Анжелина никогда не была здесь раньше, но эти стены из грязно-красного кирпича и серые каменные окна казались ей знакомыми. Одно время полицейские участки были частью ее жизни. В ее памяти навсегда остались их звуки и запахи, их внезапные отрезки полной тишины, от которой стыла кровь.
Она устала, но каждый раз, когда закрывала глаза, сеанс начинался снова: причудливый фильм ужасов, крутившийся в ее голове. Кто-то дал ей пару таблеток успокоительного, но образы после них лишь стали более размытыми. Она чувствовала позыв к рвоте, но ее желудок был пуст. Мысль о еде вызывала тошноту. Каким-то образом до нее доходило, что с ней разговаривают, она понимала, что эти люди хотят добиться ее внимания, но она чувствовала себя так, словно ее поместили в глыбу прозрачного льда, заморозив и отрезав от внешнего мира, не давая ей отвечать на вопросы оттуда.
Полицейский в штатском, который сказал, что его зовут лейтенант Абрамс, объяснил, что они не могут позволить ей вернуться домой. Квартира была опечатана; там сейчас работали их сотрудники, убирая тела, тщательно обследуя всю квартиру на предмет отпечатков пальцев и пятен крови, фотографируя. Она не была под арестом, но им хотелось бы снять ее показания как можно скорее. Были ли у нее какие-нибудь родственники, у которых она могла бы переночевать? Она покачала головой. Друзья? Она покачала головой еще раз.
Абрамс приказал дежурному сержанту найти ей место, где она могла бы Провести ночь. Дежурные сержанты – не секретари по приему делегаций. Человек, который дежурил в тот вечер, Московиц, не стал бы называть себя расистом; он просто был низкого мнения о людях с черным цветом кожи. Ему было все равно, через что Анжелине пришлось пройти в тот день, и он не испытывал никакого желания это узнать. Для него она выглядела как любая черная шлюха, поджидающая своего мужчину. Он снял для нее комнату в отеле «Королевский», дешевом заведении на Мертл Авеню.
Отель «Королевский» совсем не соответствовал своему названию. Большую часть его постояльцев составляли тараканы, остальную – семьи с одним родителем, живущие на пособие. Работники социального обеспечения называли его домом на полдороге. На полдороге между бедностью и нищетой. Его длинные, гулкие коридоры были освещены через преувеличенные промежутки голыми лампами, заключенными в пыльные проволочные сетки. Зеленый и белый кафель, которым были выложены места общего пользования, потрескался и был покрыт жирной грязью. Отель выглядел и пах, как общественный туалет. Это место было из тех, где одинокой мулатке предоставляли комнату в час ночи, не задавая вопросов.
Кто-то вызвал из комнаты в дальнем конце участка полицейского врача, который был занят тем, что брал анализы крови у пьяниц. Он проводил ее в отель и сделал внутримышечную инъекцию диазепама. Уже через несколько секунд она почувствовала, что готова уснуть прямо на улице. Сон с грохотом накатился на нее, как волны, разбивающиеся о коралловый риф.
И вместе со сном – кошмары. Она не могла быть уверена, где кончался один и начинался другой. То она была в камере своего отца в полицейском управлении, прислушиваясь к шепоту тонтон-макутов в коридоре; то она задыхалась, погребенная заживо в гробу, сколоченном из треснувших половых досок; а теперь ее поднимали из могилы мужчины в дешевых черных очках, они давали ей пюре из сладкого картофеля, тростникового сиропа и concombre zombi , крестя ее маслом перед крестом из черного дерева.
Но когда она проснулась, один сон остался в памяти, выделяясь из прочих: она брела по темным густым джунглям, погруженным в полосатые вечные сумерки, меж деревьев, высоких, как дома. Это был не Гаити, это была Африка, куда возвращались духи всех умерших. Она слышала, как что-то бормочет и шуршит, скользя среди теней, но когда оборачивалась, то не видела ничего, кроме деревьев и опутавших их лиан. Она знала, что идет так уже много недель, но джунгли не кончались. Чем дальше она шла, тем гуще они становились. Рик был где-то впереди, его не было видно; позади них Филиус медленно полз на четвереньках, слепой, глухой и немой, принюхиваясь к их следам своим чувствительным носом.
Она подошла к стене из грубо отесанных каменных глыб, такой высокой, что она не могла видеть ее вершины. Анжелина попыталась обойти эту стену, но стена, казалось, была нескончаемой. Наконец она подошла к высокой золотой двери, вделанной глубоко в камень. Коснувшись двери рукой, она почувствовала, как та тяжела, но, когда она толкнула ее, дверь медленно открылась. Шагнув через порог, она, вздрогнув, пробудилась и обнаружила, что лежит в незнакомой кровати, моргая на тени на незнакомом потолке.
