Мы подъехали к реке.
— Сколько до города? — спросил я, устраиваясь поудобнее в кресле.
— Уже город, — уныло буркнул Мота.
Мы проехали еще несколько десятков метров, потом вездеход притормозил и подъехал к склону. Деревья справа кренились, угрожая упасть. Но в воде не было ни следа стволов. В противоположность видимости они должны были мощно укрепиться корнями в болотистом грунте.
Трансер опередил нас и остановился.
Пальцы Моты секунду неподвижно висели над пультом, наконец он решился, подвел машину еще немного вперед и установил ее под вертикальным обрывом, образующем в этом месте что-то вроде мелкого залива. Перед нами оставалось не больше, чем десять метров каменистого дна, после чего воды ручья делали резкий поворот, смешиваясь с ленивым течением реки.
На ее противоположном берегу раскинулся город. Куполообразные возвышения расступались, открывая приплющенные крыши, большей частью расположенные низко над землей, спутанные нитки коммуникационных трасс, белые, почти светящиеся стены. Над всем этим возносились стройные силуэты нескольких башенок, напоминающих обелиски или минареты, увенчанные луковицеподобными утолщениями. Подробности были неразличимы, река образовывала тут разлив шириной по меньшей мере полтора километра. О лучшем наблюдательном пункте мы не могли и мечтать. И не только наблюдательном.
— Дай бинокль, — попросил я, когда уже затих шум двигателей и вездеход застыл, втиснутый между глинистой стеной и кормой трансера.
— Зачем? — буркнул Мота. — Осмотришь все это вблизи…
Он, однако, подал мне то, о чем я просил, после чего тотчас же перелез на панцирь тяжелой машины и занял место под башенкой.
Я не успел даже пробежать взглядом линии побережья, когда в поле зрения показался странный, овальный парус. В тот момент он представлял для нас что-то несравненно более заслуживающее внимания, чем мягкие линии альфианской архитектуры.
Я отвел от глаз ненужный бинокль и кивнул Маану.
— Возьми второго, — сказал я шепотом, — и возвращайся в багажник, туда, где вы ехали перед этим. Люк останется открытым, но чтобы я вас не слышал, как вы дышите…
Я подождал, пока они займут назначенные места, после чего сам перескочил на трансер и уселся рядом с Мотой.
— Рано выплывают, — заметил я.
— Угу…
Я подтянулся на руках и наклонился в сторону Наана.
— Это и есть «солнечник»? — спросил я вполголоса.
— Да, — ответил он поспешно.
Я вернулся в прежнюю позицию и уставился на одинокую лодку. Она шла в довольно значительном расстоянии от берега и уже проходила мимо нас, направляясь мягким траверсом в сторону города, пониже места, расположенного на продолжении линии русла нашего ручья. Я проводил ее взглядом, пока она не исчезла за ближайшими деревьями и сказал:
— Понятия не имею, как этим маневрировали. Ты когда-нибудь слышал о яйцеобразных парусах?
— Какая разница? Кусок полотна и руль. Управишься… — ответил он категоричным тоном.
Я замолк, конечно, управлюсь. Хотя бы только потому, что должен это сделать. Это достаточно убедительный повод, даже в худших ситуациях.
Шли минуты, из минут складывались часы. Мы лежали почти без движения, водя взглядом по опустевшей реке. Ни разу ни один из этих, в багажнике, не прервал молчания. Они только немилосердно вертелись, каждым жестом давая знать, как они сильно страдают, полусидя — полулежа, со связанными руками на твердой конструкции. Боюсь только, что им не удалось произвести на нас желаемого впечатления.
Наконец, после полудня, из-за глинистого обрыва, так близко от берега, что в первую секунду я глупо и машинально отдернул голову, укрываясь за башней, выплыла плоская лодка с закругленными бортами и широким приподнятым носом, несущая один оранжево-золотистый парус.
В мелком кокпите, выстланным какой-то мясистой словно бы надутой тканью, виднелась голова одинокого яхтсмена.
Мота молниеносно слез с панциря и без спешки двинулся в сторону устья. Он миновал край склона и отошел к середине русла. Вода и дальше едва доставала ему до колен.
Человек в лодке должен был его уже заметить, однако плыл дальше, наслаждаясь тишиной, солнцем, запахом воды, который и действительно был неплох. Трансер с находящимися в нем пассажирами и скрытый за ними вездеход, заслоненные изломом обрывистого берега и деревьями, со стороны реки увидеть было невозможно. Во всяком случае кому-то, кто привык уделять окружению столько внимания, сколько жители виднеющегося за рекой города.
