Что нам делать с этими мыслями и эмоциями? И что гораздо важнее, испытываешь ли ты их теперь?
Что он должен был на это ответить? С одной стороны, он мог соврать и поставить доктора Нойманн на то место, где бы он хотел ее видеть. Пусть бы она действовала как психиатр-переговорщик. Спросят у нее любые представители власти о нем – она ответит, что его галлюцинации под контролем, что он больше не представляет ни для кого опасности, а главное – для суверенного государства Израиль. С другой стороны, он мог сказать правду. Мог сказать, что украденный свиток постепенно открывается ему, но тогда он рисковал в самом скором времени оказаться в заведении, где единственными свитками, которые ему позволено будет видеть, окажутся рулоны туалетной бумаги.
Это его мало привлекало.
– Перемена мест мне помогла, – сказал Эзра. – Здесь, в Нью-Йорке, в родном доме, я чувствую себя намного спокойнее. Я совершенно не ощущаю симптомов той мании, которую пережил на Ближнем Востоке.
Нойманн пристально смотрела на Эзру. Он не сумел обмануть ее.
– А голоса? Голоса ангелов?
– Я никогда не упоминал о том, что со мной действительно говорили ангелы. Даже в самом плохом состоянии я так не говорил.
Но Нойманн не позволила ему так просто уйти от ответа.
– Кому бы ты ни приписывал эти голоса, слышишь ли ты их теперь? Ты должен сказать мне, Эзра, есть ли у тебя до сих пор слуховые галлюцинации. В противном случае мне будет очень сложно помочь тебе.
«Вот это действительно смешно», – подумал Эзра. Сама мысль о том, что доктор Нойманн может оказать ему какую бы то ни было помощь (помимо пополнения запасов лекарств), его забавляла.
– Нет, у меня нет никаких галлюцинаций, – сказал он, снова осторожно обходя истинное положение вещей. – Все, что я вижу и слышу, реально.
Однако, судя по выражению лица Нойманн, ему еще предстояло хорошо постараться, чтобы убедить ее.
И еще надо было запастись терпением. С трудом сдерживаясь, Эзра сидел за обеденным столом в квартире отца в Саттон-плейс, хотя ему отчаянно хотелось вскочить со стула и убежать. Но он напоминал себе о том, что цена проживания в этом доме такова, что время от времени придется терпеть такие сцены.
Метцгер-старший восседал во главе стола в смокинге и в шелковой домашней рубашке (с каких это пор он начал носить такую одежду?). Кимберли сидела напротив, безупречно одетая, причесанная и накрашенная. Эзра сидел посередине, в джинсах и джемпере, и чувствовал себя совершенно неподобающе одетым.
Гертруда поставила глубокое блюдо с тушеным картофелем с телятиной и жареным луком рядом с Эзрой.
– Ешь все, что хочешь, – сказала она ему, – только оставь место для десерта.
С этими словами она развернулась и направилась к двери, ведущей в кухню.
– Больше ничего не нужно, Гертруда, – проговорила Кимберли, хотя это было абсолютно ни к чему, поскольку дверь за домоправительницей уже закрылась.
Эзра положил себе немного картошки с луком и попробовал передать блюдо Кимберли, но та предостерегающе подняла руку с таким видом, будто он предложил ей миску прокисшего молока. Тогда Эзра протянул блюдо отцу. Тому пришлось оттянуть рукав слишком плотно сидящего смокинга, чтобы взять блюдо.
– Мне удалось сегодня переговорить кое с кем из израильского посольства, – грозно возвестил Сэм.
Эзра опустил голову и принялся за телятину с картошкой.
– По какому вопросу? – спросила Кимберли, потягивая вино.
– По вопросу о преступном проникновении Эзры в места, запрещенные для посещения.
Началось. Сначала доктор Нойманн, теперь отец. Неужели никто не собирается забыть об этом?
– О преступном проникновении? Куда? – Кимберли посмотрела на Эзру с таким выражением лица, которое можно было бы принять за материнскую заботу, если бы Эзра не знал свою мачеху слишком хорошо. – О чем вообще речь?
– Ты не хочешь ответить, Эзра? – эхом прозвучал вопрос отца.
– Если ты говорил с кем-то из посольства, значит, уже все знаешь.
– Я хочу услышать об этом от тебя.
Эзра поспешно проглотил еще кусок телятины (кто знает, долго ли он еще просидит за столом?) и сказал:
– Я знал, что делаю.
– Ты у нас всегда знаешь, что делаешь, – язвительно заметил Сэм.
– У них там столько всяких ограничений – туда не ходи, этого не делай, того не говори. Если все эти правила соблюдать, никакой работы не сделаешь.
– А тебе, случайно, совершенно случайно, не приходило в голову, что все эти правила придуманы не без причины? Может быть, правительство Израиля хоть немного лучше тебя разбирается в том, как всем управлять?
