Им удалось, впрочем, дать Мутавцу распоряжение сжечь книгу, что Мутавац, умирая от страха быть арестованным, и обещал сделать. И здесь в тюрьме на их частые вопросы, сдержал ли он свое слово, с дрожью в голосе заверял: да, сжег. Зачем хранить, подвергая себя и жену опасности, что книгу обнаружат в квартире?
В сущности, Рашула и Розенкранц совсем не разобрались в характере Мутавца. В этом молчаливом уродце коварно и затаенно горела неутолимая страсть заглянуть и проникнуть во все тайны страхового общества. Он все разнюхивал, подслушивал разговоры членов правления и мотал на ус, чтобы при случае пустить в ход.
До поступления на службу в «Хорватскую стражу» он околачивался в различных конторах, отовсюду уходил сам, глубоко затаив обиду за пренебрежительное к себе отношение. В конце концов малодушие загасило в нем всякий проблеск амбиций, и стремление к какому- либо успеху почти полностью уступило место отчаянному самовнушению, что смерть, какой бы страшной она ни была, стала бы для него только благом. Больше всего его занимали две проблемы — смерть и женщина. И отец его, судебный писарь, и все его братья страдали туберкулезом, у них пошла горлом кровь, и они умерли неожиданно один за другим. Сам он тоже был болен туберкулезом, вечно боялся, что и его в один прекрасный день доконает смертельное кровохарканье. Вторая его забота — женщина — имела иное свойство. Уродливый, от рождения горбун, Мутавац никогда не знал, что такое любовь. Его неотвратимо, с какой-то болезненной страстью влекло к женщине, он потерял всякую надежду встретить ту, которая бы его полюбила. И эта безнадежность делала его существование бессмысленным, предвещала неудачную, бесцельную жизнь, убогую и унизительную. Вот таким и пришел он в страховое общество.
Однако именно во время этой службы случилось то, что в корне изменило его жизнь. В доме, этажом
ниже страхового общества, жила у старой пенсионерки девушка, и Мутавац, набравшись смелости, возгорелся желанием сблизиться с ней. Девушка тоже была горбатой. Если он искал встречи с женщиной, то она мечтала о встрече с мужчиной. Столкнулись, инстинктивно ощутили друг друга и объединились вместе два долго выстраданных желания; короче говоря, за несколько месяцев до ареста Мутавац женился. Решив одну проблему, Мутавац словно бы справился и со второй: мысли о болезни и смерти отступили. Эта женщина, здоровая, с наследственной громадной, неистраченной энергией, придавала ему сил, будоражила его, оживляла. Впрочем, врожденный и приобретенный характер Мутавца не мог измениться. Он сохранил свою скрытность и трусливость, но в нем, однако, проснулся интерес к делам страхового общества. Полученный опыт Мутавац намеревался использовать. Но как — было еще не ясно даже ему. Может быть, так, как предлагала его жена Ольга, советовавшая по примеру других заняться спекулятивными махинациями со страхованием неизлечимо больных. Учитывая возросшие потребности семейной жизни, он, вероятно, со временем принялся бы за такие дела, но как раз в тот момент, когда у него уже созрело твердое решение, страховое общество распалось и было ликвидировано. Единственно, из чего он, по его расчетам, мог извлечь хоть какую-нибудь выгоду, была секретная книга,- которую он Рашуле и Розенкранцу обещал непременно сжечь и все время потом клялся, что сжег. В действительности он ее не сжег, а по уговору с женой (и по ее совету) спрятал в кухне за печную трубу. Там всегда полно тараканов, рассуждали они, и в случае, если к ним явятся с обыском, полицейские не решатся сунуться в такое гадкое место. А спрятал он книгу затем, чтобы после окончания судебного процесса (он надеялся, что эта тяжба закончится быстро и без особых последствий для кого-либо) потребовать от Рашулы и Розенкранца хоть какое-нибудь возмещение, хотя бы трехмесячное выходное пособие, которое они ему не выплатили.
