Ему постоянно докладывали обо мне всякие шпионы. Мне кажется, он следил за каждым нашим шагом. В какой-то момент, видимо, соглядатаи сообщили в Венецию о том, что лютнистка и зеркальщик, по всей видимости, заодно. И Лазарини потерял голову. Он отправился в Константинополь и потребовал, чтобы я немедленно вернулась в Венецию, в противном случае он позаботится о том, чтобы тебя убили. Он заявил, что убийца в Константинополе стоит всего два скудо.
– Убить меня? Он, должно быть, сошел с ума. В этом случае он никогда не смог бы выполнить свое поручение.
Симонетта кивнула.
– Из-за любви мужчина способен потерять голову. Мельцер смущенно уставился в землю. Слова Симонетты поразили его. Неужели она говорила правду? В конце концов, однажды она уже обманула его.
И пока он молча прислушивался к себе, спрашивая, чему стоит доверять больше – своим чувствам или своему разуму, Симонетта сделала попытку обнять его. Тут зеркальщик вырвался, словно это нежное прикосновение было ему противно, и бросился прочь со словами:
– Нет, умоляю тебя! Дай мне время!
А Симонетта так и осталась стоять, не зная, что делать.
Перед Порта делла Карта прогуливались стражники в широких подвязанных под коленями штанах и рубашках в красно-синюю полоску. Но вместо обычной четверки ворота охраняли двенадцать стражников, и каждый, кто хотел войти в палаццо Дукале, должен был назвать свое имя и цель визита. Только тогда стражники поднимали скрещенные алебарды и пропускали гостя.
Вскоре показался Мейтенс. Он отвел Мельцера в сторону и, убедившись, что никто не подслушивает, прошептал:
– Дож стал жертвой покушения. Кто-то пытался отравить его. Кажется, здесь дикие нравы. Идемте!
И оба мужчины обошли вокруг собора Святого Марка, перешли мост через Рио-дель-Палаццо и приблизились к кампо Сан-Захария с тыльной стороны.
– Я пришел, – сообщил Мейтенс, – как раз вовремя, чтобы влить ему кружку морской воды. Дожа вырвало, и он выблевал все, что ел за последние два дня. Теперь он находится на попечении двух своих лейб-медиков, за которых я не стал бы ручаться. Говорят, у дожа много врагов. Вы меня вообще слушаете?
– Да-да, конечно, – задумчиво ответил Мельцер. Гнилостный запах, который поднимался от Рио-дель-Вин и неотвратимо расползался по всем близлежащим переулкам, смешивался с сырым осенним воздухом и был способен лишить чувств любого. С тех пор как зеркальщик ступил на берег Венеции, он отчаянно страдал из-за невыносимой вони этого города. Мельцер с отвращением уткнулся носом в сгиб локтя.
Мейтенс, от которого не укрылось движение зеркальщика, грубо рассмеялся и заметил:
– Через день-два ваш нос привыкнет к венецианскому аромату клоаки. С городами то же, что и с женщинами: самые красивые из них страшно воняют.
Зеркальщик заставил себя ухмыльнуться.
– Вам не дает покоя судьба дочери, – снова начал Мейтенс, когда они поеживаясь шли рядом по направлению к постоялому двору. – Мы найдем ее. Венеция – город на островах. Потеряться здесь не так просто.
На постоялом дворе «Санта-Кроче» среди постояльцев царило сильное волнение. Отряд уффициали, семеро вооруженных человек, проверяли всех иностранных посетителей, их бумаги, багаж, даже одежду. Говорили, что дожа пытались отравить, и предполагали, что это сделал иностранец. Мейтенс и Мельцер многозначительно переглянулись.
Больше всех перепугался хозяин постоялого двора, опасавшийся за репутацию своего эксклюзивного заведения. Он рассыпался перед зеркальщиком в тысяче извинений, поясняя, что такого у него еще никогда не было, что уффициали обыскали комнату Мельцера и конфисковали черную мазь. Ему, Михелю Мельцеру, надлежит предстать завтра перед Quarantia Criminal .
– Черная мазь? – Мейтенс, ставший свидетелем разговора, вопросительно взглянул на Мельцера. – Хотите составить мне конкуренцию, зеркальщик?
Михель Мельцер горько рассмеялся.
– Глупости. Это не мазь, это сажа для печати!
Комната зеркальщика представляла собой жалкое зрелище. Сундуки, ящики – все было перерыто, не исключая постели. Но кроме сажи ничего не пропало, ни единой монетки из кошеля. Мельцер вынул сотню гульденов и протянул медику:
– Я ведь вам все еще должен.
