Что, если один из моих подмастерьев проболтается или сообщит инквизиции?
– Этого не случится, потому что никто не поймет содержания своей работы. Вы станете печатать нашу Библию не с начала до конца, а по частям. – Глас протянул Мельцеру пергамент. – Поэтому я принес вам одну-единственную главу – не первую и не последнюю.
– Вы действительно все продумали! – с уважением заметил Мельцер.
Глас рассмеялся.
– Я ведь говорил вам, что среди нас есть очень умные люди. К нам присоединились даже бывшие братья из ордена доминиканцев, августинцев и кармелитов, работавшие в скриптории.
Они привыкли обращаться с книгами и соберут страницы, которые вы напечатаете, в единое целое. Когда вы сможете начать?
– Как только найму достаточное количество подмастерьев и обучу их печатанию. Наверное, уже весной все будет готово.
– Да будет так, – ответил Глас. – К концу поста вы получите воз пергамента. Меня вы не увидите до самой Пасхи.
Глас и его молчаливый спутник попрощались.
– Insignia Naturae Ratio Illustrat, – сказал Глас и добавил: – Теперь вы один из нас, печатник, поэтому можете узнать мое имя. Меня зовут Фульхер фон Штрабен, отлученный Папой от Церкви и преданный анафеме аббат Хоэнхаймский, а это мой оруженосец Майнгард. Будьте здоровы.
Когда оба мужчины удалились, зеркальщик опустился на табурет и поглядел на пергамент, исписанный безыскусным, но ровным почерком. Михель начал читать. Действительно, тот, кто не знал предыстории, не смог бы понять ничего из написанного. Зеркальщик покачал головой. То, что рассказали ему гости, казалось выдумкой, игрой воображения. Но когда он вспоминал свои встречи с Гласом, начиная с удивительной встречи в трактире, все казалось ему предельно ясным и объяснимым. В Венеции тоже, должно быть, много членов движения Boni homines , как среди сторонников Папы, так и среди его противников. Только так можно объяснить тот факт, что Глас появлялся всегда именно тогда, когда ситуация становилась сложной.
В поисках надежных подмастерьев Мельцер столкнулся с большими трудностями. Хотя времена были тяжелыми и многие люди очень хотели получить хорошо оплачиваемую работу, для профессии печатника подходили только оловянщики и зеркальщики, а в этих цехах Мельцера встретили с недоверием. В Майнце еще слишком хорошо помнили, как он зарабатывал на своих чудесных зеркалах, которые во время чумы никому не смогли помочь. Когда же Мельцер предложил двойную плату, по городу поползли слухи, что он заключил союз с дьяволом.
Хорошая одежда Михеля, очевидное богатство и тот факт, что они с Аделе Вальхаузен обедали в «Золотом орле», в то время как некоторые не знали, чем накормить детей, – все это казалось достаточным доказательством и вполне подходило для того, чтобы помешать дальнейшим успехам зеркальщика. Но тут случилось нечто неожиданное, обернувшее дурную славу Мельцера ему на пользу.
Началось все с того, что каноник Франциск Хенлейн, секретарь архиепископа Фридриха, посетил лабораторию Мельцера и объявил, что в следующее вербное воскресенье архиепископ Фридрих хочет на месте посмотреть, какую пользу может принести Церкви искусственное письмо.
Мельцер до смерти перепугался и думал уже бежать, поскольку решил, что кто-то прознал о заказе Boni homines ; но Аделе, с которой он решил об этом поговорить, посоветовала ему не терять головы и сказала, что если бы архиепископ действительно узнал о существовании тайного союза, то не пришел бы сам, а прислал своих стражников или инквизиторов. С другой стороны, визит архиепископа считается в некотором роде большой честью и делает того, кто ее удостоен, недосягаемым для всякого рода критики.
После сухой и холодной зимы, когда некоторым жителям Майнца пришлось из-за отсутствия дров жечь свою жалкую мебель и занавешивать окна мехами, на вербное воскресенье настала настоящая весна. С верховьев Рейна дул теплый ветер, распускались первые почки на деревьях. Процессия, которую обычно устраивали на вербное воскресенье, как правило трижды обходила вокруг собора, что считалось апогеем церковного года. Но на этот раз шествие не состоялось, потому что над городом по-прежнему висел интердикт. Вместо этого архиепископ Фридрих облачился в сиреневую мантию и в сопровождении секретаря направился в Женский переулок, находившийся как раз неподалеку.