Однако следствие затянулось, Рашулу и Розенкранца не выпустили из тюрьмы* напротив, к великому изумлению Мутавца он и сам туда угодил. Выдали его не Рашула и не Розенкранц, а тот самый выпущенный на свободу член правления, который сообщил суду о су
ществовании секретной книги. Он же высказал предположение, что книга находится у Мутавца. Бедняга Мутавац, будь он смелее и молчаливее, был бы вскоре освобожден, но он на следствии завалил прежде всего самого себя. Доведенный до отчаяния, сломленный, он поверил следователю, обещавшему его немедленно выпустить из тюрьмы, если он во всем сознается. Мутавац сознался, разболтал все, что знал о Рашуле и Розен- кранце, и следователь, смекнув, с кем имеет дело, оставил Мутавца в тюрьме для того, чтобы побольше вытянуть из него нужных сведений. И только когда через несколько дней дошла очередь до секретной книги, Мутавац замолчал, упорно, мучительно отрицая, что знает о ней хоть что-нибудь. Разумеется, делал он это столь неуклюже, что еще больше убедил следователя в противном. Мутавац, однако, продолжал отрицать, опасаясь признанием погубить жену. К этому примешивался страх, как бы книгу случайно не обнаружили при повторном обыске. Он уже думал, не послать ли жене тайное письмо, чтобы она сожгла книгу, но его грызли сомнения да и страшно было, как бы письмо не перехватили. Сама жена ему тоже на свидании шепнула, что делать этого не стоит, «потому что один раз уже был обыск и ничего не нашли». В Мутавце все-таки продолжал жить страх — и за Ольгу, и перед каторжной тюрьмой. В то, что будет осужден, Мутавац верил как ипохондрик в свою болезнь. Об этом ему, особенно в последние дни, говорил следователь и постоянно твердил Рашула.
От всех переживаний Мутавац в тюрьме высох, как вырванное с корнем дерево. Корни его жизни питались соками из сердца Ольги. Сейчас и это сердце приуныло, это Мутавац чувствовал всегда, когда у ворот тюрьмы встречался с женой. Охранники редко разрешали родственникам заключенных приносить еду для своих близких прямо во двор тюрьмы, но с помощью чаевых и этого можно было добиться. Находя душевное утешение в таких встречах, Мутавац, однако, чувствовал затаенную тоску жены, охватившую ее безысходность. Счастье его обернулось самым глубоким несчастьем, и тоска жены имела свои причины. Внутри ее зародилась жизнь, и через месяц-два ей надлежало слечь в постель. Будущему ребенку он когда-то радовался как вершине счастья, а сейчас при одной мысли о нем его охватывало отчаяние.
Мысли о смерти и даже о самоубийстве опять стали посещать его. Теперь, правда, цель была иной: избежать наказания и снять со своего ребенка позор отца-преступника. Его так унижали, так часто попирали его достоинство, что боязнь ославить свое дитя не могла пустить в нем глубокие корни. Ведь все в жизни забывается, ребенок еще может быть счастливым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
В сущности, Рашула и Розенкранц совсем не разобрались в характере Мутавца. В этом молчаливом уродце коварно и затаенно горела неутолимая страсть заглянуть и проникнуть во все тайны страхового общества. Он все разнюхивал, подслушивал разговоры членов правления и мотал на ус, чтобы при случае пустить в ход.
До поступления на службу в «Хорватскую стражу» он околачивался в различных конторах, отовсюду уходил сам, глубоко затаив обиду за пренебрежительное к себе отношение. В конце концов малодушие загасило в нем всякий проблеск амбиций, и стремление к какому- либо успеху почти полностью уступило место отчаянному самовнушению, что смерть, какой бы страшной она ни была, стала бы для него только благом. Больше всего его занимали две проблемы — смерть и женщина. И отец его, судебный писарь, и все его братья страдали туберкулезом, у них пошла горлом кровь, и они умерли неожиданно один за другим. Сам он тоже был болен туберкулезом, вечно боялся, что и его в один прекрасный день доконает смертельное кровохарканье. Вторая его забота — женщина — имела иное свойство. Уродливый, от рождения горбун, Мутавац никогда не знал, что такое любовь. Его неотвратимо, с какой-то болезненной страстью влекло к женщине, он потерял всякую надежду встретить ту, которая бы его полюбила. И эта безнадежность делала его существование бессмысленным, предвещала неудачную, бесцельную жизнь, убогую и унизительную. Вот таким и пришел он в страховое общество.