На следующее утро Мельцера вежливо, но настойчиво разбудили двое уффициали и отвели его в Quarantia в палаццо дожей. Лестницы, галереи, своды этого дворца были предназначены для того, чтобы у чужестранца возникло ощущение, будто отсюда управляют всем миром. Если при входе в палаццо зеркальщик еще был уверенным в себе и не чувствовал никакой вины, то его уверенность улетучивалась по мере того, как дорога, по которой шли уффициали, становилась все более длинной и запутанной. Наконец они пришли в зал, в котором Мельцер запомнил только фрески на высоком потолке и обтянутые красной камкой стены.
За массивным деревянным столом сидел низенький, одетый в красное человек, которого уффициали почтительно называли «капитане». Капитано Пигафетта – так его звали – поглядел на Мельцера подчеркнуто дружелюбно, поинтересовался его именем, родом занятий, происхождением и наконец дважды хлопнул в ладоши. Тут же, словно ее открыла невидимая рука, отворилась дверь в стене, и оттуда появились двое уффициали в униформе. Первый из них нес жестяную коробочку Мельцера, в которой лежала сажа для печати, у второго в руках была взъерошенная серая кошка, шипящее создание, каких полно на улицах и площадях Венеции.
Капитано Пигафетта принадлежал к тому нередкому типу людей, характер которых колеблется между безвредным ничтожеством и хитрой опасностью. При этом они изо всех сил стараются скрывать свою подлую сущность за постоянной улыбкой. Открыв жестяную коробочку, капитано ухмыльнулся, но когда он запустил в нее руку, лицо его на миг исказилось.
– Не вы ли говорили, что занимаетесь производством зеркал, чужестранец?
– Говорил, капитано.
Пигафетта самодовольно улыбнулся.
– А что, в производстве зеркал нужны такие вонючие мази?
– Нет, капитано. Это не мазь, это средство для черного искусства.
– То есть вы маг, шарлатан или же даже пособник дьявола?
– Ничего подобного, капитано. Сажа – не что иное, как чернила для искусственного письма.
– То есть вы волшебник. Один из тех, которые бродят по рынкам и выманивают деньги из карманов граждан. Как бы там ни было, колдовство никоим образом не является почетным занятием.
Мельцер едва сдержался.
Внезапно капитано сменил тему и спросил:
– Какого Папу вы, собственно говоря, почитаете, колдун? Того, который в Риме, или же Амадеуса Савойского, который называет себя Папой Феликсом Пятым?
И хитро улыбнулся.
Зеркальщик не ожидал такого вопроса и растерялся.
– Я… не знаю, к чему вы ведете, капитано, – пробормотал Мельцер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
– Убить меня? Он, должно быть, сошел с ума. В этом случае он никогда не смог бы выполнить свое поручение.
Симонетта кивнула.
– Из-за любви мужчина способен потерять голову. Мельцер смущенно уставился в землю. Слова Симонетты поразили его. Неужели она говорила правду? В конце концов, однажды она уже обманула его.
И пока он молча прислушивался к себе, спрашивая, чему стоит доверять больше – своим чувствам или своему разуму, Симонетта сделала попытку обнять его. Тут зеркальщик вырвался, словно это нежное прикосновение было ему противно, и бросился прочь со словами:
– Нет, умоляю тебя! Дай мне время!
А Симонетта так и осталась стоять, не зная, что делать.
Перед Порта делла Карта прогуливались стражники в широких подвязанных под коленями штанах и рубашках в красно-синюю полоску. Но вместо обычной четверки ворота охраняли двенадцать стражников, и каждый, кто хотел войти в палаццо Дукале, должен был назвать свое имя и цель визита. Только тогда стражники поднимали скрещенные алебарды и пропускали гостя.
Вскоре показался Мейтенс. Он отвел Мельцера в сторону и, убедившись, что никто не подслушивает, прошептал:
– Дож стал жертвой покушения. Кто-то пытался отравить его. Кажется, здесь дикие нравы. Идемте!
И оба мужчины обошли вокруг собора Святого Марка, перешли мост через Рио-дель-Палаццо и приблизились к кампо Сан-Захария с тыльной стороны.
– Я пришел, – сообщил Мейтенс, – как раз вовремя, чтобы влить ему кружку морской воды. Дожа вырвало, и он выблевал все, что ел за последние два дня. Теперь он находится на попечении двух своих лейб-медиков, за которых я не стал бы ручаться. Говорят, у дожа много врагов. Вы меня вообще слушаете?
– Да-да, конечно, – задумчиво ответил Мельцер. Гнилостный запах, который поднимался от Рио-дель-Вин и неотвратимо расползался по всем близлежащим переулкам, смешивался с сырым осенним воздухом и был способен лишить чувств любого. С тех пор как зеркальщик ступил на берег Венеции, он отчаянно страдал из-за невыносимой вони этого города. Мельцер с отвращением уткнулся носом в сгиб локтя.
