– Она стала другой. Очень сложно донести любовь до ее сердца.
– Я беспокоюсь об этой девушке, зеркальщик. В палаццо Агнезе приходят мужчины с сомнительной репутацией, кредиторы и известные всему городу обманщики, даже Никколо, король нищих, о котором известно, что он не однажды гостил в свинцовой камере в палаццо дожей. Внезапное богатство вскружило Эдите голову. Она не умеет обращаться с деньгами и доверяет мошенникам и шарлатанам. Вы меня вообще слушаете?
– Ну конечно же! – поспешил ответить Мельцер. Затем он поднялся и молча пошел к двери. Вернувшись, он сказал словно сам себе:
– Он был свободным человеком, этот Глас: чистое платье, вольные речи. Только не знаю, куда он подевался.
Некоторое время Мельцер и Мейтенс бормотали что-то себе под нос, желая утешить друг друга рассказом о своей жизни, и когда и это не помогло справиться с тоской, зеркальщик стал собираться.
Было около двенадцати часов, когда они оба вышли из кабака в подавленном настроении. От лагуны полоски тумана тянулись к площади Святого Марка, донося обрывки чьих-то слов. В арках прятались, прислоняясь к стенам домов, какие-то темные фигуры. Тот, кто бродил в это время, не хотел быть замеченным.
Мельцер и Мейтенс быстрыми шагами отправились к Сан-Марко, где догнали троих, оживленно переговаривавшихся между собой. Замедляя шаг, Мельцер дернул медика за рукав. Голос одного из троих был ему знаком, и зеркальщик прошептал, обращаясь к Мейтенсу:
– Если я не ошибаюсь, это Доминико Лазарини!
Спор троих мужчин стал оживленнее, и медик сказал Мельцеру:
– Двое других тоже должны быть вам знакомы. Они бывают у вашей дочери: король нищих Никколо, которого зовут также Капитано, и кормчий Джованелли.
– Бродяги!
– Один другого краше!
Трое мужчин остановились и о чем-то оживленно заспорили, а Мейтенс и Мельцер спрятались под одной из арок.
Джованелли ругал Лазарини за то, что тот хочет откупиться ничтожной суммой, хотя ради их плана кормчий пожертвовал своей должностью у донны Эдиты.
– Зато теперь я кормчий у этой девки! – вмешался король нищих Никколо, и в его голосе прозвучало презрение. – По крайней мере, мне донна Эдита доверяет больше, чем тебе!
– И неудивительно, – бросил Джованелли, – после того как ты рассказал ей, какой я нехороший человек. Но я сомневаюсь, что эта сука столь глупа, как вы думаете. Каждый гондольер знает, что корабли Доербека самые лучшие и самые быстроходные суда на всем Средиземном море.
Тут подал голос Никколо:
– Вот поэтому я и собираюсь заставить ее поверить в то, что каждый из них стоит три сотни золотых дукатов. Мы же знаем, что их стоимость превышает эту сумму более чем вдвое.
– И поэтому я требую в два раза больше, чем вы мне обещали! – закричал Джованелли. – Ведь мне придется начинать все сначала!
– Тише, тише. – Лазарини пытался успокоить разбушевавшегося кормчего. – Если станет известно о нашем плане, мы все останемся ни с чем.
– Двойную сумму! – яростно закричал Джованелли. Его голос эхом разнесся по пустой площади. – Двойную сумму, или же…
– Или же? – в голосе Лазарини послышалась угроза. – Или что? – поинтересовался он.
– Или я раскрою все ваши планы. Я серьезно, Глава! Возникла пауза, во время которой Мельцер и медик вопросительно переглянулись. Мейтенс пожал плечами.
Внезапно в ночи раздался крик, затем второй, третий. Послышались шаги, поспешно удалявшиеся в направлении пьяцетта деи Леончини, расположенной к северу от Сан-Марко.
Наблюдавшие вышли из-под арки. На широкой площади было тихо, и Мейтенс с Мельцером отваживались разговаривать только шепотом.
– Вы поняли, о чем говорили эти люди? – спросил Мельцер.
– Кажется, я знаю, что собирается предпринять эта троица. Король нищих Никколо очернил перед Эдитой кормчего Джованелли, обвинив его в том, что тот хотел продать флот Доербеков за смешные деньги: мол, корабли сгнили и уже ничегошеньки не стоят. После этого Эдита уволила Джованелли и назначила кормчим Никколо. Теперь тот пользуется ее доверием и со своей стороны хочет предложить ей продать флот за сумму большую, чем предлагал Джованелли, но по-прежнему невыгодно. Кто стоит за всем этим, я думаю, вам понятно.
– Лазарини?
– Лазарини. Этот человек на самом деле… он… – Медик остановился и потянул Мельцера за рукав. – Вы только посмотрите!
Теперь и зеркальщик увидел у своих ног безжизненное тело. Человек лежал лицом вниз в луже собственной крови, образовавшей ровный круг вокруг его головы, словно нимб на мозаиках Сан-Марко с изображением святых. Мельцер тут же протрезвел.