Однако именно во время этой службы случилось то, что в корне изменило его жизнь. В доме, этажом
ниже страхового общества, жила у старой пенсионерки девушка, и Мутавац, набравшись смелости, возгорелся желанием сблизиться с ней. Девушка тоже была горбатой. Если он искал встречи с женщиной, то она мечтала о встрече с мужчиной. Столкнулись, инстинктивно ощутили друг друга и объединились вместе два долго выстраданных желания; короче говоря, за несколько месяцев до ареста Мутавац женился. Решив одну проблему, Мутавац словно бы справился и со второй: мысли о болезни и смерти отступили. Эта женщина, здоровая, с наследственной громадной, неистраченной энергией, придавала ему сил, будоражила его, оживляла. Впрочем, врожденный и приобретенный характер Мутавца не мог измениться. Он сохранил свою скрытность и трусливость, но в нем, однако, проснулся интерес к делам страхового общества. Полученный опыт Мутавац намеревался использовать. Но как — было еще не ясно даже ему. Может быть, так, как предлагала его жена Ольга, советовавшая по примеру других заняться спекулятивными махинациями со страхованием неизлечимо больных. Учитывая возросшие потребности семейной жизни, он, вероятно, со временем принялся бы за такие дела, но как раз в тот момент, когда у него уже созрело твердое решение, страховое общество распалось и было ликвидировано. Единственно, из чего он, по его расчетам, мог извлечь хоть какую-нибудь выгоду, была секретная книга,- которую он Рашуле и Розенкранцу обещал непременно сжечь и все время потом клялся, что сжег. В действительности он ее не сжег, а по уговору с женой (и по ее совету) спрятал в кухне за печную трубу. Там всегда полно тараканов, рассуждали они, и в случае, если к ним явятся с обыском, полицейские не решатся сунуться в такое гадкое место. А спрятал он книгу затем, чтобы после окончания судебного процесса (он надеялся, что эта тяжба закончится быстро и без особых последствий для кого-либо) потребовать от Рашулы и Розенкранца хоть какое-нибудь возмещение, хотя бы трехмесячное выходное пособие, которое они ему не выплатили.
Однако следствие затянулось, Рашулу и Розенкранца не выпустили из тюрьмы* напротив, к великому изумлению Мутавца он и сам туда угодил. Выдали его не Рашула и не Розенкранц, а тот самый выпущенный на свободу член правления, который сообщил суду о су
ществовании секретной книги. Он же высказал предположение, что книга находится у Мутавца. Бедняга Мутавац, будь он смелее и молчаливее, был бы вскоре освобожден, но он на следствии завалил прежде всего самого себя. Доведенный до отчаяния, сломленный, он поверил следователю, обещавшему его немедленно выпустить из тюрьмы, если он во всем сознается. Мутавац сознался, разболтал все, что знал о Рашуле и Розен- кранце, и следователь, смекнув, с кем имеет дело, оставил Мутавца в тюрьме для того, чтобы побольше вытянуть из него нужных сведений. И только когда через несколько дней дошла очередь до секретной книги, Мутавац замолчал, упорно, мучительно отрицая, что знает о ней хоть что-нибудь. Разумеется, делал он это столь неуклюже, что еще больше убедил следователя в противном. Мутавац, однако, продолжал отрицать, опасаясь признанием погубить жену. К этому примешивался страх, как бы книгу случайно не обнаружили при повторном обыске. Он уже думал, не послать ли жене тайное письмо, чтобы она сожгла книгу, но его грызли сомнения да и страшно было, как бы письмо не перехватили. Сама жена ему тоже на свидании шепнула, что делать этого не стоит, «потому что один раз уже был обыск и ничего не нашли». В Мутавце все-таки продолжал жить страх — и за Ольгу, и перед каторжной тюрьмой. В то, что будет осужден, Мутавац верил как ипохондрик в свою болезнь. Об этом ему, особенно в последние дни, говорил следователь и постоянно твердил Рашула.
От всех переживаний Мутавац в тюрьме высох, как вырванное с корнем дерево. Корни его жизни питались соками из сердца Ольги. Сейчас и это сердце приуныло, это Мутавац чувствовал всегда, когда у ворот тюрьмы встречался с женой. Охранники редко разрешали родственникам заключенных приносить еду для своих близких прямо во двор тюрьмы, но с помощью чаевых и этого можно было добиться. Находя душевное утешение в таких встречах, Мутавац, однако, чувствовал затаенную тоску жены, охватившую ее безысходность. Счастье его обернулось самым глубоким несчастьем, и тоска жены имела свои причины. Внутри ее зародилась жизнь, и через месяц-два ей надлежало слечь в постель. Будущему ребенку он когда-то радовался как вершине счастья, а сейчас при одной мысли о нем его охватывало отчаяние.
Мысли о смерти и даже о самоубийстве опять стали посещать его. Теперь, правда, цель была иной: избежать наказания и снять со своего ребенка позор отца-преступника. Его так унижали, так часто попирали его достоинство, что боязнь ославить свое дитя не могла пустить в нем глубокие корни. Ведь все в жизни забывается, ребенок еще может быть счастливым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108