Гюйс высвободи, чтоб на ветру... Ну на х...я ты его отстегнул?! (Гюйс летит в направлении Марокко.) Дайте ему кто-нибудь гюйс!!! Так... Еще отогнись! Сдвинь «беску» на затылок! Ой, бля! (Бескозырка катится по палубе и падает в сторону Испании.) Так! Ну все уже, стой теперь! Стой!! Сто-о-ой!!! Держите кто-нибудь за ноги этого осла!!!
* Колотушка — в данном случае то, чем играют на большом барабане. Военные барабанщики делали ее сами — на обточенную палку с утолщением надевалось несколько толстых войлочных колец, которые прижимались друг к другу винтом.
Фалишкин так старательно отгибается, что уже практически вываливается за борт, и только схвативший его за ремень мичман мешает терпеливо ожидающей акуле плотно перекусить. Фаля косится на нее и с перепугу кричит дяде Саше несколько обидных слов.
— Ах ты гнида! — оскорбляется наша первая валторна и пытается ловко спрыгнуть с пушки. Стоит ли говорить, что получается это у него не очень ловко. В общем, обрушивается наш дядя Саша с трехметровой высоты прямо в столитровый бак для пищевых отходов. При этом он держит свой драгоценный «ФЭД» в вытянутой руке, как Чапай винтовку при форсировании реки Урал...
Акула насмешливо поглядывает на весь этот бардак. Но в этот момент раздается зычный голос старпома, напоминающий рык грузчиков на Сытном рынке:
— Р-р-разойдись! Дор-р-рожку!
Мы расступаемся, и на палубе появляются трое: старпом и два давешних офицерика. Они картинно, как на учениях, срывают с гранат кольца, строго по уставу замахиваются и кучно бросают их за борт.
Сначала раздается вопль — при замахе старпом заезжает стоящему за его спиной Тихону по носу, — потом оглушительный взрыв... Рыба-молот всплывает кверху брюхом, посреди всяческой оглушенной морской мелочи.
— Шлюпку на воду!!! — счастливым голосом орет старпом, но тут же корабль облетает команда:
— Боевая тревога!!! По местам стоять, с якоря сниматься!!!
Как нам потом объяснили, командир корабля не одобрял жестокого обращения с животными. И еще больше он не одобрял применения штатных боеприпасов без крайней необходимости. К тому же он крайне не любил «зеленых», которые по любому поводу поднимали ужасный шум. А может, нам просто было пора... Но в любом случае мечта старпома украсить офицерскую кают-компанию чучелом акулы тогда не сбылась. Хотя, вспоминая характер старпома, думаю, что он уже достиг желаемого результата.
* * *
Итак, наше судно направлялось в обратный путь, где нас ожидал «десерт» — та самая желанная Ирландия. На протяжении всего перехода мы ожесточенно репетировали, прерываясь лишь на кратковременные передышки, вызванные сентябрьскими штормами. Именно тогда мы узнали, что такое «океаническая зыбь» и шестибалльный шторм.
Начнем с последнего. Если бы меня спросили, что мне больше всего запомнилось во время шторма, я бы ответил честно: следы. Я до сих пор улыбаюсь, вспоминая, как во время жуткой бортовой* качки для чего-то срочно понадобился Лысому. Он выслал за мной, перекуривающим на юте, Пашку Лобанова. Зловеще отсвечивая всеми оттенками зеленого, флейтист высунулся наружу и прохрипел:
* Бортовая качка — болтает «с боку на бок», килевая — вперед-назад. Объяснение не научное, но, кажется, понятное.
— Баря! К старшине!
— Иду, — беззаботно кивнул я и достал из кармана робы соевый батончик. — Будешь?
Пашу передернуло, и он исчез в коридоре. Я неторопливо побрел в кубрик. Войдя в коридор, я долго и озадаченно смотрел на представшие моему взору следы — они шли по такой замысловатой схеме: левая стенка — пол — правая стенка — пол — левая стенка... и т.д. Обрывались следы у гальюна, из которого слышались характерные надрывные звуки.
Я хихикнул и, держась за поручни, постарался побыстрее пробежать коридор. Когда я добрался до двери в кубрик и оглянулся, то увидел ту же самую траекторию, оставленную моими мокрыми ботинками. Хотя мне казалось, что бежал я очень ровно.
Другое воспоминание, связанное со штормом, — не менее трагическое. Атлантика знакомила нас с «океанической зыбью» — невероятно длинной километровой волной, проходя которую, даже огромный корабль долго-долго карабкается наверх, а потом так же долго падает вниз. Между прочим, со всеми сопутствующими неприятностями типа невесомости и сосания под ложечкой.
