Ботинки тут же принесли. Отец атомной бомбы не стал надевать их. Он вышел из зала, держа их в руке.
— Вильгельм Икс, вы свободны,— сказал Бонапарт. И на этом ужин окончился.
— А я? — раздался вдруг в тишине чей-то голос.
Все обернулись в ту сторону, откуда он послышался.
— Кто ты?
— Боб.
— Какой еще Боб?
— Клод Изерли.
— А, здравствуй...
До сих пор его не замечали. Забыли про него. Теперь подошли, пожали руку. Кое-кто даже снисходительно потрепал по плечу. Потом они его оставили и пошли к выходу.
— А я? — повторил Боб.
Они вынужденно остановились и посмотрели на него с недовольством.
— Ты рядовой,— сказал Бонапарт.
— Рядовой? Как рядовой? Почему рядовой?
— Прогресс всегда нуждается в рядовых.
— Но я...
— Ты исполнитель, — перебил Бонапарт. — Никто не вправе тебя обвинять. И ,ты сам не вправе.
— Я их слушал... Я слышал все...
— Если каждый исполнитель начнет думать, в мире ничего больше не будет исполняться, ничего не будет меняться.
— Значит... Значит, меня вы не будете судить? Все сочли, что это шутка, и посмеялись.
— Как-нибудь в другой раз,— сказал Бонапарт. И снова они все двинулись к выходу.
Боб, позабыв обо всем на свете, схватил Бонапарта за руку и умоляюще заглянул ему в глаза. Бонапарт улыбнулся грустной улыбкой и мягко отвел его руку.
— Я понимаю. Ваше положение — самое тяжелое. И я откровенно скажу, кто вы. Вы — жертвы.
— Да, да, — подтвердили с четырех сторон, — вы жертвы. Бонапарт поцеловал в лоб сначала Боба, потом Джо.
И упавшим голос повторил:
— Вы оба — жертвы.
Все соболезнующе окружили их и начали утешать. Говорили, что жертвы бывали всегда и всегда будут. Они герои, самые что ни на есть герои. Все относятся к ним с восхищением и преклоняются перед ними.
А один спросил:
- Вы случайно не делали фотоснимков во время взрыва? Нет? Очень жаль.
И тут вдруг произошло такое, чего никто не мог ожидать, — Джо расплакался. Он плакал настоящими слезами, громко всхлипывая. Все были до крайности этим удивлены и принялись участливо его расспрашивать: .
— Что случилось? В чем дело? Зачем ты плачешь? Джо не отвечал, всхлипывал все громче, искал и все никак не находил платок.
Кто-то вынул из кармана и протянул ему свой. Джо вытер слезы.
— Нос вытри, нос. Ничего, не стесняйся. Джо вытер нос и вернул платок.
— Оставь, оставь его себе.
— Спасибо.
— Ну а теперь скажи, отчего ты плакал.
— Я жертва, — ответил Джо и снова разревелся. Его пожалели и погладили по голове.
На улице уже стемнело и было ветрено.Он шел пешком.Он шел и считал, сколько шагов будет до дому. Считал серьезно, сосредоточенно, с какой-то даже одержимостью.
Внезапно за спиной у него послышались шаги. Он весь напрягся, охваченный какой-то смутной тревогой. Когда ты идешь по пустынной улице и слышишь вдруг за собой чьи-то шаги, в тебе сразу же просыпается какой-то темный страх. Это чувство знакомо, наверно, всякому. Вот если бы кто-то шагал впереди и если бы ты мог смотреть ему в затылок, тогда бы твой страх рассеялся. Ну а что бы чувствовал он, этот человек, идущий впереди тебя? Наверно, и ему было бы страшно оттого, что кто-то шагает за ним. Кто-то ? Но кто же именно? Он сам, Боб, именно он шел бы позади этого человека. И, странное дело, человеку этому нечего было бы бояться, потому что ведь это он, Боб, именно он шел бы за ним по улице. Ну а если бы тот все-таки побоялся? Что же в таком случае? В таком случае надо было бы пустить впереди него еще человека. И так без конца. И Боб мысленно представил себе уходящую вдаль пустынную улицу и на ней, во всю длину ее тротуара, выстроились люди на расстоянии нескольких шагов друг от друга, выстроились и смотрят друг другу в затылок. И не двигаются вперед, а вышагивают на месте. Вышагивают осторожно, мягко, беззвучно.
Придя домой, он разделся, лег в постель и свернулся в клубок под одеялом.
Внезапно раздался стук в дверь.
— Кто там? — испуганно подскочил Боб.
Дверь тихонько отворилась, и кто-то вошел в комнату.
— Кто там ? — повторил он, холодея от страха. — Что вам надо?
— Это я, машинистка. Помните, утром мы с вами условились...
— Завтра, — сказал он. — Завтра. — И натянул одеяло на голову.
Глава одиннадцатая
— Пойдешь за меня замуж? — спросил Боб.
— Нет,— сказала девушка.
Они встретились полчаса назад на улице, а сейчас сидели в самом фешенебельном ресторане.
— Почему? — спросил Боб.
— Ты меня не знаешь.
— А ты меня?
— Тебя каждый знает. Недаром все тут смотрят на нас. Боб был пьян. Он делал предложение со всею серьезностью.
Девушка должна была, конечно, отнестись к этому как к шутке. Но странная вещь: она тоже относилась к этому со всею серьезностью.
— Но ведь ты-то себя знаешь?
— Знаю. Ну и что?
— Значит, меня ты знаешь... и себя тоже... Чего же еще надо? Давай поженимся.
— Ты лучше пей.
— Нельзя. Сегодня мне нужно быть очень серьезным.
— Но ты уже пьян.
— Значит, ты не хочешь за меня замуж, потому что я тебя не знаю, потому что ты, видите ли, заботишься обо мне... Дура!
Он вынул из кармана деньги, положил их на скатерть и, ни слова больше не говоря, нетвердым шагом вышел из ресторана.
По улице прохаживались так называемые женщины легкого поведения.
«Юмора у них нет, — подумал Боб. — И у меня тоже. Мы равны».
Несколькими днями раньше все организации и газеты города получили телеграмму следующего содержания: «Я не герой, я преступник, я убил двести тысяч человек. Клод Изерли».
Телеграмму напечатали и представили как фальшивку. Объявлено было расследование. Когда же Боб стал ходить по редакциям и утверждать, что он и есть автор телеграммы, его попросту не хотели слушать. Придумывали любой предлог, лишь бы уклониться от разговора.
— До чего же он все-таки скуп, — говорили про Боба. — Что ему стоило дать телеграмму подлиннее, подробнее описать свои переживания и угрызения?
И никто ни на минуту не задавался вопросом: отчего эта телеграмма была такая простая, словно не взрослый человек ее писал, а школьник?Боб, уже едва державшийся на ногах, доплелся кое-как до своей машины и велел шоферу ехать куда глаза глядят.На пути им, однако, встретилось препятствие. На тротуаре, перед чьим-то домом, собралась огромная толпа людей, и тут же на мостовой стояли в несколько рядов машины. Кого-то хоронили.
Процессия двинулась. Впереди двое несли портрет покойника. Затем шли дети с венками в руках. Затем гроб, высоко поддерживаемый в головах мужчинами. Оркестр играл похоронный марш. Процессию замыкали медленно ползущие автомашины. В том числе и машина Боба.
Много людей наблюдало за всем этим с тротуара. Люди, идущие за гробом, и люди, стоящие на тротуаре, смотрели друг на друга. Они были незнакомы друг другу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42