То есть, наиболее близко расположенные к проспекту Рационализаторов. Зверев успел заскочить в фотоателье и заказал размножить фото «орлиной жертвы».
— На меня, — сказал Сашка, — посмотрели там как на идиота.
— Но заказ приняли?
— А как же? Вот — триста экземпляров.
Каждому по сотне — и вперед.
На обороте каждого фото рукой Зверева был написан телефон Агентства и цена информации — «$100».
— Пока написал триста раз — рука отвалилась, — сказал Зверев.
— Нелегок хлеб писателя, — посочувствовал Спозаранник. — Если моя жена узнает, чем я вынужден заниматься, объясняться с ней придется вам, Андрей Викторович.
— Такой семьянин, как ты, Глеб, всегда вне подозрений. Так что не дрейфь! — хлопнул я его по плечу.
Мы взяли по сотне фотографий и разъехались «по бабам». Мне Достался район метро «Ладожская». Было около девяти вечера, и путанки уже вышли на работу. Девицы стояли поодиночке, парами, тройками, прогуливались… «Господи, — подумал я, — как далек их мир от мира, в котором живет Игорь-Харольд». Я проехал по улице, припарковался, и сразу ко мне подошла девица… Вот будет здорово, если меня увидит кто-то из знакомых! Нормально, скажут, Обнорский проводит время. Опустился до уличных девок.
— Деточка, я не клиент, — сказал я молоденькой, совсем молоденькой девице. — Но все равно могу быть полезным.
Путана посмотрела подозрительно, а я достал фото.
— Знаешь ее?
— Чего это? Отвали…
— Это путана… ее убили. Возьми фото.
Возьми, возьми, не бойся. На обороте есть мой телефон… видишь? А вот это видишь?
— Чего это?
— Сто баксов. Ты их получишь, если вспомнишь ее… усекла?
— Я ее не знаю.
— Ничего. Повспоминай, другим покажи. Бабки я отмусолю сразу, без обмана. Поняла?
Так я всучил первое фото. Всего за полтора часа раздал около сорока фотографий.
Иногда фото у меня не брали, посылали куда подальше… Иногда, напротив, интересовались, расспрашивали. Всегда предлагали профессиональные услуги «в ассортименте» и «со скидками». Дважды ко мне подходили сутенеры. И им тоже я дал фото. Они смотрели с подозрением, но про стоху баксов выслушали с интересом. Как говорил Горбачев — человеческий фактор.
Зверев и Спозаранник за вечер тоже раздали все фотки. Глеба, правда, на Староневском чуть не прихватили менты, крышевавшие тамошних шлюх. Но он сумел им объяснить ситуацию. Ребята прониклись и даже пообещали помочь, прихватив с собой десяток снимков. Стошка баксов и для мента не будет лишней.
***
Я вспомнил про хранителя моего домашнего очага — божка Дзаошеня. И про пустой холодильник. По дороге домой заехал в круглосуточно работающий гастроном, набрал два пакета жранины… Дзаошень, таким образом, не получил своего ежедневного щелбана, а я по-человечески поужинал.
Сытый и от этого буржуйского излишества счастливый, я лег спать и уже потихоньку начал дрейфовать в сторону Морфея, но тут зазвонил телефон.
Сам по себе факт ночного звонка означает, что произошло нечто экстраординарное, что не может ждать до утра. Ты слышишь мурлыканье телефона, медленно или, наоборот, стремительно выныриваешь из сна и включаешь свет… или ты не включаешь свет и лапаешь наугад телефон… находишь и говоришь в трубку: «Алло! Алло!». И слышишь в ответ нечто такое, что враз стряхивает с тебя остатки сна… А может, ты слышишь пьяный голос, который бормочет: «Позовите Надю…»
Я ненавижу ночные звонки, но телефон всегда держу под рукой. Вздохнув, я нащупал трубку на полу, возле дивана.
— Але, — сказал я и услышал:
— Андрей, извини, если разбудил… это Харольд.
Спросонья я чуть было не спросил: «Харольд? Какой Харольд?»
— Привет, Игорь, — сказал я и посмотрел на часы: полночь. — Привет. Что-то случилось?
— Извини, что так поздно…
— Ерунда. Обычно я в это время еще не сплю… что-то случилось?
Игорь-Харольд помялся-помялся — я ощущал его неуверенность даже на расстоянии, — потом сказал:
— Ты днем уехал, а у меня все никак наш разговор из головы не выходил. Я долго думал.
— И что? — спросил я, закуривая.
— Я долго думал. Я перебирал в уме всех своих людей… весь хирд.
— Что ты перебирал?
— Хирд. Это дружина так называлась у норманнов, воинское братство.
— Ага… понял. И что?
— И не нашел никого, кто мог бы тебя заинтересовать.
«Так какого же черта звонишь в полночь? — подумал я. — Обиделся? Хочется уверить меня, какие „романтики“ у вас там собрались?»
— Но потом, Андрей, я вспомнил про одного парня.
— А что за парень? Чем он так интересен?