Мейтенс, от которого не укрылось движение зеркальщика, грубо рассмеялся и заметил:
– Через день-два ваш нос привыкнет к венецианскому аромату клоаки. С городами то же, что и с женщинами: самые красивые из них страшно воняют.
Зеркальщик заставил себя ухмыльнуться.
– Вам не дает покоя судьба дочери, – снова начал Мейтенс, когда они поеживаясь шли рядом по направлению к постоялому двору. – Мы найдем ее. Венеция – город на островах. Потеряться здесь не так просто.
На постоялом дворе «Санта-Кроче» среди постояльцев царило сильное волнение. Отряд уффициали, семеро вооруженных человек, проверяли всех иностранных посетителей, их бумаги, багаж, даже одежду. Говорили, что дожа пытались отравить, и предполагали, что это сделал иностранец. Мейтенс и Мельцер многозначительно переглянулись.
Больше всех перепугался хозяин постоялого двора, опасавшийся за репутацию своего эксклюзивного заведения. Он рассыпался перед зеркальщиком в тысяче извинений, поясняя, что такого у него еще никогда не было, что уффициали обыскали комнату Мельцера и конфисковали черную мазь. Ему, Михелю Мельцеру, надлежит предстать завтра перед Quarantia Criminal .
– Черная мазь? – Мейтенс, ставший свидетелем разговора, вопросительно взглянул на Мельцера. – Хотите составить мне конкуренцию, зеркальщик?
Михель Мельцер горько рассмеялся.
– Глупости. Это не мазь, это сажа для печати!
Комната зеркальщика представляла собой жалкое зрелище. Сундуки, ящики – все было перерыто, не исключая постели. Но кроме сажи ничего не пропало, ни единой монетки из кошеля. Мельцер вынул сотню гульденов и протянул медику:
– Я ведь вам все еще должен.
На следующее утро Мельцера вежливо, но настойчиво разбудили двое уффициали и отвели его в Quarantia в палаццо дожей. Лестницы, галереи, своды этого дворца были предназначены для того, чтобы у чужестранца возникло ощущение, будто отсюда управляют всем миром. Если при входе в палаццо зеркальщик еще был уверенным в себе и не чувствовал никакой вины, то его уверенность улетучивалась по мере того, как дорога, по которой шли уффициали, становилась все более длинной и запутанной. Наконец они пришли в зал, в котором Мельцер запомнил только фрески на высоком потолке и обтянутые красной камкой стены.
За массивным деревянным столом сидел низенький, одетый в красное человек, которого уффициали почтительно называли «капитане». Капитано Пигафетта – так его звали – поглядел на Мельцера подчеркнуто дружелюбно, поинтересовался его именем, родом занятий, происхождением и наконец дважды хлопнул в ладоши. Тут же, словно ее открыла невидимая рука, отворилась дверь в стене, и оттуда появились двое уффициали в униформе. Первый из них нес жестяную коробочку Мельцера, в которой лежала сажа для печати, у второго в руках была взъерошенная серая кошка, шипящее создание, каких полно на улицах и площадях Венеции.
Капитано Пигафетта принадлежал к тому нередкому типу людей, характер которых колеблется между безвредным ничтожеством и хитрой опасностью. При этом они изо всех сил стараются скрывать свою подлую сущность за постоянной улыбкой. Открыв жестяную коробочку, капитано ухмыльнулся, но когда он запустил в нее руку, лицо его на миг исказилось.
– Не вы ли говорили, что занимаетесь производством зеркал, чужестранец?
– Говорил, капитано.
Пигафетта самодовольно улыбнулся.
– А что, в производстве зеркал нужны такие вонючие мази?
– Нет, капитано. Это не мазь, это средство для черного искусства.
– То есть вы маг, шарлатан или же даже пособник дьявола?
– Ничего подобного, капитано. Сажа – не что иное, как чернила для искусственного письма.
– То есть вы волшебник. Один из тех, которые бродят по рынкам и выманивают деньги из карманов граждан. Как бы там ни было, колдовство никоим образом не является почетным занятием.
Мельцер едва сдержался.
Внезапно капитано сменил тему и спросил:
– Какого Папу вы, собственно говоря, почитаете, колдун? Того, который в Риме, или же Амадеуса Савойского, который называет себя Папой Феликсом Пятым?
И хитро улыбнулся.
Зеркальщик не ожидал такого вопроса и растерялся.
– Я… не знаю, к чему вы ведете, капитано, – пробормотал Мельцер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114