– Он мертв? – испуганно спросил зеркальщик. Мейтенс схватил лежавшего за плечо, перевернул его на спину, приложил ухо к окровавленной груди и ответил:
– Exitus. – Он осенил себя крестным знамением. – Думаю, это Джованелли, и мы с вами только что стали свидетелями убийства. Его зарезали.
– Идемте, нам нужно исчезнуть! – прошипел зеркальщик, оглядываясь вокруг.
– Вы что, с ума сошли, мастер Мельцер? Мы не можем бросить его здесь. Это противоречит медицинской этике.
Мельцер судорожно сглотнул.
– Не имею ничего против вашей этики, медик Мейтенс, но подумали ли вы о том, что вы будете говорить уффициали? Что-нибудь вроде того, что была ночь, туман, мы гуляли по площади Святого Марка и вдруг наткнулись на труп?
– Но это же правда!
– Правда правде рознь. Нам никто не поверит. Не забывайте, что мы здесь чужие!
Медик задумался. Его спутник был не так уж и неправ, но оставить мертвеца лежать в луже собственной крови казалось Мейтенсу просто немыслимым. Хотя неожиданное происшествие тоже отрезвило его, он все еще чувствовал себя во власти вина.
– Послушайте, – сказал он наконец, – мы отнесем мертвеца к главному порталу собора Святого Марка и положим его на ступеньки.
Мельцер вздохнул.
– Ну, хорошо. А потом мы исчезнем.
Мельцер и Мейтенс убедились, что никто не увидит того, что они собираются сделать. Медик схватил мертвеца за руки, Мельцер – за ноги, и так они и потащили труп через всю площадь. На полдороге они остановились, прислушались к звукам в тумане, который становился все гуще, и, не услышав ничего подозрительного, продолжили свой путь. При этом они шли все быстрее, боясь, что их обнаружат, и, наконец, перешли на бег. У главного портала Мельцер хотел опустить мертвеца на землю, но медик покачал головой и показал на верхнюю ступеньку лестницы. Они подняли труп по ступенькам и там положили его на пол. Мейтенс сложил руки и ноги так, как принято складывать их мертвецам: скрестив руки на животе, словно покойник собирался помолиться. Мельцер же тянул медика прочь.
Теперь они оба заторопились. Мельцер и Мейтенс поспешно шли друг за другом, прижимаясь к северной стене собора Святого Марка, пересекли Рио-дель-Палаццо и оказались на кампо Санти-Филиппо-э-Джакомо, где из-за тумана и сгустившейся темноты ничего не было видно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
– Я беспокоюсь об этой девушке, зеркальщик. В палаццо Агнезе приходят мужчины с сомнительной репутацией, кредиторы и известные всему городу обманщики, даже Никколо, король нищих, о котором известно, что он не однажды гостил в свинцовой камере в палаццо дожей. Внезапное богатство вскружило Эдите голову. Она не умеет обращаться с деньгами и доверяет мошенникам и шарлатанам. Вы меня вообще слушаете?
– Ну конечно же! – поспешил ответить Мельцер. Затем он поднялся и молча пошел к двери. Вернувшись, он сказал словно сам себе:
– Он был свободным человеком, этот Глас: чистое платье, вольные речи. Только не знаю, куда он подевался.
Некоторое время Мельцер и Мейтенс бормотали что-то себе под нос, желая утешить друг друга рассказом о своей жизни, и когда и это не помогло справиться с тоской, зеркальщик стал собираться.
Было около двенадцати часов, когда они оба вышли из кабака в подавленном настроении. От лагуны полоски тумана тянулись к площади Святого Марка, донося обрывки чьих-то слов. В арках прятались, прислоняясь к стенам домов, какие-то темные фигуры. Тот, кто бродил в это время, не хотел быть замеченным.
Мельцер и Мейтенс быстрыми шагами отправились к Сан-Марко, где догнали троих, оживленно переговаривавшихся между собой. Замедляя шаг, Мельцер дернул медика за рукав. Голос одного из троих был ему знаком, и зеркальщик прошептал, обращаясь к Мейтенсу:
– Если я не ошибаюсь, это Доминико Лазарини!
Спор троих мужчин стал оживленнее, и медик сказал Мельцеру:
– Двое других тоже должны быть вам знакомы. Они бывают у вашей дочери: король нищих Никколо, которого зовут также Капитано, и кормчий Джованелли.
– Бродяги!
– Один другого краше!
Трое мужчин остановились и о чем-то оживленно заспорили, а Мейтенс и Мельцер спрятались под одной из арок.
Джованелли ругал Лазарини за то, что тот хочет откупиться ничтожной суммой, хотя ради их плана кормчий пожертвовал своей должностью у донны Эдиты.
– Зато теперь я кормчий у этой девки! – вмешался король нищих Никколо, и в его голосе прозвучало презрение. – По крайней мере, мне донна Эдита доверяет больше, чем тебе!