— Да ничем он не интересен… Он у нас меньше месяца про кантовался. Было это примерно год назад. Я уж и забыл…
— Ушел? Ушел этот парень от вас?
— Выгнали.
— За что?
— Формально за то, что не хотел учиться. Фактически — он с приветом оказался… понимаешь?
— Пока нет… объясни, Харольд.
Игорь опять замолчал на несколько секунд. Я терпеливо ждал. Ветер за окном гнул верхушки берез.
— Пару раз мы замечали, как он «заводится» во время обычного тренировочного поединка… Это вообще-то штука азартная.
И ребята, случается, входят в раж. Но этот Греттир совсем осатанел… понимаешь?
— Кажется, да. А нормальное имя у этого Греттира есть?
— В племени мы все называем друг друга норманнскими именами.
— Ясно… но все-таки есть?
— Разумеется, но я, признаться, его сейчас не помню.
«Нормально, — подумал я, — нормально… прямо тайный орден какой-то: имена у людей есть, но их знают только под псевдонимами».
— Но имя и все прочее можно уточнить у Вермунда.
— А Вермунд — это кто?
— Вермунд — его наставник.
— Хорошо. Уже хорошо. А чем еще знаменит Греттир?
— Да чем он может быть знаменит? Ничем… я же говорю: заводился страшно, буквально стервенел. Читать не хотел вовсе.
Единственное, что его интересовало, это истории про «красного орла».
«Стоп! — сказал я себе. — Стоп!»
Какая-то звенящая, напряженная нота зазвучала у меня в голове. Игорь-Харольд еще говорил что-то, но я продолжал слышать только одну фразу: «Единственное, что его интересовало, это истории про „красного орла“!…» Вот так.
***
Вот так обозначилась фигура «викинга Греттира» — свирепого берсерка, любителя баек про «красного орла». Даже не фигура еще — силуэт, контур… нечеткий и размытый. Без имени даже.
— А как можно связаться с этим… э-э… Вермутом, Игорь? — спросил я.
— Вермундом, — поправил Игорь. — Сейчас я попробую ему позвонить. Ты спать не собираешься?
— Какое, к черту, спать?! Уснешь теперь.
— Тогда я сейчас попробую связаться с ним, а потом перезвоню тебе.
— Жду, — ответил я и пошел в кухню ставить кофе.
В кухне я подмигнул Дзаошеню, включил кофеварку и сел ждать звонка. Признаться, я нервничал. След Греттира мог оказаться холодным. Вот позвонит сейчас Харольд и скажет, что Вермут… тьфу, Вермунд!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
— На меня, — сказал Сашка, — посмотрели там как на идиота.
— Но заказ приняли?
— А как же? Вот — триста экземпляров.
Каждому по сотне — и вперед.
На обороте каждого фото рукой Зверева был написан телефон Агентства и цена информации — «$100».
— Пока написал триста раз — рука отвалилась, — сказал Зверев.
— Нелегок хлеб писателя, — посочувствовал Спозаранник. — Если моя жена узнает, чем я вынужден заниматься, объясняться с ней придется вам, Андрей Викторович.
— Такой семьянин, как ты, Глеб, всегда вне подозрений. Так что не дрейфь! — хлопнул я его по плечу.
Мы взяли по сотне фотографий и разъехались «по бабам». Мне Достался район метро «Ладожская». Было около девяти вечера, и путанки уже вышли на работу. Девицы стояли поодиночке, парами, тройками, прогуливались… «Господи, — подумал я, — как далек их мир от мира, в котором живет Игорь-Харольд». Я проехал по улице, припарковался, и сразу ко мне подошла девица… Вот будет здорово, если меня увидит кто-то из знакомых! Нормально, скажут, Обнорский проводит время. Опустился до уличных девок.
— Деточка, я не клиент, — сказал я молоденькой, совсем молоденькой девице. — Но все равно могу быть полезным.
Путана посмотрела подозрительно, а я достал фото.
— Знаешь ее?
— Чего это? Отвали…
— Это путана… ее убили. Возьми фото.
Возьми, возьми, не бойся. На обороте есть мой телефон… видишь? А вот это видишь?
— Чего это?
— Сто баксов. Ты их получишь, если вспомнишь ее… усекла?
— Я ее не знаю.
— Ничего. Повспоминай, другим покажи. Бабки я отмусолю сразу, без обмана. Поняла?
Так я всучил первое фото. Всего за полтора часа раздал около сорока фотографий.
Иногда фото у меня не брали, посылали куда подальше… Иногда, напротив, интересовались, расспрашивали. Всегда предлагали профессиональные услуги «в ассортименте» и «со скидками». Дважды ко мне подходили сутенеры. И им тоже я дал фото. Они смотрели с подозрением, но про стоху баксов выслушали с интересом. Как говорил Горбачев — человеческий фактор.