Передо мной — картина маслом: «Совершенно охреневшие от качки военные музыканты пишут... „пулю”».
В кубрике пустынно — большинство музыкантов лежит, точнее ездит на своих койках. Рев волн прерывается слабыми стонами и глухим стуком. Этот стук неравномерен — аукнулась полная неспособность военных музыкантов правильно подвязать подматрасники — незакрепленные матрасы вместе с их хозяевами медленно ползут вниз, когда корабль вздымается на волне... Бум! — глухо стукают пятки о железные прутья. Корабль медленно переваливается через гребень волны, раздаются душераздирающий скрип и, чуть погодя, страшная дрожь и грохот, сотрясающие судно. Это обнажаются работающие винты. Корабль кренится вниз, и матрасы ме-е-едленно ползут в обратную сторону... Звяк! — стриженые головы бьются о противоположную спинку койки. И так может продолжаться час, два... до бесконечности.
В центре кубрика — стол, вмонтированный в пол. На столе нехитрая закуска и, пардон, то, что этой закуской закусывают. «Это», уже разлитое в стаканы, стоит на мокром полотенце (чтобы не скользило) и время от времени вливается в несколько стойких глоток. Запах спиртного обволакивает кубрик... В эти моменты стоны усиливаются, кое-кто буквально «стекает» с койки и неверными шагами бредет в сторону гальюна, мученически прикрывая рот.
Откуда «оно» взялось? — спросите вы. Из наших сумок — отвечу я.
Подумайте сами: все мы везем в Ирландию водку. Но все ли могут ее до Ирландии довезти? Конечно же нет — вот ведь она, родимая, рядом, в сумочке! Доедет она до далекого берега или нет — неизвестно! Может, летёха засечет, может, в шторм разобьется, может, «аборигены» сопрут... Да и потом неизвестно, что с ней будет, если она и доедет! Кто поручится, что ее удастся продать? Никто!!! А значит, и беречь ее нечего.
Руководствуясь этими нехитрыми расчетами, наши «сундуки» сначала выпили всю водку, которую везли они. Потом обратились за поддержкой к нам — матросам. Но те из нас, кто сумел сохранить столь бесценный продукт для продажи, совершенно естественно рассчитывали на неплохую прибыль в твердой валюте. Поэтому, после недолгих пререканий, было решено — особо жаждущие покупают у особо запасливых водку по той цене, которую последние предполагают за нее получить. Дело, как говорится, добровольное. В результате водка в оркестре продавалась по таким охренительным ценам, что даже самый забубённый спекулянт с Некрасовского рынка покраснел бы и объявил протест.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
* Колотушка — в данном случае то, чем играют на большом барабане. Военные барабанщики делали ее сами — на обточенную палку с утолщением надевалось несколько толстых войлочных колец, которые прижимались друг к другу винтом.
Фалишкин так старательно отгибается, что уже практически вываливается за борт, и только схвативший его за ремень мичман мешает терпеливо ожидающей акуле плотно перекусить. Фаля косится на нее и с перепугу кричит дяде Саше несколько обидных слов.
— Ах ты гнида! — оскорбляется наша первая валторна и пытается ловко спрыгнуть с пушки. Стоит ли говорить, что получается это у него не очень ловко. В общем, обрушивается наш дядя Саша с трехметровой высоты прямо в столитровый бак для пищевых отходов. При этом он держит свой драгоценный «ФЭД» в вытянутой руке, как Чапай винтовку при форсировании реки Урал...
Акула насмешливо поглядывает на весь этот бардак. Но в этот момент раздается зычный голос старпома, напоминающий рык грузчиков на Сытном рынке:
— Р-р-разойдись! Дор-р-рожку!
Мы расступаемся, и на палубе появляются трое: старпом и два давешних офицерика. Они картинно, как на учениях, срывают с гранат кольца, строго по уставу замахиваются и кучно бросают их за борт.
Сначала раздается вопль — при замахе старпом заезжает стоящему за его спиной Тихону по носу, — потом оглушительный взрыв... Рыба-молот всплывает кверху брюхом, посреди всяческой оглушенной морской мелочи.
— Шлюпку на воду!!! — счастливым голосом орет старпом, но тут же корабль облетает команда:
— Боевая тревога!!! По местам стоять, с якоря сниматься!!!
Как нам потом объяснили, командир корабля не одобрял жестокого обращения с животными. И еще больше он не одобрял применения штатных боеприпасов без крайней необходимости. К тому же он крайне не любил «зеленых», которые по любому поводу поднимали ужасный шум. А может, нам просто было пора... Но в любом случае мечта старпома украсить офицерскую кают-компанию чучелом акулы тогда не сбылась. Хотя, вспоминая характер старпома, думаю, что он уже достиг желаемого результата.