– Управлять они умеют, хотя это тоже спорный вопрос, но они ни черта не смыслят в том, чем я занимаюсь.
– А чем ты занимаешься, Эзра? – встряла Кимберли. – Я до сих пор так толком и не поняла.
Эзра перевел взгляд на нее. В кои-то веки ему показалось, что она говорит правду. Да, она не поняла. Даже если бы он подробно рассказал ей, чем занимается, она бы и за миллион лет этого не поняла. Но все же он должен был что-то ответить.
– Я ищу ответы на важные вопросы.
– На какие вопросы?
– На самые важные. Почему мы здесь? Есть ли в этом какая-то цель? Существует ли Бог, и если Он существует, как нам узнать, чего Он хочет от нас?
– Да, это очень важные вопросы, – кивнула Кимберли.
– Но ты не найдешь ответов на них, – вмешался Сэм, – если будешь шататься по ночам в священных местах, куда доступ строго ограничен. Вся эта страна – пороховой погреб, и такие, как ты, любители делать все, что им заблагорассудится, и не обращающие внимания на власти, могут ненароком сделать так, что там все взлетит на воздух. Тебе очень повезло, что так не получилось.
– Такой опасности не было.
– Израильтяне так не думают. Если бы я не потянул за нужные ниточки и не выдернул тебя оттуда, сейчас бы ты сидел в тюремной камере в Иерусалиме.
Это Эзра готов был признать. Те проблемы, которые у него возникли в Институте Фельдштейна, меркли в сравнении с тем, что он натворил, пробравшись в «Купол на Скале».
– Может быть, тебе интересно будет узнать, – продолжал Сэм, – что я собираюсь внести немалые средства в кампанию по выборам мэра Иерусалима.
– Может быть, тебе удастся провернуть там сделку с недвижимостью, – сказал Эзра и сразу пожалел об этом.
Отец с такой силой стукнул кулаком по столу, что из подсвечника выпала горящая свеча.
– Ты что, думаешь, это все шуточки? – крикнул он, его лицо стало почти таким же бордовым, как рубашка.
Кимберли схватила свечу, покатившуюся по скатерти.
– Ты думаешь, я всегда буду на подхвате, чтобы вытаскивать тебя из дерьма? Да что с тобой, черт тебя побери?
Эзра вытер губы, сложил салфетку и положил на стол.
– Отвечай!
– Я подумал, что вопрос риторический, – ответил Эзра.
У отца был такой вид, словно его вот-вот хватит апоплексический удар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Что он должен был на это ответить? С одной стороны, он мог соврать и поставить доктора Нойманн на то место, где бы он хотел ее видеть. Пусть бы она действовала как психиатр-переговорщик. Спросят у нее любые представители власти о нем – она ответит, что его галлюцинации под контролем, что он больше не представляет ни для кого опасности, а главное – для суверенного государства Израиль. С другой стороны, он мог сказать правду. Мог сказать, что украденный свиток постепенно открывается ему, но тогда он рисковал в самом скором времени оказаться в заведении, где единственными свитками, которые ему позволено будет видеть, окажутся рулоны туалетной бумаги.
Это его мало привлекало.
– Перемена мест мне помогла, – сказал Эзра. – Здесь, в Нью-Йорке, в родном доме, я чувствую себя намного спокойнее. Я совершенно не ощущаю симптомов той мании, которую пережил на Ближнем Востоке.
Нойманн пристально смотрела на Эзру. Он не сумел обмануть ее.
– А голоса? Голоса ангелов?
– Я никогда не упоминал о том, что со мной действительно говорили ангелы. Даже в самом плохом состоянии я так не говорил.
Но Нойманн не позволила ему так просто уйти от ответа.
– Кому бы ты ни приписывал эти голоса, слышишь ли ты их теперь? Ты должен сказать мне, Эзра, есть ли у тебя до сих пор слуховые галлюцинации. В противном случае мне будет очень сложно помочь тебе.
«Вот это действительно смешно», – подумал Эзра. Сама мысль о том, что доктор Нойманн может оказать ему какую бы то ни было помощь (помимо пополнения запасов лекарств), его забавляла.
– Нет, у меня нет никаких галлюцинаций, – сказал он, снова осторожно обходя истинное положение вещей. – Все, что я вижу и слышу, реально.
Однако, судя по выражению лица Нойманн, ему еще предстояло хорошо постараться, чтобы убедить ее.
И еще надо было запастись терпением. С трудом сдерживаясь, Эзра сидел за обеденным столом в квартире отца в Саттон-плейс, хотя ему отчаянно хотелось вскочить со стула и убежать. Но он напоминал себе о том, что цена проживания в этом доме такова, что время от времени придется терпеть такие сцены.