Пешее шествие привлекло к себе много внимания, поскольку архиепископа давно уже никто не видел и прошел даже слух, будто бы его нет в городе. Когда же стала известна цель его похода, все переполошились и стали гадать, почему Его Святейшество направился именно к Мельцеру. Пусть даже жители Майнца враждовали с архиепископом по вполне понятным причинам, все равно это событие улучшило репутацию Мельцера, ведь все это послужило доказательством того, что зеркальщик был ярым приверженцем Церкви.
Архиепископ Фридрих, пышное тело которого совершенно не пострадало во время поразившего город голода и который для волос и бороды держал специальных цирюльников, велел Мельцеру посвятить его в тайны «черного искусства». Архиепископ с удивлением глядел на наборы букв, которые, перевернутые вверх ногами и собранные справа налево, будто арабское письмо, складывались в предложения, и их можно было печатать снова и снова.
Познакомившись с чудесами печати, архиепископ поинтересовался, применял ли уже Мельцер свое искусство в Германии. Мельцер ответил отрицательно. Тогда архиепископ спросил, склонен ли он напечатать искусственным письмом Библию количеством три сотни экземпляров и по цене два гульдена за штуку вместе с переплетом.
Мельцер незаметно содрогнулся. Как же ему браться за эту работу, когда один только заказ Гласа и так доставляет ему достаточно хлопот?
Архиепископ расценил колебания зеркальщика по-своему: он подумал, что мастер недоволен предложенными двумя гульденами за экземпляр, и поднял цену до трех гульденов, а когда Мельцер и на это не ответил, то и до четырех.
Наконец Мельцер объяснил, что дело не в деньгах, а в рабочих, которые нужны ему для выполнения этого заказа. Для Священного Писания, то есть для Ветхого и Нового Завета, нужно добрых тысяча страниц и лет пять работы.
Архиепископа не испугали ни расходы, ни время, и Мельцер пообещал, что как только у него будут необходимые рабочие, он немедленно возьмется за работу.
Так вышло, что несколько дней спустя в Майнц вернулся Иоганн Генсфлейш, бывший подмастерье Мельцера, и разместился в «Гоф цум Гутенберг» в конце переулка Сапожников.
Этот большой двухэтажный дом с маленькими, застекленными свинцом окнами принадлежал некогда архиепископским камергерам Гутенбергам, потом его унаследовали предки Генсфлейша. Это был тот самый дом, который достался в наследство Генсфлейшу незадолго до того, как Мельцер уехал из города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
– Этого не случится, потому что никто не поймет содержания своей работы. Вы станете печатать нашу Библию не с начала до конца, а по частям. – Глас протянул Мельцеру пергамент. – Поэтому я принес вам одну-единственную главу – не первую и не последнюю.
– Вы действительно все продумали! – с уважением заметил Мельцер.
Глас рассмеялся.
– Я ведь говорил вам, что среди нас есть очень умные люди. К нам присоединились даже бывшие братья из ордена доминиканцев, августинцев и кармелитов, работавшие в скриптории.
Они привыкли обращаться с книгами и соберут страницы, которые вы напечатаете, в единое целое. Когда вы сможете начать?
– Как только найму достаточное количество подмастерьев и обучу их печатанию. Наверное, уже весной все будет готово.
– Да будет так, – ответил Глас. – К концу поста вы получите воз пергамента. Меня вы не увидите до самой Пасхи.
Глас и его молчаливый спутник попрощались.
– Insignia Naturae Ratio Illustrat, – сказал Глас и добавил: – Теперь вы один из нас, печатник, поэтому можете узнать мое имя. Меня зовут Фульхер фон Штрабен, отлученный Папой от Церкви и преданный анафеме аббат Хоэнхаймский, а это мой оруженосец Майнгард. Будьте здоровы.
Когда оба мужчины удалились, зеркальщик опустился на табурет и поглядел на пергамент, исписанный безыскусным, но ровным почерком. Михель начал читать. Действительно, тот, кто не знал предыстории, не смог бы понять ничего из написанного. Зеркальщик покачал головой. То, что рассказали ему гости, казалось выдумкой, игрой воображения. Но когда он вспоминал свои встречи с Гласом, начиная с удивительной встречи в трактире, все казалось ему предельно ясным и объяснимым. В Венеции тоже, должно быть, много членов движения Boni homines , как среди сторонников Папы, так и среди его противников. Только так можно объяснить тот факт, что Глас появлялся всегда именно тогда, когда ситуация становилась сложной.