* * *
Итак, наше судно направлялось в обратный путь, где нас ожидал «десерт» — та самая желанная Ирландия. На протяжении всего перехода мы ожесточенно репетировали, прерываясь лишь на кратковременные передышки, вызванные сентябрьскими штормами. Именно тогда мы узнали, что такое «океаническая зыбь» и шестибалльный шторм.
Начнем с последнего. Если бы меня спросили, что мне больше всего запомнилось во время шторма, я бы ответил честно: следы. Я до сих пор улыбаюсь, вспоминая, как во время жуткой бортовой* качки для чего-то срочно понадобился Лысому. Он выслал за мной, перекуривающим на юте, Пашку Лобанова. Зловеще отсвечивая всеми оттенками зеленого, флейтист высунулся наружу и прохрипел:
* Бортовая качка — болтает «с боку на бок», килевая — вперед-назад. Объяснение не научное, но, кажется, понятное.
— Баря! К старшине!
— Иду, — беззаботно кивнул я и достал из кармана робы соевый батончик. — Будешь?
Пашу передернуло, и он исчез в коридоре. Я неторопливо побрел в кубрик. Войдя в коридор, я долго и озадаченно смотрел на представшие моему взору следы — они шли по такой замысловатой схеме: левая стенка — пол — правая стенка — пол — левая стенка... и т.д. Обрывались следы у гальюна, из которого слышались характерные надрывные звуки.
Я хихикнул и, держась за поручни, постарался побыстрее пробежать коридор. Когда я добрался до двери в кубрик и оглянулся, то увидел ту же самую траекторию, оставленную моими мокрыми ботинками. Хотя мне казалось, что бежал я очень ровно.
Другое воспоминание, связанное со штормом, — не менее трагическое. Атлантика знакомила нас с «океанической зыбью» — невероятно длинной километровой волной, проходя которую, даже огромный корабль долго-долго карабкается наверх, а потом так же долго падает вниз. Между прочим, со всеми сопутствующими неприятностями типа невесомости и сосания под ложечкой.
Передо мной — картина маслом: «Совершенно охреневшие от качки военные музыканты пишут... „пулю”».
В кубрике пустынно — большинство музыкантов лежит, точнее ездит на своих койках. Рев волн прерывается слабыми стонами и глухим стуком. Этот стук неравномерен — аукнулась полная неспособность военных музыкантов правильно подвязать подматрасники — незакрепленные матрасы вместе с их хозяевами медленно ползут вниз, когда корабль вздымается на волне... Бум! — глухо стукают пятки о железные прутья. Корабль медленно переваливается через гребень волны, раздаются душераздирающий скрип и, чуть погодя, страшная дрожь и грохот, сотрясающие судно. Это обнажаются работающие винты. Корабль кренится вниз, и матрасы ме-е-едленно ползут в обратную сторону... Звяк! — стриженые головы бьются о противоположную спинку койки. И так может продолжаться час, два... до бесконечности.
В центре кубрика — стол, вмонтированный в пол. На столе нехитрая закуска и, пардон, то, что этой закуской закусывают. «Это», уже разлитое в стаканы, стоит на мокром полотенце (чтобы не скользило) и время от времени вливается в несколько стойких глоток. Запах спиртного обволакивает кубрик... В эти моменты стоны усиливаются, кое-кто буквально «стекает» с койки и неверными шагами бредет в сторону гальюна, мученически прикрывая рот.
Откуда «оно» взялось? — спросите вы. Из наших сумок — отвечу я.
Подумайте сами: все мы везем в Ирландию водку. Но все ли могут ее до Ирландии довезти? Конечно же нет — вот ведь она, родимая, рядом, в сумочке! Доедет она до далекого берега или нет — неизвестно! Может, летёха засечет, может, в шторм разобьется, может, «аборигены» сопрут... Да и потом неизвестно, что с ней будет, если она и доедет! Кто поручится, что ее удастся продать? Никто!!! А значит, и беречь ее нечего.
Руководствуясь этими нехитрыми расчетами, наши «сундуки» сначала выпили всю водку, которую везли они. Потом обратились за поддержкой к нам — матросам. Но те из нас, кто сумел сохранить столь бесценный продукт для продажи, совершенно естественно рассчитывали на неплохую прибыль в твердой валюте. Поэтому, после недолгих пререканий, было решено — особо жаждущие покупают у особо запасливых водку по той цене, которую последние предполагают за нее получить. Дело, как говорится, добровольное. В результате водка в оркестре продавалась по таким охренительным ценам, что даже самый забубённый спекулянт с Некрасовского рынка покраснел бы и объявил протест.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77