К этим словам прислушался только Мутавац. Свободу даст им этот человек, а еще утром он говорил о смерти! Безумен, впрочем, кто знает, что он выведал у начальника тюрьмы, и уж не время ли сейчас
у него спросить, что он хотел сказать об Ольге? Хотя ему говорили, что он не имел в виду Ольгу. Мутавац чуть подвинулся в сторону и смотрит на него пристально, преданно. Захочет ли Петкович повернуться к нему?
И в самом деле повернулся. Но он словно не видит Мутавца, а весело смотрит по сторонам. Задержал взгляд на Рашуле, потом на Майдаке, который тоже подвинулся поближе, улыбнулся. Какой-то далекий, чужой, но чарующий голос становится все ближе, он все больше напоминает его собственный голос, и вдруг он зазвучал неудержимо из его уст.
— С помощью гипноза на свободу, ха-ха-ха! —и он снова повернулся к Мутавцу.
Майдак был уже совсем рядом. Заинтересовало его и одновременно озадачило то обстоятельство, что Петкович так близко сел к Мутавцу, и он забыл обещание, данное Юришичу. После внимания, проявленного к Мутавцу, он чувствовал себя более храбрым и чистым, потому что предстал перед Петковичем в святом волнении ребенка, который исповедался, и теперь, безгрешный, подошел принять причастие. Да ведь сам Петкович внушил ему эту храбрость, и он вполголоса мечтательно произнес:
— Это был бы удивительный транс — гипноз!..
— Отойдите в сторону, Микадо! — оттащил его Рашула.— С вами утром не вышло! Не отвлекайте его! — уж если Петкович сейчас рядом с Мутавцем, полагал он, то присутствие здесь Майдака излишне и опасно.
— Нет, нет! — отчаявшись, заупрямился Майдак. Тщетно просился он подойти к столу. Рашула не пускал.
Их странное препирательство с подозрением наблюдал побледневший Петкович: уж не палач ли это не пускает к нему могильщика, и сейчас они о чем-то никак не могут договориться. Встать бы и незаметно уйти отсюда. Но он останется. Вот опять он пристально смотрит на Мутавца.
— Гипноз... А что бы вы сделали, чтобы нас выпустили на свободу? — пробормотал Мутавац более членораздельно, чем обычно. Но он боится, как бы Петкович не повернулся к нему спиной и не оставил без ответа.
Петкович не отвернулся от Мутавца. Но и не отвечает. Слова Майдака отозвались в нем волнами радости, которые достигли глубин его души. А потом откатились, словно неслышное эхо, и сосредоточились где-то в глазах, да, в глазах: он смотрит. О каком трансе говорит желтый могильщик? Ах, да! Желтый могильщик ни в чем не виноват. Может быть, транс это и есть смерть? Нет, нет, могильщик потому и разругался с палачом, что не верит, как смерть может быть трансом, гипнотическим сном. Но о чем это он думал? Он верит в духов — транс — это дух, высвобождающийся из тела. Да, но где можно спастись? Неясная, но страшная, непреодолимая беда нависла над ним, гнетет. Свой дух, которому угрожает смерть, он перевоплотит, скроет его, вольет в другого живого человека. В кого? Смотрит на Мутавца. Уж не он ли это сам? В самого себя перенесет он свой дух. В того, кто лучше его, кто уходит. Ему он доверится, с ним простится.
— Что такое? — забеспокоился Мутавац. Петкович положил ему руки на плечи и с улыбкой пристально смотрит на него.
Ликотич что-то пробормотал, но Рашула шикнул на него. Майдак в это время изловчился и вплотную приблизился к Петковичу в надежде получить свою порцию гипноза. Петкович будет гипнотизировать Мутавца, это ясно; капля зависти проникла ему в душу, смешавшись с неосознанным восторгом. Пусть хотя бы с Мутавцем получится, может, ему это больше необходимо.
Мутавац хотел сбросить руки Петковича, которые добрались уже до его лба.
— Еще сегодня мы будем свободны! — шепчет с безумной улыбкой Петкович, а руки Мутавца, как плети, безвольно повисли вдоль тела, он затих, замер. Как во сне пробормотал тоже шепотом:
— Как это, еще сегодня?
— Еще сегодня, непременно.
И оба они уставились друг другу прямо в зрачки. Головы их сближаются, короче становятся соединяющие их глаза невидимые мосты, по которым душа Петковича перебирается в Мутавца и находит там, в чужом и родственном мире, и отпор, и прием. Вокруг них воцарилась тишина, как в гробнице. Охранники столпились у окна, но и они заинтересовались и на знак Рашулы умолкли. Рашула, подойдя к Майдаку, склонился над Петковичем и тоже уставился на Мутавца, словно и он гипнотизирует его. Он весь в напряженном внимании. Все стоят вокруг стола, сидят только Петкович и Мутавац. Что-то напевая, приплелся Наполеон. Но Мачек, не оборачиваясь, оттолкнул его ногой, а Рашула строго посмотрел в его сторону. Наполеон примолк и, ничего не понимая, стал следить за происходящим. Наверное, у Мутавца болят глаза или соринка попала, и Петкович ее ищет? Но удивительно, почему все наблюдают за этим в такой тишине? Должно быть, будет еще занятнее, чем вчера с Майдаком. Коротышка ухмыльнулся и осмотрелся вокруг. Не обнаружив Юришича, он потихоньку убежал куда-то. А Петкович, ничего не видя, кроме лица Мутавца перед собой, медленно отнимает руки от его лба, как будто снимает повязку, и еще медленнее прижимает к себе. А глаза его приближаются все ближе и ближе к лицу Мутавца, как будто притягиваемые невидимыми нитями, идущими из глаз этого человека. И, словно вытягивая эти нити из двух маленьких, серых гноящихся коконов с угнездившимися в них зрачками Мутавца, он шепчет, растягивая слова:
— Ты сегодня много думал о могиле, о желтой могиле, не так ли? Если не помилует тебя император, это твое новое пристанище, принц Гейне. Ляжешь в нее, желтая могила будет для тебя и помилованием, и свободой!
От напряжения белки глаз Мутавца покрылись кровавыми жилками, веки отекли, увлажнились.
— Знаю, знаю,— шепчет он глухо.— А что будет с ней? Придет ли она?
— Кто она? — напрягся Петкович и еще глубже впился взглядом в Мутавца. Регина? Та, которая его обманывает, или та, которую преследует император, заточил ее в темницу и не пускает к нему? Ах да, император их обоих отправит в изгнание и заточит в желтом замке! А он на это согласится, согласится и на такое помилование, только бы спасти ее от гнева императора.
— Ольга. Она в тюрьме? — на одном дыхании прошептал Мутавац.
— Ты собой пожертвуешь ради нее, императорские стражники не убьют ее.— Как два черных зерна падают зрачки Петковича в белые и кровавые колодцы глаз Мутавца. И зрачки обоих, как капли ртути, сольются воедино — так близко сомкнулись их лица.— Я говорю не об Ольге, — слились зрачки, но, кажется, тут же отделились друг от друга. Петкович вздрогнул, отстранил лицо, задрожал, сорвался со скамейки и страшно закричал.— Это не я! Это не я!
В этот момент Наполеон, который уже вернулся, держа руки в карманах, вдруг взмахнул сжатым кулаком и бросил опилки прямо в глаза Мутавцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108