Метцгер-старший восседал во главе стола в смокинге и в шелковой домашней рубашке (с каких это пор он начал носить такую одежду?). Кимберли сидела напротив, безупречно одетая, причесанная и накрашенная. Эзра сидел посередине, в джинсах и джемпере, и чувствовал себя совершенно неподобающе одетым.
Гертруда поставила глубокое блюдо с тушеным картофелем с телятиной и жареным луком рядом с Эзрой.
– Ешь все, что хочешь, – сказала она ему, – только оставь место для десерта.
С этими словами она развернулась и направилась к двери, ведущей в кухню.
– Больше ничего не нужно, Гертруда, – проговорила Кимберли, хотя это было абсолютно ни к чему, поскольку дверь за домоправительницей уже закрылась.
Эзра положил себе немного картошки с луком и попробовал передать блюдо Кимберли, но та предостерегающе подняла руку с таким видом, будто он предложил ей миску прокисшего молока. Тогда Эзра протянул блюдо отцу. Тому пришлось оттянуть рукав слишком плотно сидящего смокинга, чтобы взять блюдо.
– Мне удалось сегодня переговорить кое с кем из израильского посольства, – грозно возвестил Сэм.
Эзра опустил голову и принялся за телятину с картошкой.
– По какому вопросу? – спросила Кимберли, потягивая вино.
– По вопросу о преступном проникновении Эзры в места, запрещенные для посещения.
Началось. Сначала доктор Нойманн, теперь отец. Неужели никто не собирается забыть об этом?
– О преступном проникновении? Куда? – Кимберли посмотрела на Эзру с таким выражением лица, которое можно было бы принять за материнскую заботу, если бы Эзра не знал свою мачеху слишком хорошо. – О чем вообще речь?
– Ты не хочешь ответить, Эзра? – эхом прозвучал вопрос отца.
– Если ты говорил с кем-то из посольства, значит, уже все знаешь.
– Я хочу услышать об этом от тебя.
Эзра поспешно проглотил еще кусок телятины (кто знает, долго ли он еще просидит за столом?) и сказал:
– Я знал, что делаю.
– Ты у нас всегда знаешь, что делаешь, – язвительно заметил Сэм.
– У них там столько всяких ограничений – туда не ходи, этого не делай, того не говори. Если все эти правила соблюдать, никакой работы не сделаешь.
– А тебе, случайно, совершенно случайно, не приходило в голову, что все эти правила придуманы не без причины? Может быть, правительство Израиля хоть немного лучше тебя разбирается в том, как всем управлять?
– Управлять они умеют, хотя это тоже спорный вопрос, но они ни черта не смыслят в том, чем я занимаюсь.
– А чем ты занимаешься, Эзра? – встряла Кимберли. – Я до сих пор так толком и не поняла.
Эзра перевел взгляд на нее. В кои-то веки ему показалось, что она говорит правду. Да, она не поняла. Даже если бы он подробно рассказал ей, чем занимается, она бы и за миллион лет этого не поняла. Но все же он должен был что-то ответить.
– Я ищу ответы на важные вопросы.
– На какие вопросы?
– На самые важные. Почему мы здесь? Есть ли в этом какая-то цель? Существует ли Бог, и если Он существует, как нам узнать, чего Он хочет от нас?
– Да, это очень важные вопросы, – кивнула Кимберли.
– Но ты не найдешь ответов на них, – вмешался Сэм, – если будешь шататься по ночам в священных местах, куда доступ строго ограничен. Вся эта страна – пороховой погреб, и такие, как ты, любители делать все, что им заблагорассудится, и не обращающие внимания на власти, могут ненароком сделать так, что там все взлетит на воздух. Тебе очень повезло, что так не получилось.
– Такой опасности не было.
– Израильтяне так не думают. Если бы я не потянул за нужные ниточки и не выдернул тебя оттуда, сейчас бы ты сидел в тюремной камере в Иерусалиме.
Это Эзра готов был признать. Те проблемы, которые у него возникли в Институте Фельдштейна, меркли в сравнении с тем, что он натворил, пробравшись в «Купол на Скале».
– Может быть, тебе интересно будет узнать, – продолжал Сэм, – что я собираюсь внести немалые средства в кампанию по выборам мэра Иерусалима.
– Может быть, тебе удастся провернуть там сделку с недвижимостью, – сказал Эзра и сразу пожалел об этом.
Отец с такой силой стукнул кулаком по столу, что из подсвечника выпала горящая свеча.
– Ты что, думаешь, это все шуточки? – крикнул он, его лицо стало почти таким же бордовым, как рубашка.
Кимберли схватила свечу, покатившуюся по скатерти.
– Ты думаешь, я всегда буду на подхвате, чтобы вытаскивать тебя из дерьма? Да что с тобой, черт тебя побери?
Эзра вытер губы, сложил салфетку и положил на стол.
– Отвечай!
– Я подумал, что вопрос риторический, – ответил Эзра.
У отца был такой вид, словно его вот-вот хватит апоплексический удар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97