По крайней мере, для меня это трудно. Если бы Лотти была рядом...
– Ну, я думаю, она сделала бы то же самое, что и ты.
– У нее больше опыта. И она знает много всяких приемов. В этом разница. – Он устало потер глаза. – Мне нужно продиктовать отчет, пока помню детали... Ты сможешь присмотреть за госпожой Альварадо и ее семьей, когда они здесь появятся?.. У меня сегодня дежурство в госпитале, и я должен ехать туда. Я уже переговорил с Лотти, она будет наготове, если состояние Консуэло ухудшится...
Конечно, я согласилась – без радости. Я так хотела уехать отсюда, от моей мертвой тезки, от всех этих специфических запахов и звуков, свойственных медицинским учреждениям и столь привычных больным. Но я не могла бросить семейство Альварадо на произвол судьбы. Я проводила Малькольма через холл, отдала ему ключи зажигания, сказала, где найти машину. И в первый раз за все это время подумала о Фабиано. Так где же все-таки отец ребенка? И какое это облегчение для него узнать, что вообще никакого ребенка-то и нет, а потому и работы никакой искать не надо...
Глава 3
Горделивый отец
Я еще немного постояла в дверях приемного покоя, пока не уехал Малькольм. Это крыло госпиталя выходило на пустырь, где затевалось строительство жилья, всего в какой-нибудь четверти мили отсюда. Если смотреть сбоку, можно подумать, что ты вообще в пустыне. Я видела, как смягчалось ночное небо. Летние сумерки, их ласкающая теплота – лучшее для меня время суток.
В конце концов я поплелась снова в посетительскую, где у дверей столкнулась с доктором Бургойном. Он был уже в своем гражданском одеянии и шел, опустив голову, держа руки в карманах.
– Извините, – окликнула я. Он присмотрелся и узнал меня.
– Ах, это вы... Адвокат Альварадо...
– Да. Ви. Ай. Варшавски... Послушайте, вот что мне хотелось бы узнать. Ваша служащая сказала, что вы не лечите Консуэло на том основании, что считаете необходимым перевести ее в больницу для неимущих. Это правда?
Он озабоченно посмотрел на меня. Мне даже показалось, что на его лице, как на компьютере, отразилась «вспышка»: судебный иск из-за плохого ухода за больным.
– Когда она только-только поступила, я надеялся, что нам удастся настолько поправить ее дела, что она сможет переехать в Чикаго и лечиться у своего врача, под семейным присмотром. Но вскоре стало ясно, что улучшения не произойдет. И уж конечно, мне бы и в голову не могло прийти – допытываться у коматозной пациентки-роженицы насчет ее платежеспособности.
Он выдавил из себя улыбку и продолжал:
– Для меня всегда загадка, как слухи просачиваются из операционных блоков в административные круги? Но так было и есть. И всегда эти слухи на поверку выходят чепухой... Кстати, могу я угостить вас чашечкой кофе? Я зверски устал, мне просто необходимо немного расслабиться, прежде чем попаду домой.
Я заглянула в посетительскую. Миссис Альварадо еще не вернулась. У меня мелькнуло подозрение, что приглашение на кофе в большей мере объясняется желанием быть на дружеской ноге с адвокатом семьи, дабы снять опасения, связанные с возможным иском по поводу плохого ухода за больным. Но день, проведенный с семейством Альварадо, вывернул меня наизнанку, и я жаждала хотя бы нескольких минут общения с кем-нибудь другим.
Ресторан госпиталя превосходил подобные заведения при многих других больницах. Запах еды напомнил, что я не съела ни крошки после завтрака. Я заказала жареного цыпленка и салат, а Бургойн – бутерброд с индейкой и крепкий кофе.
Он спросил, что мне известно об истории болезни Консуэло и о всей ее семье, а также довольно корректно поинтересовался, каким образом завязались наши отношения.
– Я слышал о докторе Хершель, – отрывисто бросил он. – По крайней мере, знаю, кто она. Проходил практику в Нортвестерн, там же работал. Но «Бет Изрейэль» – лучшее заведение в области родовой патологии, особенно связанной с большим риском. Поэтому практика там просто неоценима. Меня приняли туда в штат после того, как я проординаторствовал четыре года. И хотя ныне доктор Хершель занята там неполный рабочий день, о ней ходят легенды.
– А почему вы не остались?
Он скорчил гримасу.
– «Дружба» открыла эту клинику в 1980 году. У них на юго-востоке и так уже около двадцати больниц. Но эта – их первое предприятие в гуще западной части, и они из кожи вон лезли, чтобы сделать «Дружбу-5» образцово-показательным заведением. О, они много мне предложили. Не только деньги. Возможность реализации некоторых моих задумок, всяческие новшества, вот я и не смог отказаться...