Мота прошел еще несколько шагов и поднял руку.
— Очень извиняюсь… — начал он не слишком громко сверхвежливым тоном. Прозвучало это в его устах так необычно, что я невольно должен был усмехнуться. Волк, показывающий лапу, одетую в козью шкуру.
Лодка поравнялась с нами и медленно начала уходить к противоположному краю русла. Еще минута, и она исчезнет из поля зрения, оставляя нас в неуверенности, а действительно ли человек у руля не заметил укрытых под обрывом машин, или только оказался хитрее нас?
Мота сделал еще несколько шагов вперед входя уже в воды реки. Вода поднималась все выше и выше, секунду назад до половины бедра и теперь она уже доходила до того места, где у него под блузой был пояс с энергетическими узлами. Покрытый чешуей материала — это все же не скафандр. Он не мог идти дальше.
Внезапно он закачался и плоско ударил ладонью о поверхность воды, словно хотел на нее опереться. Из его горла выплыло растянутое рыдание:
— Ооочень проошу…
Это подействовало. Парус лодки немного сдвинулся. Человек, сидевший на корме, потянулся к рычагу и ленивым движением повернул ручку к себе. Нос лодки описал широкую дугу.
Мота стоял спокойно и ждал. Торча по пояс в воде, скорченный и сгорбившийся, он делал все, что мог, чтобы произвести впечатление кого-то, кто, лишенный помощи, непременно должен был погибнуть. Яхтсмен находился на расстоянии неполных пятнадцати метров. Уже только двенадцати. Десяти…
Я спокойно смотрел, как житель города Новых маневрирует парусом. Оранжево-золотое яйцо было послушно каждому его жесту, словно законом ему был не ветер, а невыраженное намерение человека. Управление этим квази-парусом шло исключительно через механизмы, спрятанные в мачте. На борту не было ни кусочка веревки. Собственно руль представлял собою какую-то конструкцию, смонтированную из целой системы переключателей. Я мог бы присягнуть в том, что держать его ручку во время сильнейшего шторма не требует приложения силы, большей, чем та, которую может выжать из себя двухлетний ребенок. Не было сомнений, что Мота оказался прав. Я управляюсь без труда! Что не значит — что с удовольствием!
Лодка остановилась. Я видел, как человек на корме медленно поднимает голову и поглядывает на Моту вопросительным взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Сколько до города? — спросил я, устраиваясь поудобнее в кресле.
— Уже город, — уныло буркнул Мота.
Мы проехали еще несколько десятков метров, потом вездеход притормозил и подъехал к склону. Деревья справа кренились, угрожая упасть. Но в воде не было ни следа стволов. В противоположность видимости они должны были мощно укрепиться корнями в болотистом грунте.
Трансер опередил нас и остановился.
Пальцы Моты секунду неподвижно висели над пультом, наконец он решился, подвел машину еще немного вперед и установил ее под вертикальным обрывом, образующем в этом месте что-то вроде мелкого залива. Перед нами оставалось не больше, чем десять метров каменистого дна, после чего воды ручья делали резкий поворот, смешиваясь с ленивым течением реки.
На ее противоположном берегу раскинулся город. Куполообразные возвышения расступались, открывая приплющенные крыши, большей частью расположенные низко над землей, спутанные нитки коммуникационных трасс, белые, почти светящиеся стены. Над всем этим возносились стройные силуэты нескольких башенок, напоминающих обелиски или минареты, увенчанные луковицеподобными утолщениями. Подробности были неразличимы, река образовывала тут разлив шириной по меньшей мере полтора километра. О лучшем наблюдательном пункте мы не могли и мечтать. И не только наблюдательном.
— Дай бинокль, — попросил я, когда уже затих шум двигателей и вездеход застыл, втиснутый между глинистой стеной и кормой трансера.
— Зачем? — буркнул Мота. — Осмотришь все это вблизи…
Он, однако, подал мне то, о чем я просил, после чего тотчас же перелез на панцирь тяжелой машины и занял место под башенкой.
Я не успел даже пробежать взглядом линии побережья, когда в поле зрения показался странный, овальный парус. В тот момент он представлял для нас что-то несравненно более заслуживающее внимания, чем мягкие линии альфианской архитектуры.
Я отвел от глаз ненужный бинокль и кивнул Маану.
— Возьми второго, — сказал я шепотом, — и возвращайся в багажник, туда, где вы ехали перед этим. Люк останется открытым, но чтобы я вас не слышал, как вы дышите…
Я подождал, пока они займут назначенные места, после чего сам перескочил на трансер и уселся рядом с Мотой.
— Рано выплывают, — заметил я.