В поисках надежных подмастерьев Мельцер столкнулся с большими трудностями. Хотя времена были тяжелыми и многие люди очень хотели получить хорошо оплачиваемую работу, для профессии печатника подходили только оловянщики и зеркальщики, а в этих цехах Мельцера встретили с недоверием. В Майнце еще слишком хорошо помнили, как он зарабатывал на своих чудесных зеркалах, которые во время чумы никому не смогли помочь. Когда же Мельцер предложил двойную плату, по городу поползли слухи, что он заключил союз с дьяволом.
Хорошая одежда Михеля, очевидное богатство и тот факт, что они с Аделе Вальхаузен обедали в «Золотом орле», в то время как некоторые не знали, чем накормить детей, – все это казалось достаточным доказательством и вполне подходило для того, чтобы помешать дальнейшим успехам зеркальщика. Но тут случилось нечто неожиданное, обернувшее дурную славу Мельцера ему на пользу.
Началось все с того, что каноник Франциск Хенлейн, секретарь архиепископа Фридриха, посетил лабораторию Мельцера и объявил, что в следующее вербное воскресенье архиепископ Фридрих хочет на месте посмотреть, какую пользу может принести Церкви искусственное письмо.
Мельцер до смерти перепугался и думал уже бежать, поскольку решил, что кто-то прознал о заказе Boni homines ; но Аделе, с которой он решил об этом поговорить, посоветовала ему не терять головы и сказала, что если бы архиепископ действительно узнал о существовании тайного союза, то не пришел бы сам, а прислал своих стражников или инквизиторов. С другой стороны, визит архиепископа считается в некотором роде большой честью и делает того, кто ее удостоен, недосягаемым для всякого рода критики.
После сухой и холодной зимы, когда некоторым жителям Майнца пришлось из-за отсутствия дров жечь свою жалкую мебель и занавешивать окна мехами, на вербное воскресенье настала настоящая весна. С верховьев Рейна дул теплый ветер, распускались первые почки на деревьях. Процессия, которую обычно устраивали на вербное воскресенье, как правило трижды обходила вокруг собора, что считалось апогеем церковного года. Но на этот раз шествие не состоялось, потому что над городом по-прежнему висел интердикт. Вместо этого архиепископ Фридрих облачился в сиреневую мантию и в сопровождении секретаря направился в Женский переулок, находившийся как раз неподалеку.
Пешее шествие привлекло к себе много внимания, поскольку архиепископа давно уже никто не видел и прошел даже слух, будто бы его нет в городе. Когда же стала известна цель его похода, все переполошились и стали гадать, почему Его Святейшество направился именно к Мельцеру. Пусть даже жители Майнца враждовали с архиепископом по вполне понятным причинам, все равно это событие улучшило репутацию Мельцера, ведь все это послужило доказательством того, что зеркальщик был ярым приверженцем Церкви.
Архиепископ Фридрих, пышное тело которого совершенно не пострадало во время поразившего город голода и который для волос и бороды держал специальных цирюльников, велел Мельцеру посвятить его в тайны «черного искусства». Архиепископ с удивлением глядел на наборы букв, которые, перевернутые вверх ногами и собранные справа налево, будто арабское письмо, складывались в предложения, и их можно было печатать снова и снова.
Познакомившись с чудесами печати, архиепископ поинтересовался, применял ли уже Мельцер свое искусство в Германии. Мельцер ответил отрицательно. Тогда архиепископ спросил, склонен ли он напечатать искусственным письмом Библию количеством три сотни экземпляров и по цене два гульдена за штуку вместе с переплетом.
Мельцер незаметно содрогнулся. Как же ему браться за эту работу, когда один только заказ Гласа и так доставляет ему достаточно хлопот?
Архиепископ расценил колебания зеркальщика по-своему: он подумал, что мастер недоволен предложенными двумя гульденами за экземпляр, и поднял цену до трех гульденов, а когда Мельцер и на это не ответил, то и до четырех.
Наконец Мельцер объяснил, что дело не в деньгах, а в рабочих, которые нужны ему для выполнения этого заказа. Для Священного Писания, то есть для Ветхого и Нового Завета, нужно добрых тысяча страниц и лет пять работы.
Архиепископа не испугали ни расходы, ни время, и Мельцер пообещал, что как только у него будут необходимые рабочие, он немедленно возьмется за работу.
Так вышло, что несколько дней спустя в Майнц вернулся Иоганн Генсфлейш, бывший подмастерье Мельцера, и разместился в «Гоф цум Гутенберг» в конце переулка Сапожников.
Этот большой двухэтажный дом с маленькими, застекленными свинцом окнами принадлежал некогда архиепископским камергерам Гутенбергам, потом его унаследовали предки Генсфлейша. Это был тот самый дом, который достался в наследство Генсфлейшу незадолго до того, как Мельцер уехал из города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114