– Понятно, – сказала я.
Мы еще немного поболтали, но я и так уже покинула мой пост на сорок минут. И сколь ни претили мне мои обязанности, я подумала, что лучше бы вернуться к миссис Альварадо. Бургойн немного проводил меня, затем отправился к стоянке.
Когда я вошла, мама Альварадо недвижно восседала в оранжевом кресле. На мои расспросы о Консуэло она откликнулась сетованием о чудесном провидении и справедливости.
Я предложила ей пойти со мной в ресторан, что-нибудь съесть, но она отказалась. Вновь погрузившись в безмолвие, Альварадо сидела как вкопанная, ожидая, что кто-нибудь придет с новостями о дочери. У ее благопристойного спокойствия был привкус беспомощности, рвавшей мне нервы: нет, ни за что не пойдет она к сестрам справиться о Консуэло, будет сидеть здесь, пока не выгонят. Она не хотела ни о чем разговаривать; вообще не хотела ничего – только сидеть здесь, закутавшись в печаль, как в свитер, надетый поверх ее униформы.
Ну и облегчение же это было, когда примерно в девять прикатила Кэрол с двумя братцами. У Пола, толстяка лет двадцати, было тяжелое уродливое лицо гангстера. Когда он был еще школьником, мне множество раз доводилось вызволять его, особенно летом, из полицейских участков, куда его прихватывали из-за подозрительной внешности. И только когда он улыбался, во взгляде проступали присущие ему ум и благопристойность.
Диего был тремя годами моложе Пола и чем-то похож на Консуэло, невысокий, хрупкий. Кэрол ввела их в приемную и бросилась к мамаше. Поначалу тихий, спокойный разговор вдруг скандально взорвался криком:
– Как?! Ты говоришь, не видела ее после ухода Малькольма?! Но ты можешь ее повидать, ведь ты ее мать. Это безумие, мама, ждать, чтобы доктор разрешил ее посетить.
Она волокла мать из комнаты.
– Как Консуэло? – спросил Диего.
Я покачала головой.
– Не знаю. Малькольм не уезжал, пока не убедился, что ее состояние стабилизировалось. Знаю только, что он говорил с Лотти, и, вероятно, она выскажет собственное мнение.
Пол приобнял меня за плечи.
– Ты верный друг, Ви. Ай. Ты просто как член семьи. Почему бы тебе не поехать домой, немного не отдохнуть? А мы приглядим за мамой, что нам всем здесь делать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
– Ну, я думаю, она сделала бы то же самое, что и ты.
– У нее больше опыта. И она знает много всяких приемов. В этом разница. – Он устало потер глаза. – Мне нужно продиктовать отчет, пока помню детали... Ты сможешь присмотреть за госпожой Альварадо и ее семьей, когда они здесь появятся?.. У меня сегодня дежурство в госпитале, и я должен ехать туда. Я уже переговорил с Лотти, она будет наготове, если состояние Консуэло ухудшится...
Конечно, я согласилась – без радости. Я так хотела уехать отсюда, от моей мертвой тезки, от всех этих специфических запахов и звуков, свойственных медицинским учреждениям и столь привычных больным. Но я не могла бросить семейство Альварадо на произвол судьбы. Я проводила Малькольма через холл, отдала ему ключи зажигания, сказала, где найти машину. И в первый раз за все это время подумала о Фабиано. Так где же все-таки отец ребенка? И какое это облегчение для него узнать, что вообще никакого ребенка-то и нет, а потому и работы никакой искать не надо...
Глава 3
Горделивый отец
Я еще немного постояла в дверях приемного покоя, пока не уехал Малькольм. Это крыло госпиталя выходило на пустырь, где затевалось строительство жилья, всего в какой-нибудь четверти мили отсюда. Если смотреть сбоку, можно подумать, что ты вообще в пустыне. Я видела, как смягчалось ночное небо. Летние сумерки, их ласкающая теплота – лучшее для меня время суток.
В конце концов я поплелась снова в посетительскую, где у дверей столкнулась с доктором Бургойном. Он был уже в своем гражданском одеянии и шел, опустив голову, держа руки в карманах.
– Извините, – окликнула я. Он присмотрелся и узнал меня.
– Ах, это вы... Адвокат Альварадо...
– Да. Ви. Ай. Варшавски... Послушайте, вот что мне хотелось бы узнать. Ваша служащая сказала, что вы не лечите Консуэло на том основании, что считаете необходимым перевести ее в больницу для неимущих. Это правда?
Он озабоченно посмотрел на меня. Мне даже показалось, что на его лице, как на компьютере, отразилась «вспышка»: судебный иск из-за плохого ухода за больным.