– И неудивительно, – бросил Джованелли, – после того как ты рассказал ей, какой я нехороший человек. Но я сомневаюсь, что эта сука столь глупа, как вы думаете. Каждый гондольер знает, что корабли Доербека самые лучшие и самые быстроходные суда на всем Средиземном море.
Тут подал голос Никколо:
– Вот поэтому я и собираюсь заставить ее поверить в то, что каждый из них стоит три сотни золотых дукатов. Мы же знаем, что их стоимость превышает эту сумму более чем вдвое.
– И поэтому я требую в два раза больше, чем вы мне обещали! – закричал Джованелли. – Ведь мне придется начинать все сначала!
– Тише, тише. – Лазарини пытался успокоить разбушевавшегося кормчего. – Если станет известно о нашем плане, мы все останемся ни с чем.
– Двойную сумму! – яростно закричал Джованелли. Его голос эхом разнесся по пустой площади. – Двойную сумму, или же…
– Или же? – в голосе Лазарини послышалась угроза. – Или что? – поинтересовался он.
– Или я раскрою все ваши планы. Я серьезно, Глава! Возникла пауза, во время которой Мельцер и медик вопросительно переглянулись. Мейтенс пожал плечами.
Внезапно в ночи раздался крик, затем второй, третий. Послышались шаги, поспешно удалявшиеся в направлении пьяцетта деи Леончини, расположенной к северу от Сан-Марко.
Наблюдавшие вышли из-под арки. На широкой площади было тихо, и Мейтенс с Мельцером отваживались разговаривать только шепотом.
– Вы поняли, о чем говорили эти люди? – спросил Мельцер.
– Кажется, я знаю, что собирается предпринять эта троица. Король нищих Никколо очернил перед Эдитой кормчего Джованелли, обвинив его в том, что тот хотел продать флот Доербеков за смешные деньги: мол, корабли сгнили и уже ничегошеньки не стоят. После этого Эдита уволила Джованелли и назначила кормчим Никколо. Теперь тот пользуется ее доверием и со своей стороны хочет предложить ей продать флот за сумму большую, чем предлагал Джованелли, но по-прежнему невыгодно. Кто стоит за всем этим, я думаю, вам понятно.
– Лазарини?
– Лазарини. Этот человек на самом деле… он… – Медик остановился и потянул Мельцера за рукав. – Вы только посмотрите!
Теперь и зеркальщик увидел у своих ног безжизненное тело. Человек лежал лицом вниз в луже собственной крови, образовавшей ровный круг вокруг его головы, словно нимб на мозаиках Сан-Марко с изображением святых. Мельцер тут же протрезвел.
– Он мертв? – испуганно спросил зеркальщик. Мейтенс схватил лежавшего за плечо, перевернул его на спину, приложил ухо к окровавленной груди и ответил:
– Exitus. – Он осенил себя крестным знамением. – Думаю, это Джованелли, и мы с вами только что стали свидетелями убийства. Его зарезали.
– Идемте, нам нужно исчезнуть! – прошипел зеркальщик, оглядываясь вокруг.
– Вы что, с ума сошли, мастер Мельцер? Мы не можем бросить его здесь. Это противоречит медицинской этике.
Мельцер судорожно сглотнул.
– Не имею ничего против вашей этики, медик Мейтенс, но подумали ли вы о том, что вы будете говорить уффициали? Что-нибудь вроде того, что была ночь, туман, мы гуляли по площади Святого Марка и вдруг наткнулись на труп?
– Но это же правда!
– Правда правде рознь. Нам никто не поверит. Не забывайте, что мы здесь чужие!
Медик задумался. Его спутник был не так уж и неправ, но оставить мертвеца лежать в луже собственной крови казалось Мейтенсу просто немыслимым. Хотя неожиданное происшествие тоже отрезвило его, он все еще чувствовал себя во власти вина.
– Послушайте, – сказал он наконец, – мы отнесем мертвеца к главному порталу собора Святого Марка и положим его на ступеньки.
Мельцер вздохнул.
– Ну, хорошо. А потом мы исчезнем.
Мельцер и Мейтенс убедились, что никто не увидит того, что они собираются сделать. Медик схватил мертвеца за руки, Мельцер – за ноги, и так они и потащили труп через всю площадь. На полдороге они остановились, прислушались к звукам в тумане, который становился все гуще, и, не услышав ничего подозрительного, продолжили свой путь. При этом они шли все быстрее, боясь, что их обнаружат, и, наконец, перешли на бег. У главного портала Мельцер хотел опустить мертвеца на землю, но медик покачал головой и показал на верхнюю ступеньку лестницы. Они подняли труп по ступенькам и там положили его на пол. Мейтенс сложил руки и ноги так, как принято складывать их мертвецам: скрестив руки на животе, словно покойник собирался помолиться. Мельцер же тянул медика прочь.
Теперь они оба заторопились. Мельцер и Мейтенс поспешно шли друг за другом, прижимаясь к северной стене собора Святого Марка, пересекли Рио-дель-Палаццо и оказались на кампо Санти-Филиппо-э-Джакомо, где из-за тумана и сгустившейся темноты ничего не было видно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114