Зверев и Спозаранник за вечер тоже раздали все фотки. Глеба, правда, на Староневском чуть не прихватили менты, крышевавшие тамошних шлюх. Но он сумел им объяснить ситуацию. Ребята прониклись и даже пообещали помочь, прихватив с собой десяток снимков. Стошка баксов и для мента не будет лишней.
***
Я вспомнил про хранителя моего домашнего очага — божка Дзаошеня. И про пустой холодильник. По дороге домой заехал в круглосуточно работающий гастроном, набрал два пакета жранины… Дзаошень, таким образом, не получил своего ежедневного щелбана, а я по-человечески поужинал.
Сытый и от этого буржуйского излишества счастливый, я лег спать и уже потихоньку начал дрейфовать в сторону Морфея, но тут зазвонил телефон.
Сам по себе факт ночного звонка означает, что произошло нечто экстраординарное, что не может ждать до утра. Ты слышишь мурлыканье телефона, медленно или, наоборот, стремительно выныриваешь из сна и включаешь свет… или ты не включаешь свет и лапаешь наугад телефон… находишь и говоришь в трубку: «Алло! Алло!». И слышишь в ответ нечто такое, что враз стряхивает с тебя остатки сна… А может, ты слышишь пьяный голос, который бормочет: «Позовите Надю…»
Я ненавижу ночные звонки, но телефон всегда держу под рукой. Вздохнув, я нащупал трубку на полу, возле дивана.
— Але, — сказал я и услышал:
— Андрей, извини, если разбудил… это Харольд.
Спросонья я чуть было не спросил: «Харольд? Какой Харольд?»
— Привет, Игорь, — сказал я и посмотрел на часы: полночь. — Привет. Что-то случилось?
— Извини, что так поздно…
— Ерунда. Обычно я в это время еще не сплю… что-то случилось?
Игорь-Харольд помялся-помялся — я ощущал его неуверенность даже на расстоянии, — потом сказал:
— Ты днем уехал, а у меня все никак наш разговор из головы не выходил. Я долго думал.
— И что? — спросил я, закуривая.
— Я долго думал. Я перебирал в уме всех своих людей… весь хирд.
— Что ты перебирал?
— Хирд. Это дружина так называлась у норманнов, воинское братство.
— Ага… понял. И что?
— И не нашел никого, кто мог бы тебя заинтересовать.
«Так какого же черта звонишь в полночь? — подумал я. — Обиделся? Хочется уверить меня, какие „романтики“ у вас там собрались?»
— Но потом, Андрей, я вспомнил про одного парня.
— А что за парень? Чем он так интересен?
— Да ничем он не интересен… Он у нас меньше месяца про кантовался. Было это примерно год назад. Я уж и забыл…
— Ушел? Ушел этот парень от вас?
— Выгнали.
— За что?
— Формально за то, что не хотел учиться. Фактически — он с приветом оказался… понимаешь?
— Пока нет… объясни, Харольд.
Игорь опять замолчал на несколько секунд. Я терпеливо ждал. Ветер за окном гнул верхушки берез.
— Пару раз мы замечали, как он «заводится» во время обычного тренировочного поединка… Это вообще-то штука азартная.
И ребята, случается, входят в раж. Но этот Греттир совсем осатанел… понимаешь?
— Кажется, да. А нормальное имя у этого Греттира есть?
— В племени мы все называем друг друга норманнскими именами.
— Ясно… но все-таки есть?
— Разумеется, но я, признаться, его сейчас не помню.
«Нормально, — подумал я, — нормально… прямо тайный орден какой-то: имена у людей есть, но их знают только под псевдонимами».
— Но имя и все прочее можно уточнить у Вермунда.
— А Вермунд — это кто?
— Вермунд — его наставник.
— Хорошо. Уже хорошо. А чем еще знаменит Греттир?
— Да чем он может быть знаменит? Ничем… я же говорю: заводился страшно, буквально стервенел. Читать не хотел вовсе.
Единственное, что его интересовало, это истории про «красного орла».
«Стоп! — сказал я себе. — Стоп!»
Какая-то звенящая, напряженная нота зазвучала у меня в голове. Игорь-Харольд еще говорил что-то, но я продолжал слышать только одну фразу: «Единственное, что его интересовало, это истории про „красного орла“!…» Вот так.
***
Вот так обозначилась фигура «викинга Греттира» — свирепого берсерка, любителя баек про «красного орла». Даже не фигура еще — силуэт, контур… нечеткий и размытый. Без имени даже.
— А как можно связаться с этим… э-э… Вермутом, Игорь? — спросил я.
— Вермундом, — поправил Игорь. — Сейчас я попробую ему позвонить. Ты спать не собираешься?
— Какое, к черту, спать?! Уснешь теперь.
— Тогда я сейчас попробую связаться с ним, а потом перезвоню тебе.
— Жду, — ответил я и пошел в кухню ставить кофе.
В кухне я подмигнул Дзаошеню, включил кофеварку и сел ждать звонка. Признаться, я нервничал. След Греттира мог оказаться холодным. Вот позвонит сейчас Харольд и скажет, что Вермут… тьфу, Вермунд!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67