– Когда она только-только поступила, я надеялся, что нам удастся настолько поправить ее дела, что она сможет переехать в Чикаго и лечиться у своего врача, под семейным присмотром. Но вскоре стало ясно, что улучшения не произойдет. И уж конечно, мне бы и в голову не могло прийти – допытываться у коматозной пациентки-роженицы насчет ее платежеспособности.
Он выдавил из себя улыбку и продолжал:
– Для меня всегда загадка, как слухи просачиваются из операционных блоков в административные круги? Но так было и есть. И всегда эти слухи на поверку выходят чепухой... Кстати, могу я угостить вас чашечкой кофе? Я зверски устал, мне просто необходимо немного расслабиться, прежде чем попаду домой.
Я заглянула в посетительскую. Миссис Альварадо еще не вернулась. У меня мелькнуло подозрение, что приглашение на кофе в большей мере объясняется желанием быть на дружеской ноге с адвокатом семьи, дабы снять опасения, связанные с возможным иском по поводу плохого ухода за больным. Но день, проведенный с семейством Альварадо, вывернул меня наизнанку, и я жаждала хотя бы нескольких минут общения с кем-нибудь другим.
Ресторан госпиталя превосходил подобные заведения при многих других больницах. Запах еды напомнил, что я не съела ни крошки после завтрака. Я заказала жареного цыпленка и салат, а Бургойн – бутерброд с индейкой и крепкий кофе.
Он спросил, что мне известно об истории болезни Консуэло и о всей ее семье, а также довольно корректно поинтересовался, каким образом завязались наши отношения.
– Я слышал о докторе Хершель, – отрывисто бросил он. – По крайней мере, знаю, кто она. Проходил практику в Нортвестерн, там же работал. Но «Бет Изрейэль» – лучшее заведение в области родовой патологии, особенно связанной с большим риском. Поэтому практика там просто неоценима. Меня приняли туда в штат после того, как я проординаторствовал четыре года. И хотя ныне доктор Хершель занята там неполный рабочий день, о ней ходят легенды.
– А почему вы не остались?
Он скорчил гримасу.
– «Дружба» открыла эту клинику в 1980 году. У них на юго-востоке и так уже около двадцати больниц. Но эта – их первое предприятие в гуще западной части, и они из кожи вон лезли, чтобы сделать «Дружбу-5» образцово-показательным заведением. О, они много мне предложили. Не только деньги. Возможность реализации некоторых моих задумок, всяческие новшества, вот я и не смог отказаться...
– Понятно, – сказала я.
Мы еще немного поболтали, но я и так уже покинула мой пост на сорок минут. И сколь ни претили мне мои обязанности, я подумала, что лучше бы вернуться к миссис Альварадо. Бургойн немного проводил меня, затем отправился к стоянке.
Когда я вошла, мама Альварадо недвижно восседала в оранжевом кресле. На мои расспросы о Консуэло она откликнулась сетованием о чудесном провидении и справедливости.
Я предложила ей пойти со мной в ресторан, что-нибудь съесть, но она отказалась. Вновь погрузившись в безмолвие, Альварадо сидела как вкопанная, ожидая, что кто-нибудь придет с новостями о дочери. У ее благопристойного спокойствия был привкус беспомощности, рвавшей мне нервы: нет, ни за что не пойдет она к сестрам справиться о Консуэло, будет сидеть здесь, пока не выгонят. Она не хотела ни о чем разговаривать; вообще не хотела ничего – только сидеть здесь, закутавшись в печаль, как в свитер, надетый поверх ее униформы.
Ну и облегчение же это было, когда примерно в девять прикатила Кэрол с двумя братцами. У Пола, толстяка лет двадцати, было тяжелое уродливое лицо гангстера. Когда он был еще школьником, мне множество раз доводилось вызволять его, особенно летом, из полицейских участков, куда его прихватывали из-за подозрительной внешности. И только когда он улыбался, во взгляде проступали присущие ему ум и благопристойность.
Диего был тремя годами моложе Пола и чем-то похож на Консуэло, невысокий, хрупкий. Кэрол ввела их в приемную и бросилась к мамаше. Поначалу тихий, спокойный разговор вдруг скандально взорвался криком:
– Как?! Ты говоришь, не видела ее после ухода Малькольма?! Но ты можешь ее повидать, ведь ты ее мать. Это безумие, мама, ждать, чтобы доктор разрешил ее посетить.
Она волокла мать из комнаты.
– Как Консуэло? – спросил Диего.
Я покачала головой.
– Не знаю. Малькольм не уезжал, пока не убедился, что ее состояние стабилизировалось. Знаю только, что он говорил с Лотти, и, вероятно, она выскажет собственное мнение.
Пол приобнял меня за плечи.
– Ты верный друг, Ви. Ай. Ты просто как член семьи. Почему бы тебе не поехать домой, немного не отдохнуть? А мы приглядим за мамой, что нам всем здесь делать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71