Стоя на вершине плоского, куполообразного возвышения, в десятый раз я мысленно пробежал список бортовых транспортных средств «Рубина». Он не был слишком длинным, но меня удовлетворили бы первые попавшиеся вездеходы.
— Металл, — пробормотал Мота.
Я посмотрел в его сторону. Он стоял с низко опущенной головой, всматриваясь в окошечко калькулятора.
Я приблизился и заметил, что датчик ферроиндукционного индикатора засветился оранжевым светом.
— Станция?
— Нет… Залежи.
— Хочешь тут копать?
Он промолчал некоторое время, манипулируя на миниатюрном пульте, двигая пальцами в грубых шероховатых рукавицах, а потом внезапно резким движением захлопнул кожух аппарата и поднял его на ремне. Что-то кольнуло меня.
— Это неожиданно? — спросил я.
Он уверенно покачал головой.
— Не знаю, — сказал он с колебанием в голосе. — Конечно, здесь есть пласты руды. Некоторые я сам доанализировал… на всякий случай, — усмехнулся он неожиданно. — А вот эти должны быть исключительно богатыми. Жаль… — он прервал себя.
Жаль! В этом весь Мота. На борту — фотоник в «штатском» — экзобиолог, он имел, собственно говоря, только одну страсть: бродить по свету. А скорее, по всем возможным светам! Он улыбался часто, но наиболее открыто и сердечно, когда открывал для себя растения, минерал, не встречавшегося ранее цвета, новую деталь в пейзаже. При всем том эта страсть была последней, в которой его можно было подозревать, когда встречаешь его в первый раз. Он был двухметрового роста с бицепсами борца-тяжелоатлета, светлыми, почти белыми волосами, всегда зачесанными в противоположном направлении к тому, к которому они имели естественную склонность и широкими пухлыми ладонями: он производил впечатление добродушного силача, предающегося легким размышлениям о ближайшем ресторане. При улыбке лицо его становилось почти мальчишеским, хотя ему было под шестьдесят.
— Мота, Мурки! — зазвенел в наушниках взволнованный голос Фроса. — Потерялся пеленг! Слышите?
— Как это потерялся? — спросил Мота. Он повернулся в сторону уже невидимого «Рубина», словно хотел взглядом пробурить цепь холмов и панцирь корабля, чтобы проверить, не горячка ли случаем у Фроса.
— Они перестали передавать.
— Это хорошо, — сказал я немного погодя. Я пояснил: — На четыре года будем иметь покой!
— Может, пустить зонд? — не выдержал Фрос. — С низкой орбитой, только над станцией?
— Нет!
Это прозвучало как звук захлопнувшейся двери. Но Фрос знал так же хорошо, как и мы, что появление над станцией разведывательного аппарата должно было окончательно нас расконспирировать. Он был более выбит из равновесия, чем этого требовала ситуация. Видимо, потихонечку он питал определенные надежды в связи с этими пульсирующими на плато огоньками, которые так неожиданно приветствовали нас на орбите планеты. Может он думал о той тройке — о Мыкине и других?
Мы двинулись дальше.
Перед нами сейчас стелилась обширная равнина, замкнутая низкими холмами, за которыми была уже загибающаяся кверху поверхность океана.
Выше маячили очертания далекого континента. Еще час, может полтора и наступит ночь.
Дорога шла посреди мелкой долины между пологим склоном и поросшими ступенными растениями холмами, тянувшимися шеренгами к равнине. Прослушивание принесло только шелестящие отзвуки ветра. Плоскогорье передонами, окружающее его широким кольцом, пригорки, открытые части океана — все это производило впечатление, что с первых же дней существования системы этой земли не тронул взгляд живого существа. А ведь не дальше, как в пятидесяти километрах пятьдесят четыре года назад поселились люди. Они получали небольшое, но мощное, хорошо оборудованное и вооруженное убежище, панцирную станцию, предусмотрительно отдаленную от суши, установленную на движущемся кольце, передвигающемся по пламентовой колонне, вбитой в дно океана.
В середине колонны, словно капиллярные сосуды в стебле растения, проходили трубопроводы, доставляющие топливо водяным печам и автоматам снабжения. Я не помню фамилий первой тройки, которая осталась на этой базе на полные десять лет. Экипаж станции менялся пять раз.
Пятьдесят лет в сообщениях, плывущих к Земле, повторялись почти идентичные данные, касающиеся окружения станции и жителей соседней планеты. Планеты людей, которые покинули Землю, чтобы добыть для нее новые миры, а потом не захотели об этом вспоминать.
Последний склон. Верх перевала, а скорее широкой седловины между двумя горбами прибрежных взгорий, поднимался на расстоянии не более пятидесяти метров.
Каждый шаг наш открывал все более близкие просторы океана. Он был ржаво-фиолетовым, казался холодным и каким-то густым.
Ветер немного набрал силы, его шум временами переходил в верхние регистры.
Мота внезапно остановился. Он поднял правую руку и мгновение стоял без движения. Наконец он опустил руку, послал мне мимолетный взгляд и потянулся к пульту калькулятора.
Пока он измерял данные измерений, прошло несколько минут. Все это время я молчал. Несмотря на то, что вокруг царил нерушимый покой, окрестности были знакомы мне черезчур. Рельефная карта на базе Церере, откуда мы стартовали, правильно передавала не только местности, но и каждый излом скалы, углубление, почти каждый камень или кучу мусора, представляющий здешний мох.
Уже добрых несколько километров я узнавал возвышения, которые мы миновали, мог бы даже назвать расстояния их от станции, не говоря уж об определении, в котором следовало ее искать. Но если Мота считает, что следует что-то проверить, то не буду ему мешать. Он тут был. Можно сказать, что он возвращается к себе. Видно, он действительно не уверен в собственном опыте. Или, возможно, имеет его слишком много.
Эта глыба справа, выше середины седловины, была вырисована на карте с фотографической точностью. Даже ее размеры соответствовали пропорциям окружению. По середине скалы проходила светлая трещина. Ниже — вздутие и глубоко врезанная плита, образующая широкий фундамент. С противоположной, невидимой пока стороны похощая ступенька переходила в просторную достаточно глубокую колею.
— Девяносто метров, — сказал Мота, затем обратился: — Фрос! Что с этим пеленгом?
Наушники застрекотали. В голове у меня пронеслась мысль, что мы остались одни. Что «Рубин» покинул эту планету, или же попросту исчез, как те трое со станции. И это была дурацкая мысль.
— Тишина, — наконец отозвался Фрос. — Ни следа сигнала! Если не считать голосов тех, с Третьей.
Так! Третья планета системы не молчала. Минует несколько десятков, может быть, и несколько сотен лет, и местная сеть связи растянется на остальные планеты, те, что находятся ближе к солнцу, чем эта, и дальше, сейчас мертвые, едва касающиеся экосферы, пока им некуда торопиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50