— Угу…
Я подтянулся на руках и наклонился в сторону Наана.
— Это и есть «солнечник»? — спросил я вполголоса.
— Да, — ответил он поспешно.
Я вернулся в прежнюю позицию и уставился на одинокую лодку. Она шла в довольно значительном расстоянии от берега и уже проходила мимо нас, направляясь мягким траверсом в сторону города, пониже места, расположенного на продолжении линии русла нашего ручья. Я проводил ее взглядом, пока она не исчезла за ближайшими деревьями и сказал:
— Понятия не имею, как этим маневрировали. Ты когда-нибудь слышал о яйцеобразных парусах?
— Какая разница? Кусок полотна и руль. Управишься… — ответил он категоричным тоном.
Я замолк, конечно, управлюсь. Хотя бы только потому, что должен это сделать. Это достаточно убедительный повод, даже в худших ситуациях.
Шли минуты, из минут складывались часы. Мы лежали почти без движения, водя взглядом по опустевшей реке. Ни разу ни один из этих, в багажнике, не прервал молчания. Они только немилосердно вертелись, каждым жестом давая знать, как они сильно страдают, полусидя — полулежа, со связанными руками на твердой конструкции. Боюсь только, что им не удалось произвести на нас желаемого впечатления.
Наконец, после полудня, из-за глинистого обрыва, так близко от берега, что в первую секунду я глупо и машинально отдернул голову, укрываясь за башней, выплыла плоская лодка с закругленными бортами и широким приподнятым носом, несущая один оранжево-золотистый парус.
В мелком кокпите, выстланным какой-то мясистой словно бы надутой тканью, виднелась голова одинокого яхтсмена.
Мота молниеносно слез с панциря и без спешки двинулся в сторону устья. Он миновал край склона и отошел к середине русла. Вода и дальше едва доставала ему до колен.
Человек в лодке должен был его уже заметить, однако плыл дальше, наслаждаясь тишиной, солнцем, запахом воды, который и действительно был неплох. Трансер с находящимися в нем пассажирами и скрытый за ними вездеход, заслоненные изломом обрывистого берега и деревьями, со стороны реки увидеть было невозможно. Во всяком случае кому-то, кто привык уделять окружению столько внимания, сколько жители виднеющегося за рекой города.
Мота прошел еще несколько шагов и поднял руку.
— Очень извиняюсь… — начал он не слишком громко сверхвежливым тоном. Прозвучало это в его устах так необычно, что я невольно должен был усмехнуться. Волк, показывающий лапу, одетую в козью шкуру.
Лодка поравнялась с нами и медленно начала уходить к противоположному краю русла. Еще минута, и она исчезнет из поля зрения, оставляя нас в неуверенности, а действительно ли человек у руля не заметил укрытых под обрывом машин, или только оказался хитрее нас?
Мота сделал еще несколько шагов вперед входя уже в воды реки. Вода поднималась все выше и выше, секунду назад до половины бедра и теперь она уже доходила до того места, где у него под блузой был пояс с энергетическими узлами. Покрытый чешуей материала — это все же не скафандр. Он не мог идти дальше.
Внезапно он закачался и плоско ударил ладонью о поверхность воды, словно хотел на нее опереться. Из его горла выплыло растянутое рыдание:
— Ооочень проошу…
Это подействовало. Парус лодки немного сдвинулся. Человек, сидевший на корме, потянулся к рычагу и ленивым движением повернул ручку к себе. Нос лодки описал широкую дугу.
Мота стоял спокойно и ждал. Торча по пояс в воде, скорченный и сгорбившийся, он делал все, что мог, чтобы произвести впечатление кого-то, кто, лишенный помощи, непременно должен был погибнуть. Яхтсмен находился на расстоянии неполных пятнадцати метров. Уже только двенадцати. Десяти…
Я спокойно смотрел, как житель города Новых маневрирует парусом. Оранжево-золотое яйцо было послушно каждому его жесту, словно законом ему был не ветер, а невыраженное намерение человека. Управление этим квази-парусом шло исключительно через механизмы, спрятанные в мачте. На борту не было ни кусочка веревки. Собственно руль представлял собою какую-то конструкцию, смонтированную из целой системы переключателей. Я мог бы присягнуть в том, что держать его ручку во время сильнейшего шторма не требует приложения силы, большей, чем та, которую может выжать из себя двухлетний ребенок. Не было сомнений, что Мота оказался прав. Я управляюсь без труда! Что не значит — что с удовольствием!
Лодка остановилась. Я видел, как человек на корме медленно поднимает голову и поглядывает на Моту вопросительным взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50