый получал кусок худой земли, кусок средней и кусок хорошей.
И Оле тянул свой жребий. Он передал вытянутый билет жене. Аннгрет была возбуждена, глаза у нее блестели, волосы все еще сохраняли шелковистое мерцанье травы пушицы.
Антон выдавал удостоверения на право владеть землей. Крестьяне прочитывали их от слова до слова и ставили свои каракули возле печати.
У Аннгрет вопрос:
— Разве лесопильщик не обязан отдать свою землю? Антон улыбнулся.
— Больно уж ты радикальная, Аннгрет. У лесопильщика шестьдесят моргенов, пусть они у него и остаются!
У Аннгрет претензия: земля, которая им досталась, всего дальше от деревни и, конечно, самая худшая.
— Во всем виноват Оле, от его скромности и овца тигром станет.
Смех. Что же, пусть Аннгрет сама тянет! Ну как, вытащила царствие небесное? Нет, но ей достался участок неподалеку от их дома. Аннгрет довольна. Оле сконфужен.
В руках тоски и голода неустанно свистят бичи. Работа и рвение превращают ночи в дни. На тропинках, бегущих от дома к дому, опять уже не растет трава. Заплатанные крыши пестреют, как платья цыганок на солнце. Ветер уже не гуляет в домах, «внутри» снова отделено от «снаружи».
Каждый из новых мелких землевладельцев обрабатывал свой надел по мере сил. Что было в том или ином мужчине или женщине, было и в полученной ими земле. Не каждому удавалось улестить свою землю так, чтобы она приносила высокие урожаи.
Оле, председатель «Крестьянской взаимопомощи», ходил по всей округе и агитировал. Городам нужен хлеб! Крепкие крестьяне должны постоять за слабых, дать городам недостающее. Это предусмотрено статутом «Крестьянской помощи».
Но статут был статутом только для Антона, Оле, Яна Буллерта и еще нескольких справедливых людей. Для других он был не более чем пустой бумажонкой.
Труднее всего было Оле агитировать за правое дело у себя, иными словами — у Аннгрет.
— Коллектив? —говорила Аннгрет.— Такого зверя я еще не видывала, даже в цирке.
Для того чтобы сагитировать Аннгрет, нужен был коренник посильнее — Антон Дюрр.
Антон живо с ней справился: попросил показать скотину, что стояла у нее в хлеву.
— Хороший скот! У тебя золотые руки, Аннгрет.
— Выходит, что так!
Антон оглядел свиней, пощупал несушек.
— Они, видно, каждый день несутся, без перерыва. Наверно, у тебя зерна вдоволь.
— Можешь не сомневаться! — Антону предлагают заглянуть в амбар.
Зрелище потрясет его.
— Да это же почти образцовое хозяйство!
— Что значит «почти»?
Антон бьет по тщеславию Аннгрет:
— Не хватает только духа коллективизма.
— Ты ошибаешься, у нас все есть.
Аннгрет лопатой сгребает пять центнеров зерна для отправки в город. Антон ей помогает—держит мешки.
Оле наказан за то, что навязал Аннгрет такого недюжинного соблазнителя — Антона. Его жена ходит по дому — прелестное дуновение любви—и мучит его. Три недели пришлось ему ждать, прежде чем его согрели.
Ты слышал о крестьянах, чьи дома пожрала раскаленная лава огнедышащей горы, опалила даже рубахи, в которых они спасались бегством. А как только гора закрыла свою злобную пасть, они вновь угнездились в еще теплой лаве, выстроили новые хижины, стали сеять, трудиться в поте лица, пить, плясать, не зная удержу, и позабыли о неусмиренной горе.
Оле Бинкоп должен усмирить гору. Он обещал Антону. Завещание Антона снова завладело его помыслами. Будильник тикает быстро-быстро, так быстро говорил Антон. Оле смотрит на светящийся циферблат. Надо потолковать с Аннгрет. Когда-нибудь должен же состояться разговор!
В освещенной кухне на столе рядом с пустой тарелкой сидит и мурлычет раскормленная кошка.
Оле ковыляет через сени. Из-под двери тянет холодом. Он тяжело и жадно дышит. В гостиной темно.
— Аннгрет! — зовет он ласково, как только может.— Аннгрет, ты что, уснула здесь? ^
Никакого ответа, только шорох впотьмах. Оле зажигает свет.