Лейтенант Абрамс ждал ее внизу в холле. Он видел ее квартиру, вдыхал запах тления; он был готов ждать гораздо дольше.
– Хотите поговорить здесь? – спросил он. Она взглянула кругом на сырые, крошащиеся плитки, на стулья с жесткими спинками. Мимо прошла пуэрториканка, неся на руках ревущего младенца, четверо детишек постарше держались за ее юбку.
– Я скорее думала о чем-нибудь вроде «Уолдорф Астории», – сказала Анжелина. – Я говорю без сарказма. Мне просто показалось, что это могло бы быть в вашем вкусе.
– Извините. Я уже задал взбучку сержанту Московицу. Он больше привык иметь дело... – Лейтенант замолчал, смутившись.
– С проститутками?
– С людьми, которые попадают в неприятные истории.
– Я попала в неприятную историю.
Он кивнул:
– Извините. Да, это так. Послушайте, здесь через улицу напротив есть ресторанчик, где можно выпить настоящего кофе.
– Сколько времени?
– Первый час. Вы хорошо спали?
– Нет. Я видела сны. Вы можете мне сказать, что происходит?
– Расслабьтесь. Док сделал вам укол. Вчера вам здорово досталось. Как вы себя сейчас чувствуете?
– Все онемело. Я... А это обязательно должен быть кофе?
Он покачал головой:
– Нет. Как насчет молочного коктейля?
Она улыбнулась. Не широко, но это была улыбка.
– Я представляла себе что-нибудь вроде «Джека Дэниэлса».
Он улыбнулся в ответ:
– Я знаю, но доктор...
– Пусть доктор идет на...
Он притворился потрясенным.
– О'кей, леди, как скажете. «Джек Дэниэлс» – так «Джек Дэниэлс». Я знаю одно место на Декалб. Моя машина стоит перед отелем.
Он поднялся, его глаза спокойно изучали ее лицо. Когда-то она была красивой и все еще оставалась такой в несколько поблекшем виде. Красивой и печальной. Уголки ее маленького рта были опущены, глаза напоминали тихие окна, которые невидимая рука занавесила бледными шторами. Ему нравился ее акцент: немного французский, но с примесью еще чего-то, чего-то более темного.
«Интересно, что за сны ей снились, – подумал он. – В полицейской академии нас не учили, как работать со снами».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Она устала, но каждый раз, когда закрывала глаза, сеанс начинался снова: причудливый фильм ужасов, крутившийся в ее голове. Кто-то дал ей пару таблеток успокоительного, но образы после них лишь стали более размытыми. Она чувствовала позыв к рвоте, но ее желудок был пуст. Мысль о еде вызывала тошноту. Каким-то образом до нее доходило, что с ней разговаривают, она понимала, что эти люди хотят добиться ее внимания, но она чувствовала себя так, словно ее поместили в глыбу прозрачного льда, заморозив и отрезав от внешнего мира, не давая ей отвечать на вопросы оттуда.
Полицейский в штатском, который сказал, что его зовут лейтенант Абрамс, объяснил, что они не могут позволить ей вернуться домой. Квартира была опечатана; там сейчас работали их сотрудники, убирая тела, тщательно обследуя всю квартиру на предмет отпечатков пальцев и пятен крови, фотографируя. Она не была под арестом, но им хотелось бы снять ее показания как можно скорее. Были ли у нее какие-нибудь родственники, у которых она могла бы переночевать? Она покачала головой. Друзья? Она покачала головой еще раз.
Абрамс приказал дежурному сержанту найти ей место, где она могла бы Провести ночь. Дежурные сержанты – не секретари по приему делегаций. Человек, который дежурил в тот вечер, Московиц, не стал бы называть себя расистом; он просто был низкого мнения о людях с черным цветом кожи. Ему было все равно, через что Анжелине пришлось пройти в тот день, и он не испытывал никакого желания это узнать. Для него она выглядела как любая черная шлюха, поджидающая своего мужчину. Он снял для нее комнату в отеле «Королевский», дешевом заведении на Мертл Авеню.
Отель «Королевский» совсем не соответствовал своему названию. Большую часть его постояльцев составляли тараканы, остальную – семьи с одним родителем, живущие на пособие. Работники социального обеспечения называли его домом на полдороге. На полдороге между бедностью и нищетой. Его длинные, гулкие коридоры были освещены через преувеличенные промежутки голыми лампами, заключенными в пыльные проволочные сетки. Зеленый и белый кафель, которым были выложены места общего пользования, потрескался и был покрыт жирной грязью. Отель выглядел и пах, как общественный туалет. Это место было из тех, где одинокой мулатке предоставляли комнату в час ночи, не задавая вопросов.
