— После несчастного происшествия, жертвой которого стал ваш отец, вы уехали в Филадельфию... Так?
- Да.
— Там некий грешок, совершенный в парке Фермаунт, среди толпы, привел вас в тюрьму, где вы пробыли несколько месяцев. Четыре года спустя вы оказались в городской тюрьме Бостона...
— Вследствие другого грешка, - заметил Бам.
— Случившегося в отеле «Риверс»... Вы два года размышляли о грустных последствиях этой новой шалости.
— Два года, это верно...
— Вам тогда еще не было и девятнадцати лет. В эти годы вы уже поняли, что для захватившей вас деятельности нужна более обширная арена, и переезжаете в Нью-Йорк... где вы находитесь уже полтора года, не правда ли?
— Абсолютно точно, полтора года.
— И, кажется, не разбогатели, — сказал банкир, бросая взгляд на лохмотья своего собеседника.
Надо сказать, что Вам был очень сообразителен. Если,в первой половине разговора он выказывал умышленный цинизм, то теперь он ясно понимал, что ведь не для того же привез его к себе один из первых банкиров Нью-Йорка, чтоб изложить ему его биографию...
Значит, тут скрывалась тайна, которая должна была Теперь же выясниться. Вероятно, начиналась игра, но играть надо было осторожно.
— Мистер Гардвин, — продолжал Тиллингест, — есть ли у вас планы на будущее?
— Ах, — произнес Бам, небрежно забрасывая ногу на ногу, — не совсем. Должен признаться, что со времени моего приезда в Нью-Йорк я со дня на день ожидаю случая, который решил бы мои проблемы.
— Тем лучше. Сейчас я предлагаю вам именно такой случай.
— В самом деле?
— Вы, конечно, не скрываете от себя, что избранный вами путь таит некоторые опасности... Сознавайтесь, что эти опасности несоразмерны с возможными выгодами... Вы стали вором... Вы крадете то там, то сям несколько долларов. Какой-нибудь взлом — дело небезопасное — возможно, доставит вам небольшую сумму денег, которая не удовлетворит ваших потребностей, между тем как в конце этого же пути — «Синг-Синг» или виселица.
— Как выражаются на деловом языке — баланс неверен. Вы правы.
— Теперь, — продолжал Тиллингест слабеющим голосом, — не перебивайте меня больше. Хотите, чтоб я дал вам возможность за короткое время приобрести огромное состояние? Я говорю не о нескольких тысячах долларов,, а о сотнях тысяч... Если вы согласитесь на условия, которые я вам предложу, Вам исчезнет навсегда, точно так же, как и Джон Гардвин... от вашего прошлого не останется и следа- Нью-Йорк будет знать только предприимчивого, смелого молодого человека, поражающего даже богачей своей роскошно, одним словом, банкира, подобного Тил-лингесту, Арнольду Меси и многим другим, которых я мог бы назвать по именам, Что вы на это скажете?
Пока Тиллингест говорил, глаза Бама расширялись все больше и больше. Он спрашивал себя, не упал ли он опять под стол в «Старом Флаге» и не пора ли просыпаться. Он смотрел на умирающего, разинув рот, и не находил слов для ответа.
Надо заметить, что все на нем было чисто, аккуратно, как на куколке, только что полученной из магазина.
— Это я! Здравствуйте, дети мои! — сказал Колосс тонким, но не пронзительным голосом, вполне соответствовавшим его маленькой фигурке.
Мадам Симоне своей толстой рукой дружелюбно потрепала его по щеке, будто ребенка.
— Сэр, — сказала она шутливо, — зачем вы пришли сюда?
— Хе, хе, — ответил Колосс, подходя к Нетти, все еще задумчиво смотревшей па только что полученное письмо, — я имею, кажется, право интересоваться делами своих учеников...
Нетти тепло улыбнулась карлику.
— Здравствуйте, друг мой! Как я счастлива, что вижу вас!
И она протянула ему свою белую ручку, в которой совсем утонула лапка старика.
— Счастлива! — повторил Колосс. — Гм... вот слово, которое доставляет мне большое удовольствие! А вы, Эванс, — прибавил он, обращаясь к доктору, — разве не пожелаете мне доброго утра?
— Непременно, дорогой мой профессор, — широко улыбнулся молодой человек, — извините меня, по я задумался о другом...
Колосс посмотрел на него.Глаза Колосса достойны описания. Когда он широко раскрывал их, то, говоря без особого преувеличения, все существо маленького человека, так сказать, исчезало. Видны были только серые зрачки, глубокие, кок море, в глубине которых волновался целый мир мыслей и чувств.
Наши четыре действующих лица разместились вокруг стола. Начался скромный завтрак.
— Послушайте, дорогой мой Колосс, — сказал Эванс, — позвольте задать вам один вопрос... Вы сегодня сияете радостью. Не будет ли нескромностью пожелать присоединиться к ней?
Заметим мимоходом: прозвище «Колосс» так утвердилось за ним, хотя настоящее имя старика было Джон Веннерхельд, что никому не приходило в голову называть его иначе, чем «Мистер Колосс».
— Вы довольно верно угадали, дорогой доктор, — сказал старик. — И иногда я очень сожалею, что у меня такая маленькая фигурка...
— Почему?
- Потому, что мое скромное тело, сегодня, например, кажется мне слишком тесным, чтоб вместить такую беспредельную радость, —да, именно беспредельную, переполня- ющую мою душу.
Действительно, глаза старика блестели, и весь он готов был лопнуть от распирающего его счастья.
— Расскажите нам, — сказала Нетти, — чтоб и мы порадовались вашему счастью!
— Предположите, — начал Колосс, взгляд которого принял выражение глубокой задумчивости, — предположите, что человек посвятил всю свою жизнь решению какой-нибудь задачи. Представьте себе, что он потратил пятьдесят лет... да, я могу сказать, что именно пятьдесят... на изучение, на усовершенствование идеи... что в свои усилия он вложил все честолюбие, всю волю, все силы своей души... И вдруг, в такую ночь, какая была, например, сегодня, когда дождь бьет в стекла, когда ветер воет... Истина неожиданно открывается во всей своей полноте, почти осуществленная, осязаемая... Как вы думаете, в такую минуту человек не может обезуметь от бесконечной, неизъяснимой радости?
— Но, в чем же дело? — воскликнул Эванс, увлеченный энтузиазмом старика.
— Мне нужно три дня... Я назначил себе этот срок... и тогда вы все узнаете... Ах! Их железные дороги, опоясывающие весь свет с одного конца до другого, их сухопутные и трансатлантические телеграфы, их великаны-аэростаты! Как все это будет казаться мелко, мизерно! Мое произведение не имело предшественников, не имеет равных себе! Это бесконечность, взятая с бою, порабощенная... И это гак просто на самом деле! И как я не открыл этого раньше? Ну да хватит говорить о себе, сегодняшний день принадлежит Нетти...
И, обращаясь к молодой девушке, он сказал;, — Вы помните нашу первую встречу пять лет назад? Вы были, как и сегодня, очаровательны и добры... В вас было чутье, понимание искусства... Я сказал вам:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51