Лесопильщик вскакивает. Тигр, которому помешали терзать добычу. Оле кричит, бросается в сени и спотыкается. Будь она проклята, эта гипсовая нога! Кровь грохочет в его больной голове. Ярость душит его. Под лестницей валяется палка. Он хватает ее и бежит обратно в комнату, он воет как цепной пес. Лесопильщика нет — выскочил в окно.
В палисаднике ни души. Только следы сапог — темные дыры в белой пелене снега. Оле, волоча гипсовую ногу, мчится по улице.
Ветер забирается ему под рубашку. Снег, падающий крупными хлопьями, окутывает его. Оле прорывается сквозь метель и то кричит, то всхлипывает, то смеется как безумный.
— Где этот негодяй? Ого-го-го!
Световые полосы на снегу. Обезумевший Оле останавливается: это же свет из окон трактира. Он поворачивает обратно.
Кое-как добирается он до лесной халупы Дюрра. Его крики: «Антон, ах, Антон!» — гулко разносятся по зимнему лесу. Где-то высоко в снежном вихре крякает дикая утка. Домой Оле ковыляет уже спокойнее, но там гнев снова охватывает его.
Он ищет Аннгрет. Она как сквозь землю провалилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Мороз потрескивает в деревьях перед окном. Как хорошо, что озимь укрыта снежной пеленой! Оле мысленно прочесывает дикорастущий лес своего прошлого. И всякий раз натыкается в нем на Антона.
Когда Оле , только что поднял из щебня войны ветхую ханзеновскую хибару, Эмма, эта карликовая курочка, явилась в деревню с ручной тележкой. В тележке сидело двое детей: Антон Второй и Эмма Вторая. Это было все ее достояние.
Оле взглянул на детей, оставил свой дом, еще не покрытый крышей, и восстановил для Эммы лесную лачугу. Прогнившие доски пола он заменил новыми, которые вытащил из штабелей на лесопильне. Оле знал, что его могут задержать, и даже хотел этого—хоть маленькая, да месть. Его не задержали. Лесопильщик не появлялся.
Оле плотничал и столярничал. Новые доски, как солнечные пятна, светились в полу. Вдруг открылась дверь. Аннгрет стояла на пороге.
— Ты что, жить сюда переехал?
Неужто Аннгрет его ревнует? Конечно! Но повод для ревности не любовная сила Оле. Оле раорачивает здесь свою рабочую силу, а она, Аннгрет, сидит в доме без крыши. На что это похоже?
Антон вернулся домой, и вся деревенская жизнь приняла новое направление. Антон, Оле, Ян Буллерт и Адам Нитнагель ночи напролет, точно заговорщики, сидят в помещении школы.
Потом настал день, когда маленькие люди тянули жребий, Шел дележ земли, некогда принадлежавшей барону фон Ведель-штедту.
На столе лежала шляпа. Та самая, что подкатилась под ноги Оле на его пути домой. В шляпе было полным-полно билетов — рулончиков, скатанных из газетной бумаги. Иной раз больше шести рук одновременно совались в шляпу, так что она казалась мала. Земли барона резались на куски, как свадебный пирог. Каждый получал кусок худой земли, кусок средней и кусок хорошей.
И Оле тянул свой жребий. Он передал вытянутый билет жене. Аннгрет была возбуждена, глаза у нее блестели, волосы все еще сохраняли шелковистое мерцанье травы пушицы.
Антон выдавал удостоверения на право владеть землей. Крестьяне прочитывали их от слова до слова и ставили свои каракули возле печати.
У Аннгрет вопрос:
— Разве лесопильщик не обязан отдать свою землю? Антон улыбнулся.
— Больно уж ты радикальная, Аннгрет. У лесопильщика шестьдесят моргенов, пусть они у него и остаются!
У Аннгрет претензия: земля, которая им досталась, всего дальше от деревни и, конечно, самая худшая.
— Во всем виноват Оле, от его скромности и овца тигром станет.
Смех. Что же, пусть Аннгрет сама тянет! Ну как, вытащила царствие небесное? Нет, но ей достался участок неподалеку от их дома. Аннгрет довольна. Оле сконфужен.
В руках тоски и голода неустанно свистят бичи. Работа и рвение превращают ночи в дни. На тропинках, бегущих от дома к дому, опять уже не растет трава. Заплатанные крыши пестреют, как платья цыганок на солнце. Ветер уже не гуляет в домах, «внутри» снова отделено от «снаружи».
