Пустынны были пляжи. Мокрые толпы молодежи лихорадочно искали таксистов, но таксисты тоже стали разборчивы и редки. Мокрые яхты ворочались на волнах у пирсов, как круглые черные блестящие тюлени.
Я проверил несколько поселков, прежде чем что-либо обнаружил. В любой бухте все немногочисленные соседи знают друг друга как облупленных. Прокат лодок, толпы туристов, гаражи и ремонтные мастерские, небольшие магазинчики — все это очень объединяет.
Толстый Джек Гувур менял компрессор на «Мисс Киске», строй яхте с единственной мачтой. Это древнее мореного красного дерева судно принадлежало такой же древней сумасшедшей леди их Далута. Она приезжала однажды или дважды в год, на неделю или дней на десять, привозя с собой служанку, повара, трех пуделей и четверых друзей. Придя в нашу бухту, она принималась крейсировать вверх-вниз по Уотервею, причем черепашьими темпами. Она очень не любила шума и беготни, и всяческой суеты, и предпочитала иметь их как можно меньше. Все счета Толстый Джек присылал в банк Далута. Они платили с такой обязательностью, что иногда он гадал, а не предупреждает их кто-нибудь заранее, что в такой-то день он пришлет им чек строй леди.
Он вытер грязные лапы какой-то старой тряпкой и сел на огромную коробку, в которой прибыл новый компрессор.
— Ну кто бы мог теперь подумать, что Райн Хук, наш несчастный старый Райн Хук мог когда-то совершать такие сделки!
— Это который продает яхты?
— Ну да, тот самый. Харроновский кеч был тогда в такой великолепной форме, пока на нем жил Говард. Так что он решил, что может вполне доверять ему и дальше подобную работу. А это, ты же знаешь, ценится везде. Это как с домом: очень удобно, чтобы кто-нибудь жил в нем, пока ты его не продашь. Чтобы не застаивался воздух, не заводились клопы, птицы не загадили крышу. Так что после того, как он закончил с тем кечем, его перекинули на одну разбитую посудину, которую хотели продать за яхту. Она принадлежала какому-то сукиному сыну из Техаса, квартирмейстеру, что ли. Двигалась она с трудом. Что-то около девяноста футов длинной, вроде бы так. Ну, в общем, совершенно разбитая посудина. Как же она называлась? Как-то чудно. Вот. «Трещотка», вот как. На мой взгляд, продать ее было почти невозможно. Но в общем-то, если привести в порядок, то вполне. Говард согласился, когда я ему сказал, что надо поставить дизели, сменить обшивку внутри и снаружи, половину такелажа. Построена она была в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом, а выглядела так, как будто владелец пытался порубить ее на дрова, так что теперь она было готова перевернуться на любой ряби. Этой посудине можно было дать от семидесяти до восьмидесяти лет, и то в виде комплимента. Владелец получил ее в придачу к новой жене, совершенному козленку, и это было единственное приданное, которое она унесла от предыдущего мужа, заявив, что не собирается возвращаться к этому мерзавцу даже за зубной щеткой. Фамилия нового мужа была, кажется, Фархоузер. Такой круглый лысый человечек с совершенно крысиным голоском. Работы, конечно, была прорва, так что Говард взялся за нее, ну и имел конечно, кое-что с этого. Райн Хук нанял его тогда с одобрения Фархоузе.
Я не мог себе даже представить, Трев, что найдется какой-нибудь богач, который был бы к богатству еще и идиотом настолько, чтобы купить эту яхту. На мой взгляд, это можно сделать только спьяну. Однажды там на палубе появилась девчонка, одна из тех тонкоруких и тонконогих кисок, у которых обычно длинные светлые волосы, а размалеваны они так, как будто они уже умерли, а их загримировали под живую. И одеты они всегда не то в драную джинсу, не то в мешковину. Но как я потом выяснил у Говарда, она, оказывается, была дочерью этого самого Фархоузера. Он ее отправил в школу, а она сбежала, и хотела жить на посудине, но только чтобы старик не знал. Говард не знал, что и делать. Но она, должно быть, все-таки его уломала, потому что во всяком случае неделей позже я видел их вместе на пляже, хотя в первый момент не был уверен, что это та же самая девушка, так как купальный костюм, — это совсем не то же самое, что драные джинсы и мешковатый свитер, под которым ни рук, ни ног не разглядеть. Так-то она была прехорошенькая. Откуда они тогда свалились, было ясно любому дураку, так что она его, как видишь уломала. Как же ее, черт подери, звали? Сьюзен, вот как. Но в скором времени их Далута снова явилась моя сумасшедшая леди, и я опять должен был полторы недели мотаться с ней вверх и вниз по этому несчастному Уотервею. Поэтому я довольно долго не видел Говарда совсем, а потом однажды углядел его на «Лани» — он помогал Гуле Левеллен. Я остановился и спросил его, купил ли кто это несчастное корыто, и он сказал, что еще нет и что он все еще на нем живет, и что продажей даже и не пахнет, по крайней мере ему так кажется. Я так думаю, что он жил на этой «Трещотке» до самой свадьбы. А потом в один прекрасный день развалина исчезла. Да ты же еще сам спрашивал тогда у Райна Хука, что с ней сталось. Слушай, Макги, а не сойти ли нам вниз и не выпить ли по парочке пива? День сегодня, конечно, холодноват для пива, но долгие разговоры всегда вызывают у меня жажду.
* * *
Убей меня Бог, я не помню этого разговора. Но потом, покопавшись в памяти, я понял, что и в самом деле разговаривал с Райном Хуком. Это было год назад или чуть больше. Я даже вспомнил, как он выглядит: человек с крупной головой, большой лысиной, с вечной перхотью в волосах и огромными очками в черной роговой оправе.
Именно на него я наткнулся, выходя их бара.
Он окликнул меня, я обернулся и, вглядевшись узнал его.
— Господи Боже мой, Райн! — воскликнул я прежде, чем спохватился.
Он покачал головой и увел меня за столик в углу у стойки.
— Я знаю, я знаю! Я посмотрел бы на тебя, если бы ты носил эту штуку, да не теперь, а в такую погоду, которая стояла последние две недели. Трев, эта штука смахивает на ушанку оленеводов. Я сам не понимаю, зачем обливаться потом, но зато тебя в ней никто не узнает. А очки довершают дело. Я теперь вообще не тот, что в молодости. А торговля — игра для молодых, Трев, не следует забывать этого.
— Кончай ныть, Райн. Как там насчет Сандерса и его тощих цыплят?
— Я не продол и коробки.
— Не надо обижаться на меня только потому, что мне не нравится твоя лысина. У меня скоро такая же будет. Мы никогда не были близкими друзьями, Райн, но ты мне симпатичен. Ты представляешь собою редкое ископаемое: честный делец в бизнесе, где честность практически исключена. Слушай, я хочу узнать у тебя пару вещей. Во-первых, почему такой жуткий цвет? Прямо как шерсть у ирландского сеттера.
— Ты будешь очень смеяться, но это натуральный цвет моих волос.
— Ты продал те шлюпки в пятьдесят футов, или они все еще на торгах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68