Кто-то вызвал из комнаты в дальнем конце участка полицейского врача, который был занят тем, что брал анализы крови у пьяниц. Он проводил ее в отель и сделал внутримышечную инъекцию диазепама. Уже через несколько секунд она почувствовала, что готова уснуть прямо на улице. Сон с грохотом накатился на нее, как волны, разбивающиеся о коралловый риф.
И вместе со сном – кошмары. Она не могла быть уверена, где кончался один и начинался другой. То она была в камере своего отца в полицейском управлении, прислушиваясь к шепоту тонтон-макутов в коридоре; то она задыхалась, погребенная заживо в гробу, сколоченном из треснувших половых досок; а теперь ее поднимали из могилы мужчины в дешевых черных очках, они давали ей пюре из сладкого картофеля, тростникового сиропа и concombre zombi , крестя ее маслом перед крестом из черного дерева.
Но когда она проснулась, один сон остался в памяти, выделяясь из прочих: она брела по темным густым джунглям, погруженным в полосатые вечные сумерки, меж деревьев, высоких, как дома. Это был не Гаити, это была Африка, куда возвращались духи всех умерших. Она слышала, как что-то бормочет и шуршит, скользя среди теней, но когда оборачивалась, то не видела ничего, кроме деревьев и опутавших их лиан. Она знала, что идет так уже много недель, но джунгли не кончались. Чем дальше она шла, тем гуще они становились. Рик был где-то впереди, его не было видно; позади них Филиус медленно полз на четвереньках, слепой, глухой и немой, принюхиваясь к их следам своим чувствительным носом.
Она подошла к стене из грубо отесанных каменных глыб, такой высокой, что она не могла видеть ее вершины. Анжелина попыталась обойти эту стену, но стена, казалось, была нескончаемой. Наконец она подошла к высокой золотой двери, вделанной глубоко в камень. Коснувшись двери рукой, она почувствовала, как та тяжела, но, когда она толкнула ее, дверь медленно открылась. Шагнув через порог, она, вздрогнув, пробудилась и обнаружила, что лежит в незнакомой кровати, моргая на тени на незнакомом потолке.
Лейтенант Абрамс ждал ее внизу в холле. Он видел ее квартиру, вдыхал запах тления; он был готов ждать гораздо дольше.
– Хотите поговорить здесь? – спросил он. Она взглянула кругом на сырые, крошащиеся плитки, на стулья с жесткими спинками. Мимо прошла пуэрториканка, неся на руках ревущего младенца, четверо детишек постарше держались за ее юбку.
– Я скорее думала о чем-нибудь вроде «Уолдорф Астории», – сказала Анжелина. – Я говорю без сарказма. Мне просто показалось, что это могло бы быть в вашем вкусе.
– Извините. Я уже задал взбучку сержанту Московицу. Он больше привык иметь дело... – Лейтенант замолчал, смутившись.
– С проститутками?
– С людьми, которые попадают в неприятные истории.
– Я попала в неприятную историю.
Он кивнул:
– Извините. Да, это так. Послушайте, здесь через улицу напротив есть ресторанчик, где можно выпить настоящего кофе.
– Сколько времени?
– Первый час. Вы хорошо спали?
– Нет. Я видела сны. Вы можете мне сказать, что происходит?
– Расслабьтесь. Док сделал вам укол. Вчера вам здорово досталось. Как вы себя сейчас чувствуете?
– Все онемело. Я... А это обязательно должен быть кофе?
Он покачал головой:
– Нет. Как насчет молочного коктейля?
Она улыбнулась. Не широко, но это была улыбка.
– Я представляла себе что-нибудь вроде «Джека Дэниэлса».
Он улыбнулся в ответ:
– Я знаю, но доктор...
– Пусть доктор идет на...
Он притворился потрясенным.
– О'кей, леди, как скажете. «Джек Дэниэлс» – так «Джек Дэниэлс». Я знаю одно место на Декалб. Моя машина стоит перед отелем.
Он поднялся, его глаза спокойно изучали ее лицо. Когда-то она была красивой и все еще оставалась такой в несколько поблекшем виде. Красивой и печальной. Уголки ее маленького рта были опущены, глаза напоминали тихие окна, которые невидимая рука занавесила бледными шторами. Ему нравился ее акцент: немного французский, но с примесью еще чего-то, чего-то более темного.
«Интересно, что за сны ей снились, – подумал он. – В полицейской академии нас не учили, как работать со снами».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115