— В день гибели в издательство заходили трое молодых людей. Они представились любителями книг по живописи и расспрашивали у Виолетты Горчаковой о книгах, которые выйдут в ближайшее время. Виолетта Алексеевна рассказала им и об альбоме, который готовился в издательстве под редакцией Скорина. Этим альбомом молодые люди заинтересовались особенно. Один из них спросил: «Скажите, а этот Скорин не пишет сам?» На что Горчакова ответила: «Не только пишет, но и много печатается в разных изданиях». Тогда молодые люди поинтересовались: «А нельзя ли познакомиться со Скориным прямо сейчас?» Горчакова ответила, что он в отъезде и будет только к вечеру. «Мы как-нибудь зайдем, чтобы познакомиться с Игорем Васильевичем лично», — сказали молодые люди и откланялись. Виолетта Алексеевна не придала их визиту большого значения...
Мне пришлось дотошно изучать биографии этих трех любителей живописи, ведь вполне возможно, что они имели какое-то отношение к гибели искусствоведа. Оказалось, что все трое — студенты Института физкультуры, что изобразительным искусством давно увлечен только один из них — Павел Никитин. Он-то, как заводила, таскал за собой на различные выставки и в мастерские художников своих друзей, приехавших учиться в Москву из провинции. Больше всего «дурному влиянию» Павла
сопротивлялся Федор Уткин — здоровяк и крепыш, собиравшийся стать тренером по «железным играм». Но штанга ему не затмила белый свет, как многим другим
спортсменам, он время от времени влюблялся в кино-
див, активно интересовался жизнью «за кадром» в кино-
искусстве. Потому-то Павел и Федор часто спорили,
куда им пойти в свободное время: то ли поучаствовать в
съемках очередного кинодетектива в качестве статистов,
то ли посетить выставку художников-абстракционистов.
Владимир Королев — их третей друг — не выказывал
особых чувств ни к изобразительному искусству, ни к
кино. Занимаясь боксом, он достиг больших успехов в
этом виде спорта, выступат на международных соревнованиях за Россию. Словом, даже его друзья не могли ответить на вопрос, чем еще, кроме спорта, интересуется ?ч
Владимир.
В тот день, когда погиб Скорин, Павел побился об заклад с Федором, что запросто проведет друзей книжное издательство и возьмет автограф у какого нибудь известного художника. Уткин только посмел, даже не предполагая, что у Павла была какая-то причина для визита в издательство, мальчишеская бравада. Он предложил Павлу сразу же выставить на стол проигрыш — бутылку французского коньяка. Однако после посещения издательства, где Никитин все же уговорил кого-то из бородатых маэстро подарить ему набор открыток с иллюстрациями авторских акварелей, сделанных на Дальнем Востоке, Федору пришлось раскошелиться. Он угостил друзей выпивкой, а сам в расстроенных чувствах ушел из общежития и долго гулял по городским улицам. Подустав, уселся на скамейке в парке и вскоре прикорнул. Разбудил его сержант милиции. Федор, не разобравшись со сна, что к чему, вскочил на ноги и ткнул милиционера головой в подбородок. Сержант упал и даже на какое-то время потерял сознание, потом поднялся и, выхватив свое табельное оружие, произвел предупредительный выстрел в воздух. Прибывший наряд милиции, с большим, правда, трудом, скрутил Уткина и препроводил его в отделение.
Федору грозила статья 191-я Уголовного кодекса Российской Федерации — сопротивление работнику милиции и посягательство на его жизнь, что в первом случае наказывается либо лишением свободы на срок до одного года, либо исправительными работами на тот же срок, либо крупным денежным штрафом. Но сержант милиции написал в заявлении, что Уткин, находясь в нетрезвом состоянии, посягал на его жизнь, а это уже был совсем другой расклад. Федора ждало куда более суровое наказание: либо лишение свободы на срок от пяти до пятнадцати лет со ссылкой на срок от двух до пяти лет или без таковой, либо при отягчающих обстоятельствах — смертная казнь. Но все обошлось, сержант пожалел парня, забрал свое заявление назад. Федор отделался только штрафом. Правда, его чуть было не выгнали из вуза; к счастью, и там дело удалось уладить полюбовно.
В общем, мои подозрения в отношении причастности трех посетителей издательства к гибели Скорина рассеялись, как дым.
Знаете, Виталий Севастьянович, особенно интересно было общаться из этой троицы с Павлом Никитиным. Он мне столько порассказал о жизни художественной богемы! Даже показывал этюды, подаренные ему петербургским художником-пейзажистом Петром
Петровичем Садиковым...
Последняя фраза следователя транспортной прокуратуры словно щелчком переключателя отозвалась в моем сознании. И снова не стало моего кабинета, пропал Матвиевский, сидевший рядом. Передо мной опять появилась тетрадь, на синей обложке которой я совершенно четко смог разобрать надпись на наклеенной бумажке: «Записки П.П.Садикова»...
Невидимая тетрадь
«Сам не знаю почему, но в моей голове вертелось несколько фраз, произнесенных главным героем романа Анатоля Франса «Восстание ангелов»: «Большое дело, Аркадий, состоит из множества мелких. Самое величественное целое слагается из тысячи ничтожных частиц. Не будем пренебрегать ничем».
«Большим делом» для меня в настоящий момент было поскорее добраться хоть до какого-нибудь человеческого жилья, чтобы обсушиться, привести свои мысли и чувства в полный порядок, наконец, подготовиться к предстоящей схватке с бандитом и убийцей Семеном Горбуновым. Сторожко оглядываясь, я пробирался по лесу к дому Бромбергов.
К моему несчастью, никакого жилья, преодолев три четверти пути, я не встретил и уже было пал духом. Но неожиданно для себя, пройдя еще немного, наткнулся на старую покосившуюся от времени избушку, все подходы к которой поросли бурьяном и крапивой.
Кое-как пробившись к дверям, я обнаружил, что они не заперты, а только подперты со двора сухим поленом, войдя же в избушку, убедился, что за последние месяцы здесь никого не было. Осмотрел все углы и позволил себе немного похозяйничать.
В избушке, к моему удивлению, сохранилась добрая печка, более того, в ней, будто специально для меня, лежали сухие дрова. Нашлись и спички под старенькой дерюжкой на скамье. Так что вскоре в печи плясал огонь, а я, раздевшись донага, развешивал непросохшую одежду.
— Ой, кто здесь?! — неожиданно услышал я испуганный девичий голос.
Стремительно набросив на себя рубашку, я влез в
брюки, едва не упав, и спросил:
— Ира, это вы? — Я узнал по голосу младшую дочь Бромбергов.
— Как я испугалась, Петр Петрович, дорогой! — этими словами Ира вошла в избушку.
Через несколько минут мы сидели рядышком у печки, и Ира рассказывала мне про грибы и ягоды, которых «полным-полно в этом лесу», про то, как испугалась увидев дым из трубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114