Каждый из новых мелких землевладельцев обрабатывал свой надел по мере сил. Что было в том или ином мужчине или женщине, было и в полученной ими земле. Не каждому удавалось улестить свою землю так, чтобы она приносила высокие урожаи.
Оле, председатель «Крестьянской взаимопомощи», ходил по всей округе и агитировал. Городам нужен хлеб! Крепкие крестьяне должны постоять за слабых, дать городам недостающее. Это предусмотрено статутом «Крестьянской помощи».
Но статут был статутом только для Антона, Оле, Яна Буллерта и еще нескольких справедливых людей. Для других он был не более чем пустой бумажонкой.
Труднее всего было Оле агитировать за правое дело у себя, иными словами — у Аннгрет.
— Коллектив? —говорила Аннгрет.— Такого зверя я еще не видывала, даже в цирке.
Для того чтобы сагитировать Аннгрет, нужен был коренник посильнее — Антон Дюрр.
Антон живо с ней справился: попросил показать скотину, что стояла у нее в хлеву.
— Хороший скот! У тебя золотые руки, Аннгрет.
— Выходит, что так!
Антон оглядел свиней, пощупал несушек.
— Они, видно, каждый день несутся, без перерыва. Наверно, у тебя зерна вдоволь.
— Можешь не сомневаться! — Антону предлагают заглянуть в амбар.
Зрелище потрясет его.
— Да это же почти образцовое хозяйство!
— Что значит «почти»?
Антон бьет по тщеславию Аннгрет:
— Не хватает только духа коллективизма.
— Ты ошибаешься, у нас все есть.
Аннгрет лопатой сгребает пять центнеров зерна для отправки в город. Антон ей помогает—держит мешки.
Оле наказан за то, что навязал Аннгрет такого недюжинного соблазнителя — Антона. Его жена ходит по дому — прелестное дуновение любви—и мучит его. Три недели пришлось ему ждать, прежде чем его согрели.
Ты слышал о крестьянах, чьи дома пожрала раскаленная лава огнедышащей горы, опалила даже рубахи, в которых они спасались бегством. А как только гора закрыла свою злобную пасть, они вновь угнездились в еще теплой лаве, выстроили новые хижины, стали сеять, трудиться в поте лица, пить, плясать, не зная удержу, и позабыли о неусмиренной горе.
Оле Бинкоп должен усмирить гору. Он обещал Антону. Завещание Антона снова завладело его помыслами. Будильник тикает быстро-быстро, так быстро говорил Антон. Оле смотрит на светящийся циферблат. Надо потолковать с Аннгрет. Когда-нибудь должен же состояться разговор!
В освещенной кухне на столе рядом с пустой тарелкой сидит и мурлычет раскормленная кошка.
Оле ковыляет через сени. Из-под двери тянет холодом. Он тяжело и жадно дышит. В гостиной темно.
— Аннгрет! — зовет он ласково, как только может.— Аннгрет, ты что, уснула здесь? ^
Никакого ответа, только шорох впотьмах. Оле зажигает свет.
Лесопильщик вскакивает. Тигр, которому помешали терзать добычу. Оле кричит, бросается в сени и спотыкается. Будь она проклята, эта гипсовая нога! Кровь грохочет в его больной голове. Ярость душит его. Под лестницей валяется палка. Он хватает ее и бежит обратно в комнату, он воет как цепной пес. Лесопильщика нет — выскочил в окно.
В палисаднике ни души. Только следы сапог — темные дыры в белой пелене снега. Оле, волоча гипсовую ногу, мчится по улице.
Ветер забирается ему под рубашку. Снег, падающий крупными хлопьями, окутывает его. Оле прорывается сквозь метель и то кричит, то всхлипывает, то смеется как безумный.
— Где этот негодяй? Ого-го-го!
Световые полосы на снегу. Обезумевший Оле останавливается: это же свет из окон трактира. Он поворачивает обратно.
Кое-как добирается он до лесной халупы Дюрра. Его крики: «Антон, ах, Антон!» — гулко разносятся по зимнему лесу. Где-то высоко в снежном вихре крякает дикая утка. Домой Оле ковыляет уже спокойнее, но там гнев снова охватывает его.
Он ищет Аннгрет. Она как сквозь землю провалилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101